Облака рассеялись, исчез туман, выглянуло солнце. Бирюзой отливало небо. Я с летчиком Михеевым вылетел и взял курс на Колючинскую губу. Уже сорок минут самолет кружил над Белым морем. И вдруг на одной из пловучих льдин бросились в глаза две крошечные черные точки. Они двигались к середине льдины. Звери или люди? На это с высоты восьмисот метров было очень трудно ответить. Но тюлень обычно держится по краям ледяного поля…
– Давай посмотрим, – сказал я Михееву.
Снизившись, самолет стал описывать над льдиной все более и более мелкие круги. Люди! Койдинские зверобои… Живы!..
Промышленники отчаянно махали шапками. Им казалось, что самолет удалится, не заметив их. Камнем полетел вниз вымпел с запиской:
«Не беспокойтесь. Будем следить за вами. Вот бросаем вам часть продуктов. Не набрасывайтесь сразу на еду, так как это опасно для жизни. Ешьте понемногу. Через два часа привезем вам одежду».
Мы сбросили им мешок с провизией. Он упал близко от людей. Я продолжал кружить над льдиной, пока зверобои не подняли мешок. Определив точно место, где они находились, мы следующим рейсом доставили охотникам теплую одежду и дрова. На всякий случай сбросили записку с указанием, в каком направлении им надо итти.
Скоро на льдине уже потрескивал костер. Промышленники, утолив голод и обогревшись, начали устраиваться «со всеми удобствами».
Как потом выяснилось, они решили терпеливо ждать. Раз их заметили, значит спасут.
Но опасность подкарауливала с другой стороны.
На четвертый день льдину раскололо пополам. Образовалось два острова, и на каждом из них по одному жителю: в момент «поломки» поморы находились в разных концах льдины. Мы сбросили третью записку:
«Спокойствие. К вам идет ледокол».
В тот же вечер к зверобоям пробился ледокольный пароход, который был направлен к ним по нашему указанию. А еще через несколько дней спасенные охотники вернулись в свою родную Койду. В жарко натопленной избе, окруженные близкими, поморы рассказывали о своих переживаниях. В тот самый день, когда мы их заметили, они готовились покончить жизнь самоубийством…
Нет нужды более подробно рассказывать об этой встрече.
За такие минуты счастья людей стоит жертвовать своей жизнью. Мы приобрели доверие и дружбу.
– Вот видите, и «сатана» пригодился, – шутил бортмеханик.
– А ты старое не поминай, – отвечали койдинцы.
Первая посадка на лед
Трудно было завоевать доверие жителей Койды, но еще труднее оказалось заставить капитанов ледоколов уверовать в правильность наших указаний и в целесообразность авиаразведки зверя.
Капитаны на ледоколах были «старыми морскими волками», людьми с большим зверобойным стажем. Промышленники их любят и ценят. Если опытный капитан хорошо знает ледовую обстановку, то промышленник спокоен, уверенно ходит по льду и работает. Он знает, что капитан не потеряет его и он, промышленник, вернется к семье с хорошим заработком.
Уважение и внимание окружающих нередко делали людей самоуверенными и немного самонадеянными. Поэтому неудивительно, если капитан, плавающий несколько лет во льдах, знающий все привычки зверя, недоверчиво относился к самолету. «Как это так? Летчик, который впервые попал на север, будет указывать ему, капитану, куда плыть и где промышлять? Выдумки всякие, нос свой суют, куда не следует. Разгонят зверя, и останемся без промысла. Ишь шумит как…» Приблизительно так рассуждали иные капитаны, глядя на кружащийся над ледоколом самолет.
А вокруг капитана всегда сотни две промышленников. Люди всюду, где только можно приткнуться. Они тоже впервые смотрят на самолет.
Однажды мы нашли громадную залежку зверя в Мезенском заливе и сообщили об этом по радио на ледокол. Капитан усомнился: итти ему туда или нет? По его мнению, там зверя не должно быть, а если и есть, то немного. Места же там опасные, много «кошек», отмелей, и уж если рискнуть пойти, то только за большим количеством зверя. Проглядывало определенное недоверие ко всем нашим сообщениям, передаваемым по радио.
Вот я и решил во что бы то ни стало сесть у корабля и в личной беседе с капитаном доказать ему правильность наших сообщений; от этого зависел успех промысла.
Думал я об этом и раньше. Но как сесть на лед? Ледяных полей очень мало, а главное, я ни разу не садился на лед.
Вдруг провалишься с самолетом? Или сесть – сядешь, а льдина расколется? Тогда и не поднимешься… Да и лед сверху казался хрупким и ненадежным.
Попробовал я как-то заикнуться о своем намерении моим спутникам (а их было у меня трое: два штурмана и бортмеханик) – дескать, хорошо бы сесть у ледокола и поговорить лично с капитаном о звере. Неожиданно для меня штурманы согласились (после я узнал, что их больше всего интересовала не посадка и не разговоры с капитаном о звере, а свидание с приятелями штурманами, которые находились на ледоколе). Но бортмеханик так яро запротестовал, что я отказался от намерения его уговорить.
До этого полета я несколько раз ходил на берег и все присматривался, какой лед гонит мимо. Смотришь, подходит громадное поле, а как только коснется берега – пошло трещать «по всем швам». Получалось такое впечатление, что лед никудышный – где там садиться! Поговорил с береговыми промышленниками. Представление о крепости льда после их слов стало совсем иным.
– Что ты, товарищ, не только твой самолет удержится, а вот даже ледокол иногда ударит в льдину, вскочит на нее, а она как ни в чем ни бывало. Нет, товарищ, таких птиц, как твоя, хоть сотню ставь, так и будут плавать, пока самую льдину не размоет.
После этих разговоров я решил при первом случае посадить самолет на подходящую льдину около ледокола.
Такой случай представился очень скоро. Наутро мы отправились в разведку. Новых залежек не обнаружили и пошли посмотреть, что стало с открытой ранее залежкой.
День стоял особенно хороший, почти безветреный. Небо было чистое, солнышко грело по-весеннему. Мы подлетели к месту расположения зверя и были просто ошеломлены, – тюлени собрались греться в таком количестве, что с высоты семисот метров не видно было края залежки. Куда ни посмотришь – все зверь и зверь…
Мой механик, сильно возбужденный, то бросался к окну кабины, крича штурманам: «Смотрите, зверь! Зверь! Много зверя!», то снова переваливался через борт, рассматривая тюленей. На обратном пути я предложил посмотреть поближе ледокол, – продвигается он или нет. Корабль попрежнему стоял неподвижно. Около него было хорошее ледяное поле. Досадуя, что ледокол медлит, я решил во что бы то ни стало сесть на льдину и поговорить с капитаном. Предварительно я покружил над ледоколом, чтобы отвлечь внимание механика, который мог помешать мне при посадке. Кружа над ледоколом, я снизился, выбрал удобный момент, зашел против ветра, сразу убрал газ и пошел на посадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Давай посмотрим, – сказал я Михееву.
Снизившись, самолет стал описывать над льдиной все более и более мелкие круги. Люди! Койдинские зверобои… Живы!..
Промышленники отчаянно махали шапками. Им казалось, что самолет удалится, не заметив их. Камнем полетел вниз вымпел с запиской:
«Не беспокойтесь. Будем следить за вами. Вот бросаем вам часть продуктов. Не набрасывайтесь сразу на еду, так как это опасно для жизни. Ешьте понемногу. Через два часа привезем вам одежду».
Мы сбросили им мешок с провизией. Он упал близко от людей. Я продолжал кружить над льдиной, пока зверобои не подняли мешок. Определив точно место, где они находились, мы следующим рейсом доставили охотникам теплую одежду и дрова. На всякий случай сбросили записку с указанием, в каком направлении им надо итти.
Скоро на льдине уже потрескивал костер. Промышленники, утолив голод и обогревшись, начали устраиваться «со всеми удобствами».
Как потом выяснилось, они решили терпеливо ждать. Раз их заметили, значит спасут.
Но опасность подкарауливала с другой стороны.
На четвертый день льдину раскололо пополам. Образовалось два острова, и на каждом из них по одному жителю: в момент «поломки» поморы находились в разных концах льдины. Мы сбросили третью записку:
«Спокойствие. К вам идет ледокол».
В тот же вечер к зверобоям пробился ледокольный пароход, который был направлен к ним по нашему указанию. А еще через несколько дней спасенные охотники вернулись в свою родную Койду. В жарко натопленной избе, окруженные близкими, поморы рассказывали о своих переживаниях. В тот самый день, когда мы их заметили, они готовились покончить жизнь самоубийством…
Нет нужды более подробно рассказывать об этой встрече.
За такие минуты счастья людей стоит жертвовать своей жизнью. Мы приобрели доверие и дружбу.
– Вот видите, и «сатана» пригодился, – шутил бортмеханик.
– А ты старое не поминай, – отвечали койдинцы.
Первая посадка на лед
Трудно было завоевать доверие жителей Койды, но еще труднее оказалось заставить капитанов ледоколов уверовать в правильность наших указаний и в целесообразность авиаразведки зверя.
Капитаны на ледоколах были «старыми морскими волками», людьми с большим зверобойным стажем. Промышленники их любят и ценят. Если опытный капитан хорошо знает ледовую обстановку, то промышленник спокоен, уверенно ходит по льду и работает. Он знает, что капитан не потеряет его и он, промышленник, вернется к семье с хорошим заработком.
Уважение и внимание окружающих нередко делали людей самоуверенными и немного самонадеянными. Поэтому неудивительно, если капитан, плавающий несколько лет во льдах, знающий все привычки зверя, недоверчиво относился к самолету. «Как это так? Летчик, который впервые попал на север, будет указывать ему, капитану, куда плыть и где промышлять? Выдумки всякие, нос свой суют, куда не следует. Разгонят зверя, и останемся без промысла. Ишь шумит как…» Приблизительно так рассуждали иные капитаны, глядя на кружащийся над ледоколом самолет.
А вокруг капитана всегда сотни две промышленников. Люди всюду, где только можно приткнуться. Они тоже впервые смотрят на самолет.
Однажды мы нашли громадную залежку зверя в Мезенском заливе и сообщили об этом по радио на ледокол. Капитан усомнился: итти ему туда или нет? По его мнению, там зверя не должно быть, а если и есть, то немного. Места же там опасные, много «кошек», отмелей, и уж если рискнуть пойти, то только за большим количеством зверя. Проглядывало определенное недоверие ко всем нашим сообщениям, передаваемым по радио.
Вот я и решил во что бы то ни стало сесть у корабля и в личной беседе с капитаном доказать ему правильность наших сообщений; от этого зависел успех промысла.
Думал я об этом и раньше. Но как сесть на лед? Ледяных полей очень мало, а главное, я ни разу не садился на лед.
Вдруг провалишься с самолетом? Или сесть – сядешь, а льдина расколется? Тогда и не поднимешься… Да и лед сверху казался хрупким и ненадежным.
Попробовал я как-то заикнуться о своем намерении моим спутникам (а их было у меня трое: два штурмана и бортмеханик) – дескать, хорошо бы сесть у ледокола и поговорить лично с капитаном о звере. Неожиданно для меня штурманы согласились (после я узнал, что их больше всего интересовала не посадка и не разговоры с капитаном о звере, а свидание с приятелями штурманами, которые находились на ледоколе). Но бортмеханик так яро запротестовал, что я отказался от намерения его уговорить.
До этого полета я несколько раз ходил на берег и все присматривался, какой лед гонит мимо. Смотришь, подходит громадное поле, а как только коснется берега – пошло трещать «по всем швам». Получалось такое впечатление, что лед никудышный – где там садиться! Поговорил с береговыми промышленниками. Представление о крепости льда после их слов стало совсем иным.
– Что ты, товарищ, не только твой самолет удержится, а вот даже ледокол иногда ударит в льдину, вскочит на нее, а она как ни в чем ни бывало. Нет, товарищ, таких птиц, как твоя, хоть сотню ставь, так и будут плавать, пока самую льдину не размоет.
После этих разговоров я решил при первом случае посадить самолет на подходящую льдину около ледокола.
Такой случай представился очень скоро. Наутро мы отправились в разведку. Новых залежек не обнаружили и пошли посмотреть, что стало с открытой ранее залежкой.
День стоял особенно хороший, почти безветреный. Небо было чистое, солнышко грело по-весеннему. Мы подлетели к месту расположения зверя и были просто ошеломлены, – тюлени собрались греться в таком количестве, что с высоты семисот метров не видно было края залежки. Куда ни посмотришь – все зверь и зверь…
Мой механик, сильно возбужденный, то бросался к окну кабины, крича штурманам: «Смотрите, зверь! Зверь! Много зверя!», то снова переваливался через борт, рассматривая тюленей. На обратном пути я предложил посмотреть поближе ледокол, – продвигается он или нет. Корабль попрежнему стоял неподвижно. Около него было хорошее ледяное поле. Досадуя, что ледокол медлит, я решил во что бы то ни стало сесть на льдину и поговорить с капитаном. Предварительно я покружил над ледоколом, чтобы отвлечь внимание механика, который мог помешать мне при посадке. Кружа над ледоколом, я снизился, выбрал удобный момент, зашел против ветра, сразу убрал газ и пошел на посадку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53