Я едва понимаю, но, похоже, это последнее, что мне оставалось. Вот я заигрываю с диссертацией, единственная вольтижировка, на которую способен, жду, когда двинутся статуи – и что? Я отравил воздух, у меня пропала эрекция. Потому ли, что наткнулся на правду о Канаде? Не желаю я натыкаться на правду о Канаде. Уплачено ли евреям за разрушение Иерихона? Научатся ли французы охотиться? Хватит ли вигвамных сувениров? Отцы города, убейте меня, ибо я слишком много болтаю про Мор. Я думал, индейцы умирали от пулевых ранений и нарушенных соглашений. Больше дорог! Лес смердит! Катрин Текаквита, разве честно, что ты избежала Мора? Должен ли я любить мутантку? Посмотри на меня, Катрин Текаквита, на человека с грудой заразных бумаг, мягкого в паху. Посмотри на себя, Катрин Текаквита, у тебя наполовину сожрано лицо, ты не можешь выйти на солнце, потому что у тебя повреждено зрение. Может, имело смысл домогаться кого-то, кто был раньше тебя? Самодисциплина, как сказал бы Ф. Должно быть, это непросто. А если б я знал, куда приведет меня диссертация, в чем была бы опасность? Признаю – я ни в чем не вижу смысла. Один шаг в сторону – и все абсурдно. Что это за ебля с мертвой святой? Это невозможно. Мы все это знаем. Я опубликую работу о Катрин Текаквите – вот и все. Я снова женюсь. Меня хочет Национальный музей. Я много пережил, я стану изумительным лектором. Буду выдавать фразочки Ф. за свои собственные, стану острословом, остряком-мистиком. Он мне как раз столько должен. Я буду раздавать его коллекцию мыла студенткам, по куску, лимонные пизды, сосновые пизды, стану магистром смешанных соков. Выставлю свою кандидатуру в парламент, прямо как Ф. У меня появится эскимосский акцент. Заполучу чужих жен. Эдит! Ее чудное тело все время преследует меня, сбалансированная походка, эгоистичные глаза (эгоистичные ли?). О, от нее не смердит Мором. Пожалуйста, не заставляй меня думать о твоих членах. Ее пупок был крошечным завитком, почти тайным. Если бы ветерок, способный взъерошить чайную розу, вдруг стал плотью, он был бы как ее пупок. В разных обстоятельствах в нем побывали масло, сперма, духи за тридцать пять долларов, репей, рис, моча, обрезки ногтей одного мужчины, слезы другого, слюна, наперсток дождевой воды. Надо вспомнить обстоятельства.
Масло: Бесчисленное количество раз. У нее возле кровати стояла бутылка с оливковым маслом. Я всегда боялся, что налетят мухи.
Сперма: И сперма Ф.? Я этого не перенесу. Она заставила меня сделать это самому. Она хотела в последний раз увидеть, как я мастурбирую. Как я мог ей сказать, что это был самый сильный оргазм в моей жизни?
Рис: Сырой рис. Она неделю носила там одно зернышко, утверждая, что может его сварить.
Моча: «Нечего стыдиться», – сказала она.
Ногти: Она говорила, что ортодоксальные евреи хоронили обрезки своих ногтей. Мне тревожно, когда я об этом вспоминаю. Такое наблюдение мог бы сделать Ф. Не от него ли она это услышала?
Мужские слезы: Любопытный инцидент. Мы загорали на пляже в Олд-Орчард, штат Мэн. Абсолютно незнакомый человек в синем купальном костюме бросился, рыдая, ей на живот. Я схватил его за волосы, чтобы оттащить. Она резко ударила меня по руке. Я огляделся; никто не обратил внимания, так что мне стало легче. Я засек время: он рыдал пять минут. На пляже валялись тысячи. Почему он выбрал именно нас? Я глупо улыбался проходившим мимо людям, как если бы этот псих был моим лишившимся рассудка шурином. Никто, похоже, не замечал. На нем был такой дешевый шерстяной купальный костюм, от которого яйцам никакой пользы. Он плакал тихо, правая рука Эдит лежала у него на шее. Этого не может быть, пытался думать я, Эдит – не шлюха в песках. Резко и неуклюже он поднялся на одно колено, встал, побежал. Эдит некоторое время смотрела ему вслед, потом попыталась успокоить меня.
– Он был А., – прошептала она.
– Невозможно, – в ярости заорал я. – У меня записаны все живущие А. Ты лжешь, Эдит! Тебе нравилось, как он пускал слюни тебе в пупок. Признайся!
– Возможно, ты прав, – сказала она. – Возможно, он не А.
Я не мог так рисковать. Остаток дня я провел, обследуя пляж, но он со своим сопливым носом куда-то исчез.
Слюна: Не знаю, почему. На самом деле, даже не помню, когда точно. Или я это придумал?
Дождевая вода: Ей взбрело в голову, что идет дождь, в два часа ночи. Из-за расположения окна нельзя было сказать наверняка. Я взял наперсток и поднялся по лестнице. Она была мне благодарна.
Без сомнения, она считала свой пупок органом чувств, даже лучше, – кошельком, гарантировавшим обладание в ее персональной системе вуду. Много раз она прижимала к нему мою силу и слабость, всю ночь рассказывая истории. Почему же мне никогда не было совершенно удобно? Почему я слушал вентилятор и лифт?

13.
Дни без работы. Почему этот список подействовал на меня угнетающе? Я ни за что не должен был составлять список. Что-то плохое сделал я твоему животу, Эдит. Я пытался его использовать. Я пытался использовать его против Мора. Пытался в обитой войлоком раздевалке быть мужчиной, что травит прекрасные непристойные байки перед лицом вечности. Быть массовиком-затейником, что пытается расшевелить турбазу, полную молодоженов, в постели моей штабеля жен, брошенных на воскресенье мужьями-гольфистами. Я забыл, что я в отчаянии. Забыл, что в отчаянии начал это исследование. Меня надул мой портфель. Аккуратные заметки завели меня в глушь. Я думал, что делаю дело. Старые книги о Катрин Текаквите преп. Шоленека, манускрипты Реми, «Miracles faits en sa paroisse par l'intercession de la B. Cath. Tekakwith, 1696», из архивов колледжа Сен-Мари, – свидетельства дали мне обманчивую власть. Я принялся строить планы, как целый класс выпускников. Забыл, кто я. Забыл, что никогда не учился играть на губной гармошке. Забыл, что бросил гитару, потому что из-за аккорда F у меня кровоточили пальцы. Забыл про носки, затвердевшие от моего семени. Я пытался проплыть мимо Мора в гондоле, юный тенор, которого вот-вот откроет турист, охотник за талантами. Забыл о склянках, которые вручала мне Эдит, и которые я не мог открыть. Забыл о том, как умерла Эдит, как, подтирая жопу занавеской, умер Ф. Забыл, что мне остался лишь один шанс. Я думал, Эдит упокоится в каталоге. Думал, я гражданин, частное лицо, потребитель коммунальных услуг. Я забыл о запорах! Запоры не дали о себе забыть. Запор с того момента, как я составил список. Пять дней, развалившихся в свои первые полчаса. «Почему я?» – великая жалоба страдающего запором. Почему мир не работает на меня? Одинокий человечек, сидящий в фаянсовой машине. Что я сделал вчера не так? Какому неприступному банку в душе моей потребно дерьмо? Как мне начать что-то новое со всем этим вчерашним днем внутри? Ненавистник истории скрючился на безукоризненном унитазе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57