Не знаю, чему она учила школьников, а вот курсантов милицейских школ вполне могла бы кое-чему научить. Больно уж ловко и незаметно, лисичкой, умудрялась она юркать в
квартиру Антонюка и исчезать из нее. У нее были свои ключи, а у меня нет, но замки оказались из тех, про которые один мой знакомый, бывший старший лейтенант спецназа Дмитрий Хохлов по кличке Боцман, уважительно отзывается: "Говна пирога".
Я вошел в квартиру и аккуратно запер за собой дверь. Прислушался. Квартира была живая, дышала спокойствием и уютом, но никого в ней не было. На всякий случай я обошел, подсвечивая себе узким лучом фонарика, все четыре комнаты, образовавшиеся от соединения двух соседних квартир, заглянул на кухню, которую правильней было бы назвать столовой. Так и есть, никого. По-видимому, Антонюк на финальном отрезке предвыборной гонки решил не рисковать своей репутацией примерного семьянина.
Вернувшись в просторную прихожую, я ощупал карманы одежды, висевшей в стенном шкафу, потом проверил трюмо. И не зря. В верхнем ящике лежал здоровенный газовый револьвер типа кольт. Я разрядил его и вернул на место. После чего прошел в гостиную, уселся в кресло, развернув его в сторону
прихожей, и принялся ждать.
Антонюк должен был вернуться домой около восьми вечера. Он всегда возвращался примерно в это время, когда у него не было предвыборных мероприятий. Так и оказалось. Не успели напольные часы в гостиной отбить последний удар, как послышался гул лифта и лязганье металлической двери. Я
приник к глазку. Из лифта вышел Антонюк, за ним было двинулись Гена и Миня из команды Егорова, но Антонюк остановил их небрежным жестом:
-- Все в порядке, друзья мои. Спасибо. До завтра.
Снова хлопнула дверь, кабина покатилась вниз.
Ну, твою мать, охрана!
Я вернулся в кресло. Антонюк разделся в прихожей, вошел в гостиную и щелкнул выключателем.
И увидел меня.
Если бы он был сердечником, я бы, конечно, не пошел на этот эксперимент. Но он не производил впечатления нездорового человека. Напротив, оставлял впечатление вполне здорового. Крепенький, белобрысый, лысоватый, с летним загаром. Килограммов десять лишнего веса было, конечно, но тут уж, видно, ничего не поделаешь. Презентации, приемы. Положение обязывает. Но по утрам бегал трусцой по парку среди прекрасных старых дубов по засыпанным золотыми листьями аллеям -- показывали в каком-то предвыборном рекламном ролике. Так что насчет его сердца я мог не беспокоиться.
Я и не беспокоился.
-- Кто вы такой? Что вы тут делаете?
Я намерен был ответить на эти вопросы, но не сейчас. Поэтому лишь молча пожал плечами. Он быстро сунул руку в карман.
Я укоризненно покачал головой:
-- Никогда так не делайте. Не суйте руку в карман. Тем более -- быстро. Я-то знаю, что в кармане у вас нет оружия, а другой может не знать. И это плохо кончится.
-- А вы-то откуда знаете? -- спросил Антонюк, несколько обескураженный моим назидательным тоном.
-- Понятия не имею. Знаю, и все. От человека с оружием исходит другое излучение. Если вы понимаете, о чем я говорю. Другой тон. Запах. Цвет. Ну, не знаю. Но что-то исходит. От вас не исходит.
-- Ладно, я больше не буду быстро совать руку в карман.
-- Прекрасно, -- одобрил я. -- Один полезный урок из нашего общения вы уже извлекли. Еще бы парочку, и все было бы в полном порядке.
Антонюк был не робкого десятка, нужно отдать ему должное. Он довольно быстро освоился и резко спросил:
-- Что это значит?
А вот к ответу на этот вопрос я был вполне готов.
Я нацелил в него указательный палец и сказал:
-- Это значит, что вы убиты.
Он отступил в прихожую.
-- Не нужно. Лев Анатольевич. Поздно.
Я бросил на пол патроны от его газовика. Они весело заскакали по буковому паркету. Он посмотрел на них и
перевел взгляд на меня:
-- Убит, значит? Очень интересно. Позвольте полюбопытствовать -- из чего? Из вашего пальца?
Ничего не скажешь, крепкий мужик. Он даже начал мне нравиться. Не каждый сможет взять себя в руки в такой ситуации. Но отпускать ему комплименты не входило в мою задачу. В мою задачу входило совсем другое. Поэтому я извлек из наплечной кобуры "тэтэшник" и передернул затвор,
досылая патрон в казенник. Причем не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой. Давая ему возможность оценить тусклый блеск вороненой стали, упругое клацанье ухоженного и хорошо смазанного механизма, мое любовное и умелое с ним обращение. После чего встал и приставил ствол к его лбу.
Тут вот он побледнел. Побледнеешь. Я бы и сам побледнел.
-- Вот из чего, -- объяснил я, хотя никаких объяснений не требовалось. -- Один выстрел в лоб. Потом, когда вы упадете, еще один выстрел в голову. У нас, профессионалов, он называется прощальный. Иногда говорят --контрольный. Но я предпочитаю говорить "прощальный". По-моему, это гораздо
правильней. -- Я сел и поинтересовался, поигрывая "тэтэшником": -- У вас еще есть вопросы?
-- Выстрелы услышат. Вы не успеете уйти.
Да что они, сговорились?
-- Это мои проблемы, а не ваши, -- терпеливо объяснил я то, что совсем недавно объяснял Мине. -- Ваши проблемы закончились. Все. И личные. И общественные. Все. Понимаете?
-- Чего вы от меня хотите? -- спросил он.
-- Попробуйте угадать. Это не очень трудно. Но требует другого взгляда на ситуацию.
-- У меня нет ни денег, ни ценностей.
-- Да ладно вам прибедняться! Как говорил в таких случаях один мой знакомый по кличке Артист: "Не верю".
-- Это говорил не ваш знакомый бандит, а Константин Сергеевич Станиславский! Если вам что-нибудь напоминает это имя! -- довольно нервно поправил меня Антонюк.
-- Серьезно? Надо же. Вот засранец. А выдавал эти слова за свои. Буду знать. Только он не бандит, он и в самом деле артист. С незаконченным высшим театральным образованием. И мечтает сыграть Гамлета. Но вряд ли когда-нибудь сыграет. Знаете, почему? Для него не существует вопроса: "Быть или не быть?" Он сначала стреляет, а потом начинает над этим раздумывать. Но недолго раздумывает. Нет, недолго.
Антонюк вынул из внутреннего кармана пиджака пачку баксов в банковской упаковке и бросил мне на колени.
-- Пять тысяч. Берите и уходите.
-- А говорили, что у вас денег нет. Или это для вас не деньги?
Он вытащил еще пачку.
-- Десять. Забирайте и проваливайте. И забудьте обо мне.
-- Не могу, -- честно признался я. -- Я обязан все время о вас помнить. За это мне заплатили. И гораздо больше.
-- Пятьдесят! Вы получите пятьдесят тысяч долларов!
-- Столько мне и заплатили.
-- Значит, договорились?
-- А мои обязательства? Исполнение договора в натуре. Так вроде пишут нынче в контрактах? Неустойка. Упущенная выгода. Да со мной ведь и контракт-то заключили не коммерческий. А такой, за неисполнение которого отвечают вовсе не бабками.
-- А чем?
-- Жизнью.
-- Моей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
квартиру Антонюка и исчезать из нее. У нее были свои ключи, а у меня нет, но замки оказались из тех, про которые один мой знакомый, бывший старший лейтенант спецназа Дмитрий Хохлов по кличке Боцман, уважительно отзывается: "Говна пирога".
Я вошел в квартиру и аккуратно запер за собой дверь. Прислушался. Квартира была живая, дышала спокойствием и уютом, но никого в ней не было. На всякий случай я обошел, подсвечивая себе узким лучом фонарика, все четыре комнаты, образовавшиеся от соединения двух соседних квартир, заглянул на кухню, которую правильней было бы назвать столовой. Так и есть, никого. По-видимому, Антонюк на финальном отрезке предвыборной гонки решил не рисковать своей репутацией примерного семьянина.
Вернувшись в просторную прихожую, я ощупал карманы одежды, висевшей в стенном шкафу, потом проверил трюмо. И не зря. В верхнем ящике лежал здоровенный газовый револьвер типа кольт. Я разрядил его и вернул на место. После чего прошел в гостиную, уселся в кресло, развернув его в сторону
прихожей, и принялся ждать.
Антонюк должен был вернуться домой около восьми вечера. Он всегда возвращался примерно в это время, когда у него не было предвыборных мероприятий. Так и оказалось. Не успели напольные часы в гостиной отбить последний удар, как послышался гул лифта и лязганье металлической двери. Я
приник к глазку. Из лифта вышел Антонюк, за ним было двинулись Гена и Миня из команды Егорова, но Антонюк остановил их небрежным жестом:
-- Все в порядке, друзья мои. Спасибо. До завтра.
Снова хлопнула дверь, кабина покатилась вниз.
Ну, твою мать, охрана!
Я вернулся в кресло. Антонюк разделся в прихожей, вошел в гостиную и щелкнул выключателем.
И увидел меня.
Если бы он был сердечником, я бы, конечно, не пошел на этот эксперимент. Но он не производил впечатления нездорового человека. Напротив, оставлял впечатление вполне здорового. Крепенький, белобрысый, лысоватый, с летним загаром. Килограммов десять лишнего веса было, конечно, но тут уж, видно, ничего не поделаешь. Презентации, приемы. Положение обязывает. Но по утрам бегал трусцой по парку среди прекрасных старых дубов по засыпанным золотыми листьями аллеям -- показывали в каком-то предвыборном рекламном ролике. Так что насчет его сердца я мог не беспокоиться.
Я и не беспокоился.
-- Кто вы такой? Что вы тут делаете?
Я намерен был ответить на эти вопросы, но не сейчас. Поэтому лишь молча пожал плечами. Он быстро сунул руку в карман.
Я укоризненно покачал головой:
-- Никогда так не делайте. Не суйте руку в карман. Тем более -- быстро. Я-то знаю, что в кармане у вас нет оружия, а другой может не знать. И это плохо кончится.
-- А вы-то откуда знаете? -- спросил Антонюк, несколько обескураженный моим назидательным тоном.
-- Понятия не имею. Знаю, и все. От человека с оружием исходит другое излучение. Если вы понимаете, о чем я говорю. Другой тон. Запах. Цвет. Ну, не знаю. Но что-то исходит. От вас не исходит.
-- Ладно, я больше не буду быстро совать руку в карман.
-- Прекрасно, -- одобрил я. -- Один полезный урок из нашего общения вы уже извлекли. Еще бы парочку, и все было бы в полном порядке.
Антонюк был не робкого десятка, нужно отдать ему должное. Он довольно быстро освоился и резко спросил:
-- Что это значит?
А вот к ответу на этот вопрос я был вполне готов.
Я нацелил в него указательный палец и сказал:
-- Это значит, что вы убиты.
Он отступил в прихожую.
-- Не нужно. Лев Анатольевич. Поздно.
Я бросил на пол патроны от его газовика. Они весело заскакали по буковому паркету. Он посмотрел на них и
перевел взгляд на меня:
-- Убит, значит? Очень интересно. Позвольте полюбопытствовать -- из чего? Из вашего пальца?
Ничего не скажешь, крепкий мужик. Он даже начал мне нравиться. Не каждый сможет взять себя в руки в такой ситуации. Но отпускать ему комплименты не входило в мою задачу. В мою задачу входило совсем другое. Поэтому я извлек из наплечной кобуры "тэтэшник" и передернул затвор,
досылая патрон в казенник. Причем не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой. Давая ему возможность оценить тусклый блеск вороненой стали, упругое клацанье ухоженного и хорошо смазанного механизма, мое любовное и умелое с ним обращение. После чего встал и приставил ствол к его лбу.
Тут вот он побледнел. Побледнеешь. Я бы и сам побледнел.
-- Вот из чего, -- объяснил я, хотя никаких объяснений не требовалось. -- Один выстрел в лоб. Потом, когда вы упадете, еще один выстрел в голову. У нас, профессионалов, он называется прощальный. Иногда говорят --контрольный. Но я предпочитаю говорить "прощальный". По-моему, это гораздо
правильней. -- Я сел и поинтересовался, поигрывая "тэтэшником": -- У вас еще есть вопросы?
-- Выстрелы услышат. Вы не успеете уйти.
Да что они, сговорились?
-- Это мои проблемы, а не ваши, -- терпеливо объяснил я то, что совсем недавно объяснял Мине. -- Ваши проблемы закончились. Все. И личные. И общественные. Все. Понимаете?
-- Чего вы от меня хотите? -- спросил он.
-- Попробуйте угадать. Это не очень трудно. Но требует другого взгляда на ситуацию.
-- У меня нет ни денег, ни ценностей.
-- Да ладно вам прибедняться! Как говорил в таких случаях один мой знакомый по кличке Артист: "Не верю".
-- Это говорил не ваш знакомый бандит, а Константин Сергеевич Станиславский! Если вам что-нибудь напоминает это имя! -- довольно нервно поправил меня Антонюк.
-- Серьезно? Надо же. Вот засранец. А выдавал эти слова за свои. Буду знать. Только он не бандит, он и в самом деле артист. С незаконченным высшим театральным образованием. И мечтает сыграть Гамлета. Но вряд ли когда-нибудь сыграет. Знаете, почему? Для него не существует вопроса: "Быть или не быть?" Он сначала стреляет, а потом начинает над этим раздумывать. Но недолго раздумывает. Нет, недолго.
Антонюк вынул из внутреннего кармана пиджака пачку баксов в банковской упаковке и бросил мне на колени.
-- Пять тысяч. Берите и уходите.
-- А говорили, что у вас денег нет. Или это для вас не деньги?
Он вытащил еще пачку.
-- Десять. Забирайте и проваливайте. И забудьте обо мне.
-- Не могу, -- честно признался я. -- Я обязан все время о вас помнить. За это мне заплатили. И гораздо больше.
-- Пятьдесят! Вы получите пятьдесят тысяч долларов!
-- Столько мне и заплатили.
-- Значит, договорились?
-- А мои обязательства? Исполнение договора в натуре. Так вроде пишут нынче в контрактах? Неустойка. Упущенная выгода. Да со мной ведь и контракт-то заключили не коммерческий. А такой, за неисполнение которого отвечают вовсе не бабками.
-- А чем?
-- Жизнью.
-- Моей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96