А поскольку как в Бероуне, так и в Праге нас гнетут малые масштабы, в нашей стране нельзя сделать ничего порядочного; если бы не эти проклятые малые масштабы, каждый чешский драматург писал бы по меньшей мере как Бернард Шоу и каждый секретарь политической партии достиг бы величия, скажем, Питта Старшего; но вы сами знаете: эти малые масштабы сковывают наши способности. Образованный человек, живущий в провинции, жалуется, что там совсем захирел; живи он хотя бы в Праге, все бы только рты разинули, видя, как он развернулся. Но и университетский профессор как-то не может развиться в великолепный цвет учености; вот если бы у нас были такие замечательные дотации и лаборатории, как в американских высших школах, он, будьте уверены, удивил бы мир. И так далее. Короче, все, чего нам не хватает, — это не отсутствие настоящей увлеченности трудом и, как говорится, дара божьего, а плохие условия.
Один русский режиссер сказал, что нет больших и малых ролей, есть только большие и малые актеры. Точно так же меня подмывает сказать, что нет больших и малых масштабов, а только большие и малые люди. Я думаю, что, когда Шеклтон добрался до Южного полюса, он отнюдь не жаловался на малые масштабы, хотя был там почти в полном одиночестве. Когда по Афинам бродил Сократ, они были ничуть не больше современного Пльзеня; тем не менее Сократ, насколько нам известно, не провозгласил во всеуслышание, что в таких малых масштабах он не будет зря тратить свой пыл — и баста. Вокруг настоящего мужественного мужчины никогда не бывает малых масштабов, напротив, масштабы вокруг него всегда весьма внушительные и даже огромные. Шеклтона вполне устраивал Южный полюс, потому что именно Южного полюса он хотел достигнуть; но вечно недовольный чех поднял бы громкий протестующий крик, что Южный полюс не Вацлавская площадь и не Большая опера. Ибо подобным же образом он жалуется, что Бероун не Прага и не Рим. Он возмущен тем, что Высоке Мыто — это Высоке Мыто, а не что-нибудь другое. Он протестует против возмутительного факта, что в Кромержиже отнюдь не пять миллионов жителей и что в Праге нет интеллектуальной атмосферы Парижа. Ситуация безвыходная, поскольку тут явно ничего нельзя поделать.
Но раз уж я заговорил о Кромержиже… хотя было бы напрасным упованием, что Кромержиж можно превратить в небесный Иерусалим, но в известной мере и на какое-то время из него некогда удалось сделать Иерусалим ганацкий. Литомышль не может стать Перикловыми Афинами, но в известное время он был восточночешскими Афинами. Если Бероун не может стать ни Прагой, ни Парижем, он может стать хотя бы благоустроенным и удовлетворяющим все свои потребности Бероуном. Можно даже добиваться, чтобы он стал в хорошем смысле слова самым что ни на есть бероунским Бероуном. Для этого, разумеется, нужно, чтобы жители Бероуна были неравнодушны именно к судьбе Бероуна.
Если мы оглянемся немного на историю, то увидим, что хотя существовали великие культуры, выросшие из больших масштабов, как, например, культура римская, но еще чаще великие культуры, как, например, греческая, вырастали из малых масштабов. Культура итальянского Ренессанса была региональной; культура Германии эпохи Гете была региональной; Англия до сих пор остается классической страной местного патриотизма. Может быть, когда-нибудь удастся доказать, что культуры, выросшие на почве регионализма, существенно отличаются от культур нейтралистских и имперских, что первые были, пожалуй, как-то сочнее, ближе к земле и вообще более буйно разрастались. Но пока это не доказано, удовлетворимся утверждением, что по крайней мере для жизни в Бероуне важно, чтобы этот город вместе с его окрестностями чувствовал себя скорее самостоятельным краем, чем провинцией. Для морального состояния Тршебони полезно осознать, что хотя тршебоньская площадь не так оживлена, как пражский перекресток на Мустку, зато красивее его, особенно если эту площадь чуть лучше замостить. Было бы очень важно, чтобы брат словак из Нитры больше думал о благоустройстве города Нитра, чем об автономии братиславских чиновников. Значительно важнее, чтобы город Часлав был бастионом чаславского края, чем бастионом той или иной политической партии. Я в самом деле считаю, что сейчас нам более всего нужен богато разветвленный регионализм.
Говорят, когда мы не были хозяевами в государстве, мы по крайней мере были хозяевами в местном самоуправлении и это, слава богу, сохранило нам жизнь как нации. Но кажется, теперь, став хозяевами в государстве, мы несколько менее чувствуем себя хозяевами в местном самоуправлении и краях. Коммунальная политика из-за своих малых масштабов почти повсюду отмирает. Местный патриотизм исчезает, как исчезла и больше не растет иванчицкая спаржа. Человек, живущий в Оломоуце или Кутной Горе, считается кем-то вроде изгнанника. Мы утратили чувство местного патриотизма, не обретя чувство патриотизма государственного. Ощущение малых масштабов возникает не оттого, что у нас есть малые города, а оттого, что мы неохотно в них живем. Тому, кто мечтает о романтических приключениях, его садик представляется слишком маленьким; но если этот человек захочет прочистить граблями все дорожки или выполоть все сорняки, он убедится, что его сад чертовски велик, гораздо больше, чем он вообще предполагал. Очевидно, в определении масштабов и обстановки очень многое зависит от избранной нами точки зрения.
В этом году я посетил ряд малых и окружных городов, и мне показалось, что они беднеют и дряхлеют, особенно в сравнении с деревнями. Похоже на то, что местные центры теряют свою притягательную силу; они явно уже не удовлетворяют деревню, которая развилась и разбогатела быстрее, чем провинциальные города. Создается впечатление, что деревня больше тяготеет к нескольким главным торговым или промышленным центрам, перескакивая через иерархическую лестницу приходских, окружных и краевых городов. Кажется, будто сейчас поставлено на карту само их существование. Сетования на малые масштабы не что иное, как обывательское пopаженчество; ропот банкрота, теряющего клиентуру и неспособного сделать из этого никаких поучительных выводов. Люди из провинциальных городов становятся слишком малозначительными; поэтому они начинают говорить о малых масштабах вместо того, чтобы схватиться за голову. Если местный приходский священник перестает быть притягательным центром прихода, ему надо приниматься за дело с какого-то другого конца; каждый город и городок живет своей округой; вот почему им прежде всего надо заботиться о том, чтобы удовлетворить ее. Это проблема не только экономическая, но и культурная и общественная; это как раз то, что я называю регионализмом.
1 2 3 4 5
Один русский режиссер сказал, что нет больших и малых ролей, есть только большие и малые актеры. Точно так же меня подмывает сказать, что нет больших и малых масштабов, а только большие и малые люди. Я думаю, что, когда Шеклтон добрался до Южного полюса, он отнюдь не жаловался на малые масштабы, хотя был там почти в полном одиночестве. Когда по Афинам бродил Сократ, они были ничуть не больше современного Пльзеня; тем не менее Сократ, насколько нам известно, не провозгласил во всеуслышание, что в таких малых масштабах он не будет зря тратить свой пыл — и баста. Вокруг настоящего мужественного мужчины никогда не бывает малых масштабов, напротив, масштабы вокруг него всегда весьма внушительные и даже огромные. Шеклтона вполне устраивал Южный полюс, потому что именно Южного полюса он хотел достигнуть; но вечно недовольный чех поднял бы громкий протестующий крик, что Южный полюс не Вацлавская площадь и не Большая опера. Ибо подобным же образом он жалуется, что Бероун не Прага и не Рим. Он возмущен тем, что Высоке Мыто — это Высоке Мыто, а не что-нибудь другое. Он протестует против возмутительного факта, что в Кромержиже отнюдь не пять миллионов жителей и что в Праге нет интеллектуальной атмосферы Парижа. Ситуация безвыходная, поскольку тут явно ничего нельзя поделать.
Но раз уж я заговорил о Кромержиже… хотя было бы напрасным упованием, что Кромержиж можно превратить в небесный Иерусалим, но в известной мере и на какое-то время из него некогда удалось сделать Иерусалим ганацкий. Литомышль не может стать Перикловыми Афинами, но в известное время он был восточночешскими Афинами. Если Бероун не может стать ни Прагой, ни Парижем, он может стать хотя бы благоустроенным и удовлетворяющим все свои потребности Бероуном. Можно даже добиваться, чтобы он стал в хорошем смысле слова самым что ни на есть бероунским Бероуном. Для этого, разумеется, нужно, чтобы жители Бероуна были неравнодушны именно к судьбе Бероуна.
Если мы оглянемся немного на историю, то увидим, что хотя существовали великие культуры, выросшие из больших масштабов, как, например, культура римская, но еще чаще великие культуры, как, например, греческая, вырастали из малых масштабов. Культура итальянского Ренессанса была региональной; культура Германии эпохи Гете была региональной; Англия до сих пор остается классической страной местного патриотизма. Может быть, когда-нибудь удастся доказать, что культуры, выросшие на почве регионализма, существенно отличаются от культур нейтралистских и имперских, что первые были, пожалуй, как-то сочнее, ближе к земле и вообще более буйно разрастались. Но пока это не доказано, удовлетворимся утверждением, что по крайней мере для жизни в Бероуне важно, чтобы этот город вместе с его окрестностями чувствовал себя скорее самостоятельным краем, чем провинцией. Для морального состояния Тршебони полезно осознать, что хотя тршебоньская площадь не так оживлена, как пражский перекресток на Мустку, зато красивее его, особенно если эту площадь чуть лучше замостить. Было бы очень важно, чтобы брат словак из Нитры больше думал о благоустройстве города Нитра, чем об автономии братиславских чиновников. Значительно важнее, чтобы город Часлав был бастионом чаславского края, чем бастионом той или иной политической партии. Я в самом деле считаю, что сейчас нам более всего нужен богато разветвленный регионализм.
Говорят, когда мы не были хозяевами в государстве, мы по крайней мере были хозяевами в местном самоуправлении и это, слава богу, сохранило нам жизнь как нации. Но кажется, теперь, став хозяевами в государстве, мы несколько менее чувствуем себя хозяевами в местном самоуправлении и краях. Коммунальная политика из-за своих малых масштабов почти повсюду отмирает. Местный патриотизм исчезает, как исчезла и больше не растет иванчицкая спаржа. Человек, живущий в Оломоуце или Кутной Горе, считается кем-то вроде изгнанника. Мы утратили чувство местного патриотизма, не обретя чувство патриотизма государственного. Ощущение малых масштабов возникает не оттого, что у нас есть малые города, а оттого, что мы неохотно в них живем. Тому, кто мечтает о романтических приключениях, его садик представляется слишком маленьким; но если этот человек захочет прочистить граблями все дорожки или выполоть все сорняки, он убедится, что его сад чертовски велик, гораздо больше, чем он вообще предполагал. Очевидно, в определении масштабов и обстановки очень многое зависит от избранной нами точки зрения.
В этом году я посетил ряд малых и окружных городов, и мне показалось, что они беднеют и дряхлеют, особенно в сравнении с деревнями. Похоже на то, что местные центры теряют свою притягательную силу; они явно уже не удовлетворяют деревню, которая развилась и разбогатела быстрее, чем провинциальные города. Создается впечатление, что деревня больше тяготеет к нескольким главным торговым или промышленным центрам, перескакивая через иерархическую лестницу приходских, окружных и краевых городов. Кажется, будто сейчас поставлено на карту само их существование. Сетования на малые масштабы не что иное, как обывательское пopаженчество; ропот банкрота, теряющего клиентуру и неспособного сделать из этого никаких поучительных выводов. Люди из провинциальных городов становятся слишком малозначительными; поэтому они начинают говорить о малых масштабах вместо того, чтобы схватиться за голову. Если местный приходский священник перестает быть притягательным центром прихода, ему надо приниматься за дело с какого-то другого конца; каждый город и городок живет своей округой; вот почему им прежде всего надо заботиться о том, чтобы удовлетворить ее. Это проблема не только экономическая, но и культурная и общественная; это как раз то, что я называю регионализмом.
1 2 3 4 5