Но все равно это создавало восхитительное ощущение полета.
В первые дни некоторые летуны испытывали тошноту, и андроидам приходилось подцеплять их специальными длинными шестами и возвращать на «землю», где бедняги получали очередную порцию успокаивающего газа. В невесомости жидкость в желудке превращалась в огромный шар и «всплывала» к самому сфинктеру пищевода — к этому было не так-то просто привыкнуть. Во избежание неприятных инцидентов перед началом медитации все пассажиры получали по бумажному пакету. У них также была возможность уцепиться за канат и обрести некую опору. Но постепенно человеческий организм привыкал к новым для себя условиям, и вот уже пассажиры один за другим рисковали оторваться от канатов и вылететь на середину зала.
В этом помещении окончательно исчезали все связи с повседневностью, с будничной жизнью. Само время исчезало. Переставали работать базовые рефлексы. Возвращение к привычной тяжести и скованности было почти мучением, и лишь мысль о том, что завтра эта восхитительная игра повторится вновь, утешала пассажиров.
Курт, который продолжал пользоваться по ночам фильтром, сделанным из душа, и к которому постепенно стали возвращаться если не воспоминания, то ощущение собственной личности, понимал, что состояние невесомости хорошо ему знакомо. Однако в его случае речь шла не об игре и не о чистом удовольствии. С ощущением невесомости было связано чувство, что он находится в незнакомом пространстве, движется все дальше, в глубь какой-то неисследованной области, и поэтому медитация скорее волновала его, чем успокаивала. И все же в эти минуты он чувствовал не только страх перед чем-то немыслимым, нечеловеческим, с чем когда-то столкнулся, но и огромную, всепоглощающую радость. Вольный полет, свобода от оков земного притяжения были извечной мечтой человечества. Для прочих пассажиров все было гораздо проще. Прежде это было иллюзией, доступной лишь во сне — естественном или наркотическом. Современная техника сделала этот сон реальностью, и люди с чистой совестью вкушали блаженство, которого не надеялись никогда достичь.
И в этом случае Курт не мог разделить общую радость, он неизменно сохранял дистанцию, оставался наблюдателем. Со стороны это даже казалось смешным: взрослые люди, одетые в голубые и розовые пижамы, крутятся в воздухе, наглядно иллюстрируя понятия броуновского движения и энтропии. Вот молодой нервный мужчина закрыл глаза и застыл в позе эмбриона; вот пожилая женщина машет крыльями, как птица; вот лихой старичок летает, отталкиваясь от стен и от других пассажиров, и повизгивает в удовольствии; вот худая девица с аскетичным лицом, кружится, словно балерина. За этим можно было наблюдать бесконечно. Курт не забывал о своей главной задаче, но снова не смог заметить ничего подозрительного. Казалось, все одинаково удивляются, пугаются и восхищаются при встрече с невесомостью, хотя, возможно, один из пассажиров всего лишь изображал удивление, страх и восхищение.
Поздно вечером после светомузыкального концерта Курт лежал в своей кровати и, неизменно размышляя о событиях прошедшего дня, неизменно констатировал, что снова ни на шаг не продвинулся к своей цели. В одну из ночей он снова встретился с Фредером, они говорили около двух часов, но так ничего и не достигли. Фредер был по-прежнему полон недоверия, а Курт по-прежнему не мог сказать ему ничего определенного. Меж тем корабль приближался к самой дальней точке путешествия — двойной системе Плутон-Харон. Еще несколько дней, и он повернет назад. Наступало время действий, но Курт понятия не имел, что он должен делать.
И вот однажды привычный рутинный распорядок дня был нарушен. Находящийся в каюте маленький динамик внезапно ожил, и Курт услышал приятный доброжелательный голос:
— Господин Лонгсон, простите, что я беспокою вас, но я хотел бы пригласить вас на чашку чаю. Буду очень рад, если вы примите мое предложение.
Курт не знал, тревожится ему или радоваться.
— Простите, но с кем я говорю? — поинтересовался он. — И куда вы меня приглашаете?
Динамик молчал.
Курт лихорадочно размышлял. Что происходит? Неужели это и есть долгожданная возможность найти ответ на все вопросы?
Он быстро вскочил с кровати, глянул в зеркало и снова, в который раз, поморщился при виде дурацкой ночной рубашки. В этот момент дверь автоматически открылась. Курт выглянул в коридор — никого. И только динамик, расположенный над самой дверью, любезно сообщил:
— Пожалуйста, пройдите к лифту и поднимитесь на верхний этаж.
Донельзя заинтригованный, Курт повиновался. Кабина впустила его в себя, доехала до нужного этажа, открылась и новый динамик выдал очередную инструкцию:
— Проходите направо в комнату 7311.
Над дверью горела молочно-розовая лампа. Едва Курт подошел ближе, как дверь открылась и какой-то пожилой человек, высунув голову в коридор, радостно воскликнул:
— А, вот и вы, господин Лонгсон! Пожалуйста проходите!
Он пожал Курту руку и проводил его в комнату. Она была обставлена офисной мебелью. На черной блестящей крышке стола стояли бокалы, выточенные из какого-то темного камня, вроде обсидиана. В углу у окна висела картина в стиле пуантилизма.
— Займите, пожалуйста, место, — сказал мужчина, и Курт наконец-то узнал его — это был один из пассажиров, тот самый бодрый старичок, который так любил летать во время медитаций.
Они сели в кресла и хозяин офиса подвинул к Курту бокал и коробку сигар. Историк покачал головой.
— Спасибо, может быть позже. Я хотел бы как можно скорее приступить к делу. Если вы пригласили меня сюда, следовательно вы знаете, кто я такой. Но я очень хотел бы знать, кто вы такой.
Старик рассмеялся:
— Кое-что вы знаете! Я — пассажир на этом корабле. Мое имя Хассан Уберт.
— Но вы не только пассажир, — возразил Курт.
Хассан кивнул головой:
— Совершенно верно. Хотя уверяю вас, точно так же купил билет и заплатил за него ровно ту же сумму, что и любой человек на этом корабле. И все же вы правы. Есть одно тонкое различие между мной и остальными. Как вы видите, я уже немолод и около десяти лет получаю пенсию. Однако не так то легко расстаться с профессией, которой посвятил всю жизнь.
С этими словами он отдернул одну из драпировок, закрывающих стены комнаты и Курт увидел целую батарею мониторов, на экранах которых можно было различить звездное небо вокруг корабля, снимаемое с различных ракурсов. Большинство мониторов в данный момент показывали конечную цель путешествия — двойную систему Плутон — Харон. При некоторых разрешениях можно было даже различить загадочно-гладкую поверхность обоих планет — в отличие от Луны они практически не страдали от метеоритных дождей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
В первые дни некоторые летуны испытывали тошноту, и андроидам приходилось подцеплять их специальными длинными шестами и возвращать на «землю», где бедняги получали очередную порцию успокаивающего газа. В невесомости жидкость в желудке превращалась в огромный шар и «всплывала» к самому сфинктеру пищевода — к этому было не так-то просто привыкнуть. Во избежание неприятных инцидентов перед началом медитации все пассажиры получали по бумажному пакету. У них также была возможность уцепиться за канат и обрести некую опору. Но постепенно человеческий организм привыкал к новым для себя условиям, и вот уже пассажиры один за другим рисковали оторваться от канатов и вылететь на середину зала.
В этом помещении окончательно исчезали все связи с повседневностью, с будничной жизнью. Само время исчезало. Переставали работать базовые рефлексы. Возвращение к привычной тяжести и скованности было почти мучением, и лишь мысль о том, что завтра эта восхитительная игра повторится вновь, утешала пассажиров.
Курт, который продолжал пользоваться по ночам фильтром, сделанным из душа, и к которому постепенно стали возвращаться если не воспоминания, то ощущение собственной личности, понимал, что состояние невесомости хорошо ему знакомо. Однако в его случае речь шла не об игре и не о чистом удовольствии. С ощущением невесомости было связано чувство, что он находится в незнакомом пространстве, движется все дальше, в глубь какой-то неисследованной области, и поэтому медитация скорее волновала его, чем успокаивала. И все же в эти минуты он чувствовал не только страх перед чем-то немыслимым, нечеловеческим, с чем когда-то столкнулся, но и огромную, всепоглощающую радость. Вольный полет, свобода от оков земного притяжения были извечной мечтой человечества. Для прочих пассажиров все было гораздо проще. Прежде это было иллюзией, доступной лишь во сне — естественном или наркотическом. Современная техника сделала этот сон реальностью, и люди с чистой совестью вкушали блаженство, которого не надеялись никогда достичь.
И в этом случае Курт не мог разделить общую радость, он неизменно сохранял дистанцию, оставался наблюдателем. Со стороны это даже казалось смешным: взрослые люди, одетые в голубые и розовые пижамы, крутятся в воздухе, наглядно иллюстрируя понятия броуновского движения и энтропии. Вот молодой нервный мужчина закрыл глаза и застыл в позе эмбриона; вот пожилая женщина машет крыльями, как птица; вот лихой старичок летает, отталкиваясь от стен и от других пассажиров, и повизгивает в удовольствии; вот худая девица с аскетичным лицом, кружится, словно балерина. За этим можно было наблюдать бесконечно. Курт не забывал о своей главной задаче, но снова не смог заметить ничего подозрительного. Казалось, все одинаково удивляются, пугаются и восхищаются при встрече с невесомостью, хотя, возможно, один из пассажиров всего лишь изображал удивление, страх и восхищение.
Поздно вечером после светомузыкального концерта Курт лежал в своей кровати и, неизменно размышляя о событиях прошедшего дня, неизменно констатировал, что снова ни на шаг не продвинулся к своей цели. В одну из ночей он снова встретился с Фредером, они говорили около двух часов, но так ничего и не достигли. Фредер был по-прежнему полон недоверия, а Курт по-прежнему не мог сказать ему ничего определенного. Меж тем корабль приближался к самой дальней точке путешествия — двойной системе Плутон-Харон. Еще несколько дней, и он повернет назад. Наступало время действий, но Курт понятия не имел, что он должен делать.
И вот однажды привычный рутинный распорядок дня был нарушен. Находящийся в каюте маленький динамик внезапно ожил, и Курт услышал приятный доброжелательный голос:
— Господин Лонгсон, простите, что я беспокою вас, но я хотел бы пригласить вас на чашку чаю. Буду очень рад, если вы примите мое предложение.
Курт не знал, тревожится ему или радоваться.
— Простите, но с кем я говорю? — поинтересовался он. — И куда вы меня приглашаете?
Динамик молчал.
Курт лихорадочно размышлял. Что происходит? Неужели это и есть долгожданная возможность найти ответ на все вопросы?
Он быстро вскочил с кровати, глянул в зеркало и снова, в который раз, поморщился при виде дурацкой ночной рубашки. В этот момент дверь автоматически открылась. Курт выглянул в коридор — никого. И только динамик, расположенный над самой дверью, любезно сообщил:
— Пожалуйста, пройдите к лифту и поднимитесь на верхний этаж.
Донельзя заинтригованный, Курт повиновался. Кабина впустила его в себя, доехала до нужного этажа, открылась и новый динамик выдал очередную инструкцию:
— Проходите направо в комнату 7311.
Над дверью горела молочно-розовая лампа. Едва Курт подошел ближе, как дверь открылась и какой-то пожилой человек, высунув голову в коридор, радостно воскликнул:
— А, вот и вы, господин Лонгсон! Пожалуйста проходите!
Он пожал Курту руку и проводил его в комнату. Она была обставлена офисной мебелью. На черной блестящей крышке стола стояли бокалы, выточенные из какого-то темного камня, вроде обсидиана. В углу у окна висела картина в стиле пуантилизма.
— Займите, пожалуйста, место, — сказал мужчина, и Курт наконец-то узнал его — это был один из пассажиров, тот самый бодрый старичок, который так любил летать во время медитаций.
Они сели в кресла и хозяин офиса подвинул к Курту бокал и коробку сигар. Историк покачал головой.
— Спасибо, может быть позже. Я хотел бы как можно скорее приступить к делу. Если вы пригласили меня сюда, следовательно вы знаете, кто я такой. Но я очень хотел бы знать, кто вы такой.
Старик рассмеялся:
— Кое-что вы знаете! Я — пассажир на этом корабле. Мое имя Хассан Уберт.
— Но вы не только пассажир, — возразил Курт.
Хассан кивнул головой:
— Совершенно верно. Хотя уверяю вас, точно так же купил билет и заплатил за него ровно ту же сумму, что и любой человек на этом корабле. И все же вы правы. Есть одно тонкое различие между мной и остальными. Как вы видите, я уже немолод и около десяти лет получаю пенсию. Однако не так то легко расстаться с профессией, которой посвятил всю жизнь.
С этими словами он отдернул одну из драпировок, закрывающих стены комнаты и Курт увидел целую батарею мониторов, на экранах которых можно было различить звездное небо вокруг корабля, снимаемое с различных ракурсов. Большинство мониторов в данный момент показывали конечную цель путешествия — двойную систему Плутон — Харон. При некоторых разрешениях можно было даже различить загадочно-гладкую поверхность обоих планет — в отличие от Луны они практически не страдали от метеоритных дождей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42