И мы отправились в сад Густавссона. Там было так темно, что Берра включил свой фонарик.
– А теперь иди тихо-тихо, дедушка, – предупредил Берра.
– Постараюсь.
– Верно. А то этот Густавссон – злой, как черт.
Мы прокрались мимо флагштока, мимо кустов крыжовника. Затем остановились.
– Это здесь, – объявил Берра. – Пришли.
Он осветил фонариком ствол огромной густавсоновой вишни. Высоко-высоко под самым небом были едва различимы тяжелые спелые ягоды.
– Карабкаемся наверх, – скомандовал Берра.
Но дедушка покачал головой.
– Ничего не выйдет.
– Да все получится, – попытался его подбодрить Берра. – Без труда не вынешь и рыбку из пруда.
– Тут сучки по всему стволу, – вставил я.
И Нильс стал карабкаться наверх. Очень медленно. Он хватался дрожащими руками за ветки. Поднялся немного и остановился: не мог подтянуть ногу до следующего сучка.
– Может, спустимся? – предложил я.
– Ни за что! – запротестовал Нильс. – Подпихните-ка мне ногу, ребятки.
Наконец он уселся на ветку рядом с нами и заболтал в воздухе ногами, как маленький.
– Все-таки получилось, – ликовал Нильс. – Здорово, правда?
– Ага. Дедушке Ульфа нипочем не забраться так высоко!
– Конечно. Никогда в жизни, – согласился я.
– Ну, пора приниматься за вишни, – объявил Нильс. Он снял шляпу, и мы набрали в нее самых сочных и спелых ягод. А потом сидели и только чмокали да сплевывали вниз косточки.
– Никогда бы не слезал отсюда, – признался дедушка. – Здесь сидишь, словно на небе. – И Нильс достал из шляпы последнюю красную вишню.
– Отличный у меня дедушка, – радовался Берра.
– Да, но мой зато рыбачит лучше.
Вот Нильс нащупал ногой самый нижний сучок. Но тут раздался треск – сучок сломался.
Когда мы подбежали, Нильс неподвижно лежал на земле.
– Как ты, дедушка? – прошептал Берра.
– Нормально. Немного полежу и встану.
И тут мы услышали, как открылась дверь в доме Густавссонов!
– Проклятие! – простонал Берра. – Надо сматываться!
– Сейчас начнется самое опасное и увлекательное, – предупредил я Нильса.
Мы спрятались за кустом. А Густавссон тем временем обшаривал сад. Он остановился под вишней. Заметил сломанную ветку и косточки на земле.
– Ну, погодите! – пригрозил он. – Попадитесь вы мне только, негодники!
И тут на дедушку напал чих! Берре пришлось зажать ему рот ладонью, но он все равно не мог остановиться. Наконец Густавссон ушел восвояси, а мы отправились праздновать дальше.
Пошли на поляну перед часовней.
Берра распаковал рюкзак. Достал термос с кофе, свежие булочки, заливное из свиных ножек, которое мы купили в мясной лавке.
Потом зажег свечи и расставил их здесь и там.
– Кушать подано! – объявил он наконец.
Дедушка лакомился булочками и пил кофе. А в небе, словно белые подснежники, распускались звезды. Нильс спросил, запускали ли мы воздушного змея. Мы объяснили, что все никак не было подходящего ветра. Дедушка вытер рот салфеткой.
– Не пора ли отведать свиных ножек? – напомнил Берра.
Нильс покосился на студенистые куски.
– Они в желе, – объяснил я. – Мой дедушка их очень любит.
– А я нет, – признался Нильс.
– Никто в нашей семье их не любит, – подхватил Берра. – Но сигары ты ведь любишь, правда?
– Сигары – другое дело!
Тогда мы достали сигару. Дедушка закурил и выпустил в небо колечко дыма.
– Сигара – подарок от нас двоих, – объяснил Берра. – А вот это – только от меня.
И он протянул пакет, завернутый в бумагу и перевязанный лентой.
Дедушка развернул – внутри оказался галстук.
– Настоящий шелк, – сказал Берра. – Страшно дорогой.
Нильс долго молча разглядывал галстук. Потом закашлялся – видно, в горло дым попал.
– Вот у меня какой внучек нашелся! – проговорил он наконец.
– А у меня дедушка! – подхватил Берра.
Мы засобирались домой, но Нильс устал и не мог идти. Тогда я сбегал в дом для престарелых за креслом на колесах. Мы усадили дедушку и покатили назад, а он всю дорогу насвистывал.
– Ну как, научился свистеть? – спросил Нильс Берру.
– Не совсем…
– В следующий раз покажешь, как у тебя выходит.
– Ладно. Обещаю.
После того вечера я долго не встречал Берру. Но как-то раз набрел на него: он сидел под деревом и старательно складывал губы трубочкой.
– Пошли, проведаем дедушку, – предложил я.
– Нет, сначала я должен научиться свистеть.
И он снова принялся надувать щеки. Я ушел – пусть себе упражняется.
Тренировки заняли несколько недель.
Наконец, когда похолодало и пожелтели листья на вишне в саду Густавссона, Берра вдруг объявился. Глаза усталые, но счастливые. Он двинул меня кулаком в плечо.
– Пошли к дедушке!
Он бежал всю дорогу, до самой нильсовой двери.
– А вот и я! – крикнул Берра, распахивая дверь.
Но комната была пуста.
Не было ни золотых часов, ни чучела птицы, ни фотографии тетеньки в синей шляпе.
Кровать была застелена. В комнате пахло мылом.
– Странно, – сказал я. – Может, он в парке.
В парке пели птицы. И чудесно пахло. Но дедушки нигде не было. Тогда мы пошли в столовую. Там нас заметила тетя Тора.
– Хотите кофе, мальчики? – предложила она.
– Нет, – ответил Берра. – Мы ищем дедушку.
Тетя Тора встала. Вытерла рот салфеткой. Положила руку Берре на плечо.
– Его здесь больше нет, – сказала она. – Он покинул нас.
– Может, он заблудился? С ним это случается, – предположил Берра.
Тетя Тора обняла Берру за плечи. Она сказала, что дедушка теперь на небе, что в субботу с ним можно будет попрощаться в часовне.
Берра был ужасно раздосадован. У него даже слезы навернулись на глаза. Он вырвался из ториных объятий.
– А я как раз научился свистеть! – крикнул он и пнул камень носком ботинка.
В субботу поднялся сильный ветер. Он гудел в кронах деревьев. Высоко в небе летели облака.
Берра зашел за мной. Он был в нарядной яркой рубашке, а волосы причесаны и приглажены.
– Пошли, простимся с дедушкой, – сказал Берра.
Но прежде мы пробрались в сад Густавссона и сорвали там самую красивую розу.
Перед часовней стоял похоронный автобус. Внутри уже все началось. Один дедушка играл что есть сил на органе. А на скамье сидели тетя Тора в черном платье, медсестра и еще кое-кто. Все смотрели на белый гроб, что стоял посреди комнаты.
– Сядем здесь, – сказал Берра. – Здесь хорошо видно.
Мы сели на скамью у самой двери. Когда смолкла музыка, появился священник и произнес речь. Очень короткую.
– Нильс был счастливым человеком. Особенно в конце жизни, – сказал священник. – Мы все любили его. Он не был одинок, хоть у него и не было родственников.
Тут Берра поднял руку и взмахнул ею так, что все обернулись.
– Он же был мой дедушка!
Потом все стали подходить к гробу и класть цветы. Мы с Беррой подошли последними. Поклонились. И Берра положил густавссонову розу на самый верх.
1 2 3 4