Здорова ли твоя невеста?
– Невеста! – подхватила Днепровская.
– А вы этого не знали, Надежда Васильевна? Александр Михайлович помолвлен.
– Здравствуй, Яков Сергеевич! – закричал хозяин, входя в диванную. – Здравствуй, друг сердечный! – продолжал он, обнимая Луцкого. – Извини, что я не прислал сказать тебе – сам хотел приехать. Ну что, как ты находишь Надину? Ей воды, кажется, помогли? Да что это, Наденька, тебе опять дурно? Ты так бледна, мой друг!.. Что это такое?.. В другой раз сегодня.
– Нет, я чувствую себя хорошо, – сказала Днепровская.
– То-то хорошо! Ох эти балы!.. Ну, Яков Сергеевич, расскажи-ка мне, что ты без нас делал? Как поживаешь? Да пойдем в гостиную: здесь тесно.
Хозяин увел с собою Луцкого.
– Вы помолвлены, Александр Михайлович? – сказала Днепровская. – Можно ли спросить – на ком?
– На Марье Михайловне Белозерской.
– Дочери вашего опекуна? Я думала, что она еще ребенок.
– Да! Она очень молода.
– А, понимаю! Эта свадьба по расчету?
«И по любви», – хотел я сказать громко, во услышанье всем, но проклятый язык мой как будто бы не хотел повернуться.
– Да это так и быть должно, – продолжала Днепровская. – В ваши года можно жениться только по каким-нибудь семейным причинам… Впрочем, это может быть и по страсти… Вы, верно, влюблены?
– Мы росли и воспитывались вместе.
– Я не о том вас спрашиваю… Вы очень любите вашу невесту?
– Как родную сестру, – отвечал я, стараясь не покраснеть.
Вот уж эта вторая ложь была гораздо хуже первой, она как тяжелый камень легла мне на душу. «Так зачем же вы солгали?» – спросят меня читатели. Зачем? Вот то-то и дело, что мы, господа мужчины, почти все такие же кокетки, как и женщины. Мы часто желаем нравиться не потому, что любим сами, а из одного ничтожного самолюбия. В женщинах мы называем это самолюбие кокетством и ужасно на него нападаем, а сами… Да что и говорить! мы и в этом отношении ничем их не лучше. Конечно, не всякий из нас, любя искренно одну, уверять в том же станет другую, но также и не всякий решится сказать прекрасной женщине, особливо если она смотрит на него ласково: «Да, точно! Я люблю, но только не вас!»
Мой разговор с Днепровскою не долго продолжался: к нам в диванную пришла музыкантша-графиня, которая кончила свою партию в рокамболь. Она завладела хозяйкою, потом разговор сделался общим, и, когда все пошли ужинать, я уехал потихоньку домой.
V. ВЕЧЕР У БАРОНА БРОКЕНА
На другой день, вспоминая об этом вечере, я решительно был недоволен самим собою. «Что за вздор! – думал я, стараясь как-нибудь себя оправдать. – Неужели мне должно объявлять всякому, что я влюблен в Машеньку? Пусть думают себе, что я люблю ее просто как родственницу, что нужды до этого, когда в самом-то деле я не променяю ее на тысячу Днепровских… Однако ж какие прекрасные глаза у этой Надины!.. Какая очаровательная улыбка!.. Ах, Машенька, Машенька! Как я люблю тебя!.. Да! Эта Днепровская очень мила… чрезвычайно мила!.. Она вовсе не пара своему мужу. Неужели в самом деле барон прав?.. Не может быть!.. Нельзя ж с первого раза… нет, нет… я даже и нравиться не хочу никому, кроме Машеньки… Ну, а если это правда?.. Боже сохрани!.. Конечно, я могу предложить ей мою дружбу… дружбу!.. Ну да… как будто бы нельзя быть другом женщины, потому что она хороша собою?.. А если эту дружбу назовут другим именем? Если вздумают сказать… Нет, нет… всего лучше, не стану к ним часто ездить… вот так, один или, много, два раза в месяц; буду обращаться с ней очень вежливо, очень холодно… А надобно сказать правду, она необыкновенно любезна!.. Эх, боже мой! Зачем барон познакомил меня с этим Днепровским!
Барон, как видно, был очень легок на помине: он вошел в мою комнату.
– Что с вами сделалось вчера? – спросил я моего гостя.
– Так, кровь бросилась в голову: это часто со мной случается. Ну что? Как вы провели ночь? Я не спрашиваю, что вы видели во сне…
– Право, ничего.
– Неужели? И вам ни разу не приснилась Днепровская?
– Ни разу.
– Жестокий человек!
– Эх, полноте, барон!
– Как полноте? Что вы? Да это ни на что не походит! Вот месяца через два я позволяю вам не видеть ее во сне, но теперь, при самом начале романа…
– Да с чего вы взяли?..
– С чего? Спросите об этом у Двинского. Бедный малый в отчаянии, вы его совсем раздавили, уничтожили… Однако ж послушайте: если вы не видели Днепровской во сне, так не хотите ли с нею наяву сегодня отобедать?
– Нет, барон: я не могу сегодня.
– Так завтра?
– И завтра нельзя.
– Когда же вам будет можно?
– Право, не знаю. Может быть, недели через две.
– Через две недели?.. Скажите мне, Александр Михайлович, что это уж так водится у вас в России?
– Что такое?
– Да то, что если молодой человек понравится пре красной и милой женщине, то не он, а она должна искать случая с ним видеться.
– Вы шутите, барон!
– Право? А если я докажу вам, – продолжал барон, подавая мне письмо, которое я сообщил уже моим читателям в конце первой части моего рассказа. – Вы знаете этот почерк?
– Нет.
– Так я вам скажу: это писано рукою Днепровской, и, чтоб вы не могли сомневаться в истине моих слов, прочтите его. Ну, – прибавил барон, дав мне время прочесть письмо, – что вы скажете теперь?
– Ничего. Если это письмо точно писано Днепровскою, то почему ж вы думаете, что тот идеал…
– С которым она третьего года встретилась на большой дороге? – подхватил барон. – Кажется, Днепровская говорила с вами вчера при мне об этой встрече?
– Все это быть может, – прервал я, – но это было давно, она была тогда почти ребенком и, вероятно, теперь думает не то, что думала прежде.
– Да, это заметно, – сказал барон с насмешливою улыбкою. – Она почти упала в обморок, когда вас увидела, конечно, оттого, что ваша наружность не сделала на нее ни какого впечатления. Она во весь вечер смотрела только на вас и говорила только с вами, вероятно, потому, что вы вовсе ей не понравились…
– Все это ничего не доказывает, барон, но если б в самом деле я имел несчастье понравиться Днепровской…
– Несчастье!..
– То уж, конечно, не я стал бы искать случая с нею встретиться.
– Ну, – прервал барон, – на вашем месте француз был бы гораздо вежливее. Теперь я вижу, вы настоящий русский.
– И вовсе не жалею об этом.
– Как жалеть! Вы, я думаю, этим гордитесь! – На смешливый тон барона зацепил за живое мое национальное самолюбие.
– Да, барон, горжусь! – сказал я. – И что тут странного? Я уверен, вы также любите свое отечество.
– Отечество? Какое?
– А разве у вас их два?
– Может быть, и больше. Да что такое отечество? Отечество умного человека там, где ему хорошо. Я покраснел от досады.
– Если это справедливо, барон, – сказал я, помолчав несколько времени, – то вы заставите меня ненавидеть ум.
– Полноте, что вы! Ему, бедному, и от глупцов порядком достается!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Невеста! – подхватила Днепровская.
– А вы этого не знали, Надежда Васильевна? Александр Михайлович помолвлен.
– Здравствуй, Яков Сергеевич! – закричал хозяин, входя в диванную. – Здравствуй, друг сердечный! – продолжал он, обнимая Луцкого. – Извини, что я не прислал сказать тебе – сам хотел приехать. Ну что, как ты находишь Надину? Ей воды, кажется, помогли? Да что это, Наденька, тебе опять дурно? Ты так бледна, мой друг!.. Что это такое?.. В другой раз сегодня.
– Нет, я чувствую себя хорошо, – сказала Днепровская.
– То-то хорошо! Ох эти балы!.. Ну, Яков Сергеевич, расскажи-ка мне, что ты без нас делал? Как поживаешь? Да пойдем в гостиную: здесь тесно.
Хозяин увел с собою Луцкого.
– Вы помолвлены, Александр Михайлович? – сказала Днепровская. – Можно ли спросить – на ком?
– На Марье Михайловне Белозерской.
– Дочери вашего опекуна? Я думала, что она еще ребенок.
– Да! Она очень молода.
– А, понимаю! Эта свадьба по расчету?
«И по любви», – хотел я сказать громко, во услышанье всем, но проклятый язык мой как будто бы не хотел повернуться.
– Да это так и быть должно, – продолжала Днепровская. – В ваши года можно жениться только по каким-нибудь семейным причинам… Впрочем, это может быть и по страсти… Вы, верно, влюблены?
– Мы росли и воспитывались вместе.
– Я не о том вас спрашиваю… Вы очень любите вашу невесту?
– Как родную сестру, – отвечал я, стараясь не покраснеть.
Вот уж эта вторая ложь была гораздо хуже первой, она как тяжелый камень легла мне на душу. «Так зачем же вы солгали?» – спросят меня читатели. Зачем? Вот то-то и дело, что мы, господа мужчины, почти все такие же кокетки, как и женщины. Мы часто желаем нравиться не потому, что любим сами, а из одного ничтожного самолюбия. В женщинах мы называем это самолюбие кокетством и ужасно на него нападаем, а сами… Да что и говорить! мы и в этом отношении ничем их не лучше. Конечно, не всякий из нас, любя искренно одну, уверять в том же станет другую, но также и не всякий решится сказать прекрасной женщине, особливо если она смотрит на него ласково: «Да, точно! Я люблю, но только не вас!»
Мой разговор с Днепровскою не долго продолжался: к нам в диванную пришла музыкантша-графиня, которая кончила свою партию в рокамболь. Она завладела хозяйкою, потом разговор сделался общим, и, когда все пошли ужинать, я уехал потихоньку домой.
V. ВЕЧЕР У БАРОНА БРОКЕНА
На другой день, вспоминая об этом вечере, я решительно был недоволен самим собою. «Что за вздор! – думал я, стараясь как-нибудь себя оправдать. – Неужели мне должно объявлять всякому, что я влюблен в Машеньку? Пусть думают себе, что я люблю ее просто как родственницу, что нужды до этого, когда в самом-то деле я не променяю ее на тысячу Днепровских… Однако ж какие прекрасные глаза у этой Надины!.. Какая очаровательная улыбка!.. Ах, Машенька, Машенька! Как я люблю тебя!.. Да! Эта Днепровская очень мила… чрезвычайно мила!.. Она вовсе не пара своему мужу. Неужели в самом деле барон прав?.. Не может быть!.. Нельзя ж с первого раза… нет, нет… я даже и нравиться не хочу никому, кроме Машеньки… Ну, а если это правда?.. Боже сохрани!.. Конечно, я могу предложить ей мою дружбу… дружбу!.. Ну да… как будто бы нельзя быть другом женщины, потому что она хороша собою?.. А если эту дружбу назовут другим именем? Если вздумают сказать… Нет, нет… всего лучше, не стану к ним часто ездить… вот так, один или, много, два раза в месяц; буду обращаться с ней очень вежливо, очень холодно… А надобно сказать правду, она необыкновенно любезна!.. Эх, боже мой! Зачем барон познакомил меня с этим Днепровским!
Барон, как видно, был очень легок на помине: он вошел в мою комнату.
– Что с вами сделалось вчера? – спросил я моего гостя.
– Так, кровь бросилась в голову: это часто со мной случается. Ну что? Как вы провели ночь? Я не спрашиваю, что вы видели во сне…
– Право, ничего.
– Неужели? И вам ни разу не приснилась Днепровская?
– Ни разу.
– Жестокий человек!
– Эх, полноте, барон!
– Как полноте? Что вы? Да это ни на что не походит! Вот месяца через два я позволяю вам не видеть ее во сне, но теперь, при самом начале романа…
– Да с чего вы взяли?..
– С чего? Спросите об этом у Двинского. Бедный малый в отчаянии, вы его совсем раздавили, уничтожили… Однако ж послушайте: если вы не видели Днепровской во сне, так не хотите ли с нею наяву сегодня отобедать?
– Нет, барон: я не могу сегодня.
– Так завтра?
– И завтра нельзя.
– Когда же вам будет можно?
– Право, не знаю. Может быть, недели через две.
– Через две недели?.. Скажите мне, Александр Михайлович, что это уж так водится у вас в России?
– Что такое?
– Да то, что если молодой человек понравится пре красной и милой женщине, то не он, а она должна искать случая с ним видеться.
– Вы шутите, барон!
– Право? А если я докажу вам, – продолжал барон, подавая мне письмо, которое я сообщил уже моим читателям в конце первой части моего рассказа. – Вы знаете этот почерк?
– Нет.
– Так я вам скажу: это писано рукою Днепровской, и, чтоб вы не могли сомневаться в истине моих слов, прочтите его. Ну, – прибавил барон, дав мне время прочесть письмо, – что вы скажете теперь?
– Ничего. Если это письмо точно писано Днепровскою, то почему ж вы думаете, что тот идеал…
– С которым она третьего года встретилась на большой дороге? – подхватил барон. – Кажется, Днепровская говорила с вами вчера при мне об этой встрече?
– Все это быть может, – прервал я, – но это было давно, она была тогда почти ребенком и, вероятно, теперь думает не то, что думала прежде.
– Да, это заметно, – сказал барон с насмешливою улыбкою. – Она почти упала в обморок, когда вас увидела, конечно, оттого, что ваша наружность не сделала на нее ни какого впечатления. Она во весь вечер смотрела только на вас и говорила только с вами, вероятно, потому, что вы вовсе ей не понравились…
– Все это ничего не доказывает, барон, но если б в самом деле я имел несчастье понравиться Днепровской…
– Несчастье!..
– То уж, конечно, не я стал бы искать случая с нею встретиться.
– Ну, – прервал барон, – на вашем месте француз был бы гораздо вежливее. Теперь я вижу, вы настоящий русский.
– И вовсе не жалею об этом.
– Как жалеть! Вы, я думаю, этим гордитесь! – На смешливый тон барона зацепил за живое мое национальное самолюбие.
– Да, барон, горжусь! – сказал я. – И что тут странного? Я уверен, вы также любите свое отечество.
– Отечество? Какое?
– А разве у вас их два?
– Может быть, и больше. Да что такое отечество? Отечество умного человека там, где ему хорошо. Я покраснел от досады.
– Если это справедливо, барон, – сказал я, помолчав несколько времени, – то вы заставите меня ненавидеть ум.
– Полноте, что вы! Ему, бедному, и от глупцов порядком достается!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73