Далее. В 1961 году отношения между Хрущевым и Мао Цзэ-дуном были уже далеко не блестящими. Совершенно исключается, чтобы Хрущев принял решение "спрятать" больного космонавта в Китае, тем самым открыв именно китайцам такую важную тайну, как неуспех первого космического полета. Одно это соображение, вместе с тем неоспоримым фактом, что В. Ильюшин действительно лечился на китайском курорте, начисто опровергает часть версии, относящуюся к нему.
Весь конфуз с заграничными сообщениями о каком-то неудачном полете проистекает из советской секретности, порождающей и слухи, и газетные "утки". Причем виноватыми в таких случаях всегда оказываются в СССР "стрелочники". В данном случае вина была возложена на тех нерадивых цензоров, которые пропустили в продажу тот злосчастный номер "Дейли уоркер". По слухам, в почтовой цензуре был устроен настоящий погром. А вскоре после этого покинул Москву и корреспондент "Дейли уоркер" Деннис Огден. Советское начальство стало относиться к нему холодно...
Пятнадцатого апреля в Доме Ученых на Кропоткинской улице в Москве состоялась пресс-конференция Гагарина. Председательствовал на ней Президент Академии наук химик Несмеянов. О его скором преемнике Мстиславе Келдыше никто тогда не знал: ему, "Теоретику Космонавтики", так же, как и "Главному Конструктору" Королеву, чьи титулы без фамилий всячески склонялись в печати, запретили даже появляться в зале. А позади Гагарина и академика Несмеянова сидел за столом пресс-конференции рослый симпатичный человек, лицо которого можно даже увидеть на фотографиях, опубликованных 16 апреля 1961 года в советских газетах. Имя этого человека нигде не значилось, но мы-то, научные журналисты, узнали его сразу: то был главный цензор по космосу Михаил Галактионович Крошкин.
Этот человек появился на нашем горизонте в конце 1957 года, сразу после запуска первого спутника. Появился он таинственным, типично советским способом. Цензоры всех газет, журналов и радио получили инструкцию не пропускать в печать никаких сообщений, касающихся космоса, без предварительной визы "товарища Крошкина". А на вопрос "кто такой товарищ Крошкин?" цензоры уклончиво отвечали, что "он сидит на Молодежной улице, в Советском комитете по проведению Международного Геофизического года". И правда, он там сидел, только на его двери значилась не фамилия "Крошкин", а знаменитая надпись "посторонним вход воспрещен", украшающая дверь любого цензора.
С развитием космических событий работы у Крошкина, естественно, все прибавлялось, и вскоре у него появился сотрудник, некто Хлупов. Потом еще один, еще... Скоро это уже было целое учреждение -- только без названия. Часто туда приходилось писать письма: направлять на просмотр статьи, отвечать на запросы об авторах и источниках и так далее. В таких случаях письма адресовали так: "В Советский комитет МГГ (Международного Геофизического года). Тов. Крошкину".
Потом Международный Геофизический год кончился -- а учреждение Крошкина осталось. Его надо было срочно как-нибудь назвать. И название придумали такое: "Междуведомственная Комиссия по исследованию и использованию космического пространства при Академии наук СССР". С Молодежной улицы "комиссия" перебралась в здание научно-исследовательских институтов Академии наук по улице Вавилова, 18. Теперь все статьи по космосу стали направляться на предварительную цензурную проверку по этому адресу.
В былые времена сотрудники редакций -- не обязательно даже главные редакторы или ответственные секретари -- довольно просто проникали к Крошкину. Ему звонили по телефону и говорили: "Михаил Галактионович" (а то и "Миша"), у меня срочный материал, я подъеду". И Крошкин, персонально человек неплохой и добродушный, обычно отвечал: "Занят я очень, да уж ничего не поделаешь -- приезжайте". И нередко Крошкин быстро просматривал статью в вашем присутствии и ставил в верхнем уголке первой страницы свою подпись. Этого было совершенно достаточно для любого цензора Главлита (общей цензуры): мистическим образом подлинная подпись Крошкина была известна им всем и не требовала даже повсеместно необходимой в СССР печати.
С переездом "комиссии" Крошкина на улицу Вавилова все коренным образом изменилось. О просмотре статей в присутствии представителя редакции нельзя было уже и мечтать. В отличие от Советского комитета МГГ, вход в здание институтов Академии наук был строго по пропускам, и пропуска заказывались редакционным работникам лишь в исключительных случаях. Обычно вы просто сдавали пакет охране у дверей, а при особой срочности к вам спускалась секретарша из "комиссии", чтобы выслушать слезные мольбы о необходимости быстрой проверки и ответить, что "мы вам сообщим".
Затем, статьи на проверку Крошкину должны были теперь подаваться с соблюдением множества формальностей. Текст следовало высылать в двух экземплярах, один из которых навечно оставался в анналах "комиссии". И прилагать письмо по особой форме, где обязательно указывать: подлинное имя автора (если статья подписана псевдонимом); место его работы и занимаемую должность; источники информации. Так оно ведется и по сей день.
И вот 15 апреля 1961 года "наш" Михаил Крошкин восседал в президиуме пресс-конференции. Его работа заключалась в том, что он шепотом диктовал Гагарину -- и Президенту Академии наук тоже -- ответы на вопросы корреспондентов, И они говорили именно то, что он им велел.
Это сразу же привело к абсурдным ситуациям. Например, Крошкин имел инструкцию не разглашать на пресс-конференции того факта, что Гагарин приземлился отдельно от корабля, с парашютом (мы помним, что это решение было вынужденным, неприятным для Королева, который знал, что американские астронавты не будут покидать своих капсул). И на прямой вопрос одного из корреспондентов "как же вы все-таки приземлились?" Гагарин под диктовку Крошкина стал давать какие-то сбивчивые пояснения насчет того, что, дескать, конструкция корабля допускала разные варианты приземления.
Гораздо позже, после полета корабля "Восход-1" в октябре 1964 года, было гордо объявлено, что в этом полете космонавты впервые приземлились в капсуле, без индивидуального парашютирования. Но инерция советской секретности такова, что и в 1969 году, проверяя биографию Королева, написанную П. Асташенковым, цензура не пропустила прямого утверждения о том, что Гагарин катапультировался. В одном месте биографии цитируются пояснения Королева будущим космонавтам: "Космонавт может приземлиться, находясь в кабине, но он может (выделено мною. -- Л. В.) и покинуть корабль. Мы предусмотрели вариант, когда космонавты будут приземляться отдельно от спускаемого аппарата". Хотя все эти "может" и "предусмотрели вариант" звучат нарочито неопределенно, смысл как-будто понятен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41