Ответа не последовало, но они встали полукругом, и один из них засвистал. Тотчас от темной линии домов отделилось еще несколько человек, которые также быстро приблизились к нам.
Положение было серьезно. Бежать? Но взглянув по сторонам, я убедился, что это невозможно: на ступеньках лестницы, ведущей вниз, я увидел еще несколько человек. Я попался в ловушку! Ничего не оставалось, кроме как следовать совету мадам брать одной смелостью. Слова ее так и звучали в моих ушах, и во мне еще достаточно оставалось прежнего возбуждения, чтобы твердость вернулась ко мне. Я скрестил руки на груди и гордо выпрямился.
— Негодяи! — презрительно произнес я. — Вы ошибаетесь, не догадываясь, с кем имеете дело. Давайте скорее лодку, и пусть двое из вас перевезут меня на другую сторону. Вы ответите спинами, и даже головами, если только задержите меня!
В ответ послышались смех и ругательства, и, прежде чем я успел добавить еще что-либо, к нам подошла еще одна, более значительная группа.
— Кто это, Пьер? — спросил какой-то человек спокойным, повелительным тоном, из чего я заключил, что наткнулся не на шайку обыкновенных воров.
Говоривший был видимо начальником отряда. На берете его гордо торчало перо, а под плащом я заметил стальную кирасу. Его платье было полосатое: черного, белого и зеленого цвета — ливрея герцога Анжу, брата короля — впоследствии Генриха III, бывшего еще и близким другом герцога Гиза, а потом и его убийцею. Начальник отряда говорил с иностранным акцентом, и лицо у него было чрезвычайно смуглое. Рассмотрев все это при свете фонаря, приподнятого кем-то с целью разглядеть меня, я сразу догадался, что он был итальянцем.
— Задорный петушок, — отвечал солдат, подавший сигнал, — только не из той породы, что мы думали.
Он приблизился ко мне с фонарем и указал на белую перевязь на моем рукаве.
— Мне думается, мы захватили вороненка вместо голубя.
— Как это вышло? — спросил, сверкая глазами словно угольями, итальянец. — Кто вы такой? И зачем вам понадобилось в такую пору переправляться на тот берег реки, молодой сеньор?
Я действовал по вдохновению момента. «Будьте смелы», — сказала мне моя дама, и я окончательно решился следовать ее совету. Бросившись вперед, я схватил начальника стражи за застежку плаща и, тряхнув его как следует, отбросил с такой силой, что он чуть не свалился с ног.
— Собака! — воскликнул я, наступая как бы с намерением опять схватить его. — Учись, как говорить с благородными людьми! Неужто меня может остановить такая сволочь?! Я послан по службе самого короля, слышишь!
Он пришел в неописуемую ярость.
— Скорее по службе самого дьявола, я думаю! — воскликнул он на ломаном языке, хватаясь за оружие. — Какая бы не была служба, никто не посмеет безнаказанно оскорбить Андреа Паллавичини!
В этот момент, когда смерть действительно смотрела мне прямо в лицо, я безгранично уверился, что только отчаянная смелость может спасти меня. Он уже открыл рот и поднял руку, чтобы дать сигнал, по которому бы Ан де Кайлю был бы преспокойно отправлен на тот свет, когда я отчаянно закричал, показывая ему руку с перстнем:
— Взгляни на это, Андреа Паллавичини, коли уж так тебя звать! Взгляни на это, а завтра, если ты благородной крови, я готов дать тебе удовлетворение за обиду! Теперь же ты давай мне лодку, чтоб я мог перебраться на ту сторону, или ты ответишь головой! Повинуйся тотчас, или по моему приказу твои же люди покончат с тобой!
Это была отчаянная, безумная выходка с моей стороны потому, что я поставил все на этот талисман, даже не догадываясь о его значении. Мало того, я даже не успел сам взглянуть на перстень и не имел ни малейшего представления, кому он принадлежит. Все это напоминало игру в кости, и мне повезло.
Выражение и так непривлекательного лица Паллавичини моментально изменилось. Он схватил мою руку и пристально посмотрел на перстень, после чего с ненавистью взглянул на меня и с подозрением — на своих людей. Но это уже было мне безразлично: ведь талисман сделал свое дело, и все будут вынуждены мне повиноваться, а это главное.
— Если бы вы раньше показали мне это, молодой сеньор, — было бы лучше для нас обоих, — с суровой угрозой сказал он.
После, обругав своих людей за глупость, он приказал отвязать одну из лодок. Она была крепко, хотя и неискусно привязана, потому что они долго возились с нею. Я же стоял в ожидании среди людей, для которых моя персона представлялась, судя по перешептыванию, предметом большого любопытства. До меня долетали отдельные фразы:
— Это герцог д'Омал.
— Нет, ничего подобного, это не д'Омал.
— Дурак, да у него на руке перстень.
— Герцога?
— Да, герцога…
— Ну, так все ладно. Бог с ним! — последние слова были произнесены с известной долей сочувствия, и я заметил, что многие поглядывали на меня с большим почтением.
Поторопив людей, возившихся с лодкой у нижней ступени лестницы, я внезапно увидел трех человек, пересекавших открытую площадку и вышедших, как видно, из того же дома, откуда появился и Паллавичини со своими людьми. Я сразу почуял опасность.
— Ну, поворачивайтесь скорее! — закричал я опять, но было уже поздно: мы не успели бы отчалить до их приближения, и я решился твердо встретить новую опасность.
Первые же слова, которыми встретил Паллавичини вновь подошедших, сразу рассеяли мои опасения.
— Какого дьявола вам нужно? — грубо закричал он, прибавляя с полдюжины ругательств прежде, чем те успели ответить ему. — Зачем вы привели его сюда, когда я велел оставить его в караульне? Идиоты!
— Капитан Паллавичини, — начал средний из них — человек лет тридцати, богато одетый, но одежда которого была в беспорядке словно после борьбы. — Я уговорил этих добрых людей провести меня вниз…
— Совершенно напрасно, мсье, — все также грубо прервал его начальник стражи.
— Вы не знаете меня, — отвечал строгим голосом пленник. — Понимаете ли вы, что я друг принца Конде…
Но итальянец опять прервал его:
— Много для меня значит ваш принц Конде! — воскликнул он. — Я знаю только свой долг, и вам лучше будет покориться. Вам нельзя переправиться на ту сторону, и вас не пустят домой, и вы не получите никаких объяснений, кроме одного — это делается по повелению короля. Объяснение… — проворчал он вполголоса. — Ты получишь это объяснение скорее, чем ожидаешь…
— Но я вижу лодку, готовую к отплытию, — сказал пленник с достоинством, сдерживая гнев. — Вы только что сказали мне, что по повелению короля никто не должен переезжать реку, и арестовали меня потому, что, имея крайнюю надобность в Сент-Жермене, я не хотел этому подчиняться. Но что же это значит, капитан Паллавичини? Другие-то переезжают! Я спрашиваю, что это значит?!
— Что вам угодно, мсье де Паван?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44