Настя. Помолиться охота!
Надежда Петровна. Ну, иди молись, перемени пластинку. Сейчас домолишься, а там, глядишь, и кулебяка поспеет.
Граммофон играет «Серафиму».
Что ты! Что ты наделала? Вот дура! Не ту пластинку постави­ла! Дура! Дура!
Занавес.

Действие второе
Явление первое
В квартире Гулячкиных. Настя за книгой.
Настя (читает). «Милорд, вскричала принцесса. Я никогда не говорила, что люблю вас, вы забываетесь. Принцесса, вскричал милорд. Вот вам моя шпага, проколите меня насквозь». Ох и отчаянный этот милорд, прямо не знаю. «Несчастный, вскричала принцесса, так вы меня в самом деле любите. Увы, вскричал милорд, люблю ли я вас? Я люблю вас, как птичка любит свободу». Ну, до чего симпатичный этот милорд, просто удивительно симпатичный. «В таком случае, вскричала принцесса, я сбрасываю маску лицемерия. И их уста соединились в экстазе». Господи, какая жизнь. И такую жизнь (пауза) ликвидировали. Если бы наше правительство принцесскую жизнь знало, разве бы оно так поступило? «Но любовь похожа на мираж, и в спальню вошел герцог». Ну сейчас начнется история. Ужасно характерный мужчина этот герцог, кого ни встретит – сейчас обругает.
Явление второе
Настя, Иван Иванович. Иван Иванович входит.
Настя. «Мерзавец, вскричал герцог. Тебе не место в этой ком­нате».
Иван Иванович. За что вы меня так, Анастасия Николаевна?
Настя. «Мерзавец, ты лишаешь меня чести за моей спиной».
Иван Иванович. Ей-богу, нет, Анастасия Николаевна, честное слово, вам показалось.
Настя. Ах, Иван Иваныч!
Иван Иванович. Поверьте, Анастасия Николаевна, что честь женщины не пустой звук для меня, это цель моей жизни. Но я чувствую, Анастасия Николаевна, нравственную потреб­ность опереться о женскую душу.
Настя. Что вы такое говорите, Иван Иваныч.
Иван Иванович. Поймите, Анастасия Николаевна, я человек холостой и белье мое штопать некому, к тому же вы женщина полная и можете дать человеку забвенье.
Настя. Я, Иван Иваныч, барышня молоденькая, и мне этого пони­мать нельзя.
Иван Иванович. Вы, пожалуйста, не думайте, Анастасия Ни­колаевна, что у меня усы, душой я, Анастасия Николаевна, настоящий ребенок.
Настя. Ах, зачем, зачем же… Усы – это божий дар. Но толь­ко вы напрасно, Иван Иваныч, их шиворот-навыворот но­сите.
Иван Иванович. То есть как это – шиворот-навыворот?
Настя. Вы их, Иван Иваныч, вниз опускаете, а вы их, Иван Иваныч, лучше вверх поднимите, тогда для глаз совершенно приятней будет.
Иван Иванович. Мужские усы, Анастасия Николаевна, нуж­даются в женской ласке, без этого они правильно про­израстать не могут, но придайте вы им вашими ручками пра­вильное направление – и они будут пребывать в вечном блаженстве.
Настя. Ах, что вы, Иван Иваныч, я не сумею.
Иван Иванович. Сумеете, Анастасия Николаевна, ей-богу, сумеете.
Настя. Нет.
Иван Иванович. Да вы только попробуйте.
Настя. Ах, зачем я буду чужие усы пробовать.
Иван Иванович. Хотя бы для любопытства, Анастасия Ни­колаевна.
Настя. Уж разве только для любопытства, Иван Иваныч. Но вы, пожалуйста, из-за этого чего не подумайте.
Иван Иванович. Я, Анастасия Николаевна, никогда ничего не думаю.
Настя. В таком разе извольте. (Пауза.) Между прочим, они у вас нисколько не поднимаются.
Иван Иванович. Как то есть не поднимаются?
Настя. Должно быть, они от рождения такие.
Иван Иванович. А вы пальчики послюнявьте, Анастасия Николаевна.
Настя. С удовольствием.
Иван Иванович. Поверьте, Анастасия Николаевна, что вы про­никаете мне через усы в самое сердце. (Хочет ее обнять.)
Настя. Милорд, вы забываетесь.
Иван Иванович. Простите меня, это был безумный порыв. Но знайте, Анастасия Николаевна, что я за любовь ничего не побоюсь, если вы хотите соединиться со мной навеки, я со­гласен.
Настя. Ваша личность мне очень мало знакома, и я знать не могу – может быть, у вас где-нибудь даже дети есть.
Иван Иванович. Дети, Анастасия Николаевна, не позор, а не­счастье. А если вы что-нибудь против моей наружности имеете…
Настя. Ах нет, наружность у вас очень пропорциональная.
Иван Иванович. Или, может быть, касательно того, как я оде­ваюсь?
Настя. Ах, что вы!
Иван Иванович. То если вы взглянете на мой галстук, вы убе­дитесь воочию, что я одеваюсь с большим комфортом.
Настя. У вас галстук очень красивый, только зачем вы его вместе с лапшой завязываете?
Иван Иванович. Как – с лапшой?
Настя. Вот-с, Иван Иваныч, кусок настоящей лапши.
Иван Иванович. Ах, мерзавец!
Настя. Вскричал герцог.
Иван Иванович. Что?
Настя. Это у меня вырвалось. Но кого вы, простите за выраженье, так обозвали?
Иван Иванович. Как кого? Конечно, Павла Сергеевича.
Настя. Павла Сергеевича!
Иван Иванович. Между прочим, скажите, пожалуйста: когда ваш Павел Сергеевич в партию поступить успел?
Настя. Они у нас, Иван Иваныч, ни в какую партию не поступали.
Иван Иванович. Как – не поступали?
Настя. Очень обыкновенно.
Иван Иванович. Не поступали? Скорей говорите, куда вы лап­шу с моего галстука положили.
Настя. На пол, Иван Иваныч.
Иван Иванович. На пол! Да где же она?
Настя. Вы напрасно ищете, Иван Иваныч, потому что лапшу у себя под ногами кушать для желудка очень опасно.
Иван Иванович. Вы мне ее, пожалуйста, поскорей возвратите, а я сейчас. (Уходит.)
Явление третье
Настя одна.
Настя. Как они деликатно свои чувства изображали, и вдруг – лапша. Да вот она, кажется. Подумать только, что такой маленький кусочек теста и может разбить мечту.
Явление четвертое
Настя, Иван Иванович.
Иван Иванович (входит, на голове горшок). Ну что, нашли?
Настя. Господи, Иван Иваныч. Зачем вы горшок себе на голову на­дели?
Иван Иванович. Тсс! Тсс! Ради бога, не говорите, что я его надел. Пусть все думают, что я его не снимал.
Настя. Как – не снимали? Да разве вы, Иван Иваныч, вообще-то, в горшке живете?
Иван Иванович. Временно-с принужден. Но где же лапша моя, Анастасия Николаевна?
Настя. Вы прежде с нее, Иван Иваныч, грязь тряпочкой оботрите.
Иван Иванович. Наоборот, Анастасия Николаевна, чем боль­ше, тем лучше. Пусть беспристрастное правосудие увидит, как бывшие домовладельцы втаптывают в грязь трудолюбивого обывателя посредством молочной лапши.
Настя. Куда же вы в таком виде, Иван Иваныч?
Иван Иванович. В милицию, Анастасия Николаевна, в ми­лицию. (Уходит.)
Явление пятое
Настя одна.
Настя. В милицию. Иван Иваныч! Иван Иваныч! Ушел! Ясно, что человека в таком головном уборе из милиции обратно не выпустят. (Убегает.)
Явление шестое
Варвара Сергеевна.
Варвара Сергеевна. Шарманщик!
Явление седьмое
Входит шарманщик.
Варвара Сергеевна. Входите. Входите! Становитесь вот к этой стенке и играйте, пожалуйста. Ну что же вы?
Шарманщик. Мне, конечно, наплюнуть, но только я лучше на двор пойду, а вы меня в форточку послушаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15