Хватило бы корове два раза наесться.
Я посмотрел на Софью Павловну с новым любопытством. «Вреда не будет, – как бы сказал мне ее взгляд, – все травы проверены, вредных среди них нет!»
Еще раз пройдя по комнатам Софьи Павловны и осмотрев их, я увидел то, что непременно надеялся увидеть: стопу книг о лекарственных растениях.
Конечно, каждый врач, каждый, там, нейрохирург должен читать и читает книги по своей специальности, и в этом нет ничего странного, а тем более предосудительного. Напротив, было бы странно видеть современного врача, не читающего книг по своей специальности.
Но, с другой стороны, если своя болезнь человеку заранее известна и если свойства трав изложены в книгах, то на чем же зиждется потребность людей обращаться к Софье Павловне и ей подобным? Платить втридорога неизвестно за что. И это при бесплатной-то медицине, при всем ее могуществе и всеобщем уважении к ней! Не действует ли здесь врожденное, инстинктивное или из поколения в поколение дошедшее до нас доверие к травам, подсознательная надежда на то, что природа не подведет, выручит и спасет, особенно когда говорят «нет, нет и нет». Доверие это обоснованно. На природу действительно можно положиться. В ней есть все, что нужно человеку для здоровья и жизни: и целебные вещества, и пример жизнестойкости, и красота.
* * *
В Главном ботаническом саду (в Москве) много сотрудников, много и телефонов. Я обзавелся номером одного из них, и это оказался телефон девушек-экскурсоводок в оранжерее. Трубку снимала то одна, то другая, и вскоре я стал различать девушек по голосам, по крайней мере двухэкскурсоводок – Галю и Любу – я узнавал сразу. Надоедал же я им одним и тем же вопросом: когда зацветает Виктория регия?
Вернее сказать, этот вопрос я задал при первом разговоре, при первом телефонном знакомстве, а потом они уже знали, зачем я звоню, и мне достаточно было спросить: «Ну как?»
Меня уверили, что события надо ждать не раньше конца июня, а то и в июле и что мне сразу же позвонят и вообще будут держать, что называется, в курсе. Поэтому, когда я так, на всякий случай набрал нужный номер в последних числах мая (скорее для поддержания знакомства и чтобы меня не забыли) и услышал, что она вчера уже отцвела, то я воспринял это чуть ли не как предательство. Не со стороны Виктории регии, конечно, но со стороны девушек-экскурсоводок, обещавших предупредить меня о столь выдающемся событии.
Однако девушки, разочаровав меня, тут же и успокоили:
– Да вы не волнуйтесь. Это ведь отцвел только первый бутон. Теперь она будет цвести бутон за бутоном до сентября. Звоните, интересуйтесь…
Вот я и звонил и надоедал своим коротким вопросом: «Ну как?»
– Приезжайте, – наконец было сказано мне, – бутон уже начал раскрываться, сегодня вы все увидите.
– В котором часу?
– Да хоть сейчас. Чем скорее, тем лучше. Мы привыкли время дня расписывать по событиям и часам. Значит, так. В час дня мне надо быть в одной редакции. В половине первого я обещал заехать в книжный магазин. Сейчас половина одиннадцатого… как раз успеем заскочить в Ботанический сад, взглянуть на чудо из чудес, на Викторию регию, и мчаться дальше по лабиринтам и заранее расчерченным клеткам московского дня.
Тут привмешался еще дополнительный психологический момент. Такое событие, такое зрелище! Хочется кого-нибудь им угостить. Звоню одному приятелю (поэту), торопливо захлебываясь, сообщаю:
– Понимаешь, Виктория регия, чудо из чудес… Один раз в жизни надо же посмотреть… Царица… в белоснежных одеждах… Я сейчас еду, хочешь?
– В котором часу?
– Да сейчас же. Хватай такси и жми к входу в Ботанический сад. Знаешь, где башенки…
– Какие башенки?
– Ты что, никогда не бывал в Ботаническом саду?
– Не бывал. Какие башенки?
– Ладно, таксист найдет. Через тридцать минут встречаемся. А в половине первого и мне надо в другое место.
– Нет. Сейчас не могу, – вдруг вспомнил приятель. – Обещали запчасти. Амортизатор. Редчайший случай, никак нельзя упустить. Давай завтра.
– Завтра будет уже поздно.
– Жаль, но сейчас я не могу. Понимаешь… амортизатор. Умелец принесет на дом и сам же поставит. Не могу. Скорее звоню другому приятелю (редактору):
– Виктория регия… Чудо… Посмотреть хоть раз в жизни.
– Пожалуй, я смогу подскочить, а куда?
– Ботанический сад… Желтые башенки, знаешь?
– Знаю, но, по-моему, они не желтые, а белые. Хорошо, через тридцать минут буду. Не опаздывай. А то у меня в двенадцать часов летучка, а потом подписывать номер…
Так, между делами и хлопотами помчались мы с разных концов Москвы к белым (или какие они там) башенкам у входа в Главный ботанический сад, надеясь в порядке все той же московской суеты взглянуть на чудо, на царицу в белоснежных одеждах, вдохнуть на бегу ее аромат и мчаться дальше и говорить потом, что мы видели, как цветет Виктория регия.
День был жаркий, душный, и, уже выходя из машины, мой приятель вытирал платком виски, лоб и шею. Он был постарше меня и пополнее. Кроме того, гипертония. Кроме того, вчера вечером ему, как лицу официальному, пришлось принимать иностранного гостя, и теперь он больше всего мечтал о бокале холодного какого-нибудь напитка.
А время начинало поджимать. Быстро через обширный розарий, насыщенный густым ароматом тысяч пышно цветущих роз, мы шли к так называемой Фондовой оранжерее Главного ботанического сада. В плотных розовых испарениях мой приятель почувствовал себя совсем плохо, но главное было впереди.
Как только нас провели в помещение собственно оранжереи, так и охватило нас влажное, душное тропическое тепло, по сравнению с которым летний московский день – сама прохлада и легкость. Пальмы и кактусы, кофейные деревья и какао, лианы и гигантские молочаи, орхидеи и рододендроны, бананы и бамбук, агавы и юкки – все это дышало, цвело, пахло в парной атмосфере искусственных тропиков, и я (не принимавший накануне иностранного гостя) понимал, что мой спутник здесь долго не выдержит.
Между тем мы вошли в помещение с бассейном, имитирующим уголок мелкой тропической заводи с антуражем из тропических же растений по берегам.
Такого потока парной воды, какой представляет собой Амазонка, нет больше на земном шаре. На двести пятьдесят километров в ширину расплескивается этот поток, прежде чем исчезнуть в необъятном (и парном же) Атлантическом океане. На протяжении тысяч километров Амазонка течет не в строгих берегах, но дробится на протоки и рукава, образует обширные заливы и заводи. Нетрудно догадаться, как прогревается вода в амазонских заводях, если они почти не текут, а глубина их меньше метра, по колено человеку, когда бы мог там оказаться человек и когда бы он рискнул встать на илистое дно в почти горячую воду, кишащую разными ядовитыми тварями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Я посмотрел на Софью Павловну с новым любопытством. «Вреда не будет, – как бы сказал мне ее взгляд, – все травы проверены, вредных среди них нет!»
Еще раз пройдя по комнатам Софьи Павловны и осмотрев их, я увидел то, что непременно надеялся увидеть: стопу книг о лекарственных растениях.
Конечно, каждый врач, каждый, там, нейрохирург должен читать и читает книги по своей специальности, и в этом нет ничего странного, а тем более предосудительного. Напротив, было бы странно видеть современного врача, не читающего книг по своей специальности.
Но, с другой стороны, если своя болезнь человеку заранее известна и если свойства трав изложены в книгах, то на чем же зиждется потребность людей обращаться к Софье Павловне и ей подобным? Платить втридорога неизвестно за что. И это при бесплатной-то медицине, при всем ее могуществе и всеобщем уважении к ней! Не действует ли здесь врожденное, инстинктивное или из поколения в поколение дошедшее до нас доверие к травам, подсознательная надежда на то, что природа не подведет, выручит и спасет, особенно когда говорят «нет, нет и нет». Доверие это обоснованно. На природу действительно можно положиться. В ней есть все, что нужно человеку для здоровья и жизни: и целебные вещества, и пример жизнестойкости, и красота.
* * *
В Главном ботаническом саду (в Москве) много сотрудников, много и телефонов. Я обзавелся номером одного из них, и это оказался телефон девушек-экскурсоводок в оранжерее. Трубку снимала то одна, то другая, и вскоре я стал различать девушек по голосам, по крайней мере двухэкскурсоводок – Галю и Любу – я узнавал сразу. Надоедал же я им одним и тем же вопросом: когда зацветает Виктория регия?
Вернее сказать, этот вопрос я задал при первом разговоре, при первом телефонном знакомстве, а потом они уже знали, зачем я звоню, и мне достаточно было спросить: «Ну как?»
Меня уверили, что события надо ждать не раньше конца июня, а то и в июле и что мне сразу же позвонят и вообще будут держать, что называется, в курсе. Поэтому, когда я так, на всякий случай набрал нужный номер в последних числах мая (скорее для поддержания знакомства и чтобы меня не забыли) и услышал, что она вчера уже отцвела, то я воспринял это чуть ли не как предательство. Не со стороны Виктории регии, конечно, но со стороны девушек-экскурсоводок, обещавших предупредить меня о столь выдающемся событии.
Однако девушки, разочаровав меня, тут же и успокоили:
– Да вы не волнуйтесь. Это ведь отцвел только первый бутон. Теперь она будет цвести бутон за бутоном до сентября. Звоните, интересуйтесь…
Вот я и звонил и надоедал своим коротким вопросом: «Ну как?»
– Приезжайте, – наконец было сказано мне, – бутон уже начал раскрываться, сегодня вы все увидите.
– В котором часу?
– Да хоть сейчас. Чем скорее, тем лучше. Мы привыкли время дня расписывать по событиям и часам. Значит, так. В час дня мне надо быть в одной редакции. В половине первого я обещал заехать в книжный магазин. Сейчас половина одиннадцатого… как раз успеем заскочить в Ботанический сад, взглянуть на чудо из чудес, на Викторию регию, и мчаться дальше по лабиринтам и заранее расчерченным клеткам московского дня.
Тут привмешался еще дополнительный психологический момент. Такое событие, такое зрелище! Хочется кого-нибудь им угостить. Звоню одному приятелю (поэту), торопливо захлебываясь, сообщаю:
– Понимаешь, Виктория регия, чудо из чудес… Один раз в жизни надо же посмотреть… Царица… в белоснежных одеждах… Я сейчас еду, хочешь?
– В котором часу?
– Да сейчас же. Хватай такси и жми к входу в Ботанический сад. Знаешь, где башенки…
– Какие башенки?
– Ты что, никогда не бывал в Ботаническом саду?
– Не бывал. Какие башенки?
– Ладно, таксист найдет. Через тридцать минут встречаемся. А в половине первого и мне надо в другое место.
– Нет. Сейчас не могу, – вдруг вспомнил приятель. – Обещали запчасти. Амортизатор. Редчайший случай, никак нельзя упустить. Давай завтра.
– Завтра будет уже поздно.
– Жаль, но сейчас я не могу. Понимаешь… амортизатор. Умелец принесет на дом и сам же поставит. Не могу. Скорее звоню другому приятелю (редактору):
– Виктория регия… Чудо… Посмотреть хоть раз в жизни.
– Пожалуй, я смогу подскочить, а куда?
– Ботанический сад… Желтые башенки, знаешь?
– Знаю, но, по-моему, они не желтые, а белые. Хорошо, через тридцать минут буду. Не опаздывай. А то у меня в двенадцать часов летучка, а потом подписывать номер…
Так, между делами и хлопотами помчались мы с разных концов Москвы к белым (или какие они там) башенкам у входа в Главный ботанический сад, надеясь в порядке все той же московской суеты взглянуть на чудо, на царицу в белоснежных одеждах, вдохнуть на бегу ее аромат и мчаться дальше и говорить потом, что мы видели, как цветет Виктория регия.
День был жаркий, душный, и, уже выходя из машины, мой приятель вытирал платком виски, лоб и шею. Он был постарше меня и пополнее. Кроме того, гипертония. Кроме того, вчера вечером ему, как лицу официальному, пришлось принимать иностранного гостя, и теперь он больше всего мечтал о бокале холодного какого-нибудь напитка.
А время начинало поджимать. Быстро через обширный розарий, насыщенный густым ароматом тысяч пышно цветущих роз, мы шли к так называемой Фондовой оранжерее Главного ботанического сада. В плотных розовых испарениях мой приятель почувствовал себя совсем плохо, но главное было впереди.
Как только нас провели в помещение собственно оранжереи, так и охватило нас влажное, душное тропическое тепло, по сравнению с которым летний московский день – сама прохлада и легкость. Пальмы и кактусы, кофейные деревья и какао, лианы и гигантские молочаи, орхидеи и рододендроны, бананы и бамбук, агавы и юкки – все это дышало, цвело, пахло в парной атмосфере искусственных тропиков, и я (не принимавший накануне иностранного гостя) понимал, что мой спутник здесь долго не выдержит.
Между тем мы вошли в помещение с бассейном, имитирующим уголок мелкой тропической заводи с антуражем из тропических же растений по берегам.
Такого потока парной воды, какой представляет собой Амазонка, нет больше на земном шаре. На двести пятьдесят километров в ширину расплескивается этот поток, прежде чем исчезнуть в необъятном (и парном же) Атлантическом океане. На протяжении тысяч километров Амазонка течет не в строгих берегах, но дробится на протоки и рукава, образует обширные заливы и заводи. Нетрудно догадаться, как прогревается вода в амазонских заводях, если они почти не текут, а глубина их меньше метра, по колено человеку, когда бы мог там оказаться человек и когда бы он рискнул встать на илистое дно в почти горячую воду, кишащую разными ядовитыми тварями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62