Вы увидите потом, что нам иначе нельзя действовать, как только таким путем. Что касается вас, то в этот же вечер наглухо закрытый экипаж увезет вас отсюда в Уютный Уголок, равно как и ваших товарищей – Лу, Кванга и Чанга.
Бартес должен был согласиться с доводами осторожного банкира и решился исчезнуть на некоторое время, раз это было так необходимо. Когда же все уляжется и утихнет, он намеревался сложить с себя высокое звание Кванга, к которому не чувствовал особенного влечения, и возвратиться инкогнито во Францию, чтобы восстановить свою честь и потребовать строгого ответа от своих врагов. Его наследник, которому он передаст при жизни свою власть, уже давно был выбран им: кто более банкира Лао Тсина достоин был этого сана, так как кто лучше него знал дела общества, заведуя его финансовой частью?
В то время как эти мысли проносились в уме Бартеса, в комнату вошел Саранга доложить, что яхта готова к отплытию и что дело только за последними приказаниями банкира.
– Ли Ванг с его спутником уже на яхте? – спросил Лао Тсин.
– Нет еще, но они сейчас будут там, и с ними какой-то третий пассажир». Должен я, господин, принять его?
– Кто он такой?
– Я его не знаю, но, кажется, это тот самый француз, который был у вас вчера в Уютном Уголке. Он объявил, что непременно Должен ехать с маркизом, почему я и счел за лучшее сказать об этом вам.
– Ты хорошо сделал.
– Так он может ехать?
– Может, но если какая-нибудь опасность будет грозить его жизни, ты употребишь все усилия, чтобы спасти его. Понял?
– Понял, господин.
– Теперь можешь идти и сказать капитану, чтобы он отправлялся в путь. Счастливой дороги и скорого возвращения!
Совсем уже ночью яхта тронулась в путь, и Лао Тсин долго наблюдал за ней в бинокль со своей террасы, пока она не скрылась из виду. Банкир думал: «Я послал его на смерть, но имею ли я право на это?» Через несколько минут он, однако, ответил сам себе с уверенностью: «Имею! Он двадцать раз заслужил участь, которая ожидает его, – он, этот жадный, честолюбивый, без малейшего благородства в душе человек, готовый продать нас всех за горсть золота! Чего хорошего мы могли ждать от такого человека, если бы он сделался Квангом? Полнейшего уничтожения нашего общества!.. Да, мягкость в этом случае была бы преступлением! Пусть он идет навстречу своей судьбе!»
И банкир сошел с террасы в сад, где его ожидали Бартес и де Ла Жонкьер. Через полчаса они все трое сели в закрытый экипаж, стоявший в конце парка, и отправились в Уютный Уголок…
Между тем «маркиз де Сен-Фюрси», попав на яхту, улегся на кушетке в горизонтальном положении, боясь морской качки, всегда дурно влиявшей на него. Он называл это «приспосабливать свое тело к движениям судна» и видел в том вернейшее средство от морской болезни, – он даже был намерен опубликовать это свое открытие по возвращении в Париж.
Ланжале, неразлучный с ним, всегда смеялся над этим «средством», а на этот раз сказал ему:
– На вашем месте я поспешил бы взять патент и, закупорив «средство» в бутылку или в банку, наклеил бы на ней этикетку с собственноручной подписью «остерегаться подделок», после чего пустил бы в продажу.
– Неудачная острота! – возразил Гроляр. – Займись лучше сам этой спекуляцией, а меня оставь в покое.
– Нет, я не оставлю вас в покое до тех пор, пока не привезу вас обратно в Европу целым и невредимым. К тому же я теперь богач и не нуждаюсь ни в чем: я миллионер!
– Ты, мой бедный малый, кажется, совсем помешался.
– Неужели вы не считаете меня способным нажить миллион? Меня, подумайте!
– Оставь меня в покое, голубчик! Яхта уже отчалила, и мне необходимо уснуть, прежде чем она начнет качаться.
– Она не будет качаться! Она не смеет, потому что– – Ты однако же упрям, как настоящий бретонец!
– Менее, чем друг наш Порник, поверьте мне.
– Ланжале! – возгласил строгим тоном Гроляр. – Ты мне дал слово не упоминать никогда об этом человеке, который сделал мне столько зла! Он набросился на меня, как лютый зверь набрасывается на… на..
– На ягненка, которым были вы, без сомнения?
– Ланжале!
– Господин маркиз!
– Если ты мне еще напомнишь об этом ужасном человеке– – Совсем он не ужасен! Он человек, который заслуживает лучшей участи, чем та, которая…
– Перестань! – закричал наконец Гроляр, весь красный от гнева. – Я знаю только, что если встречусь с ним где бы то ни было, на суше, на море или… или…
– Или на воздушном шаре… – подсказал Ланжале.
– Все равно, где бы это ни случилось, только дуэли нам не миновать, дуэли самой беспощадной, после которой одному из нас не уцелеть!
XVI
Полицейский, доведенный до «точки кипения». – Пытка тяжелых воспоминаний. – Капитан судна, похожий на кого-то. – О ужас, это он! – Вписывание пассажиров в судовой журнал. – «Для скрепления старой дружбы». – Саранга бодрствует.
Гроляром овладело раздражение при ненавистном имени Порника, и он беспокойно заметался на своей кушетке. Это доставляло видимое наслаждение Ланжале, который с удовольствием наблюдал, как «кипятится полицейская муха», и на этот раз так мало уже стеснялся, беся своего патрона, что последний заметил это и воскликнул:
– Несчастный, ты заставляешь меня переживать то «чудесное» время, когда я сидел в кутузке на этом проклятом «Иене»! Ты напоминаешь мне про этот подлый чемодан, в который ты втиснул меня и, как тюк, свалил потом на дно лодки! Тебе разве хочется, чтобы я умер в эту минуту, сейчас? Берегись! Не помни я того, что ты рисковал своей жизнью, спасая мою, – я бы ни минуты не потерпел твоего присутствия здесь, раз ты смеешь так хладнокровно говорить об этом Порнике, который стал злым гением моей жизни…
Бедный сыщик отер холодный пот с лица и, успокоившись немного, сказал, понизив голос:
– И потом, ты заставляешь меня припоминать, как ты тащил меня через эти проклятые земли Мексики, выдавая меня за жителя Южного полюса, едущего изучать европейские нравы и обычаи… и открывать источники Амазонки!
– Надо же было чем-нибудь жить! – скромно возразил в свое оправдание Парижанин. – Вспомните, терпели ли вы в чем-нибудь нужду во время этого путешествия?
– Не терпел, конечно, если не считать лягушек, которых ты заставлял меня есть живыми перед глазами изумленных индейцев, объясняя им, что это самое обыкновенное и любимое мое блюдо в моем отечестве, то есть на Южном полюсе. И так было до самого Веракруса, откуда наконец я мог телеграфировать в Париж, прося выслать мне необходимые средства к дальнейшему моему существованию и путешествию!. Но будет об этом! Если ты хочешь жить со мной в мире, не напоминай мне больше никогда об этом негодяе Порнике!
– Говорите потише! – сказал Ланжале таинственно.
– Почему? Кто может запретить мне говорить громко, даже кричать, если мне это нравится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Бартес должен был согласиться с доводами осторожного банкира и решился исчезнуть на некоторое время, раз это было так необходимо. Когда же все уляжется и утихнет, он намеревался сложить с себя высокое звание Кванга, к которому не чувствовал особенного влечения, и возвратиться инкогнито во Францию, чтобы восстановить свою честь и потребовать строгого ответа от своих врагов. Его наследник, которому он передаст при жизни свою власть, уже давно был выбран им: кто более банкира Лао Тсина достоин был этого сана, так как кто лучше него знал дела общества, заведуя его финансовой частью?
В то время как эти мысли проносились в уме Бартеса, в комнату вошел Саранга доложить, что яхта готова к отплытию и что дело только за последними приказаниями банкира.
– Ли Ванг с его спутником уже на яхте? – спросил Лао Тсин.
– Нет еще, но они сейчас будут там, и с ними какой-то третий пассажир». Должен я, господин, принять его?
– Кто он такой?
– Я его не знаю, но, кажется, это тот самый француз, который был у вас вчера в Уютном Уголке. Он объявил, что непременно Должен ехать с маркизом, почему я и счел за лучшее сказать об этом вам.
– Ты хорошо сделал.
– Так он может ехать?
– Может, но если какая-нибудь опасность будет грозить его жизни, ты употребишь все усилия, чтобы спасти его. Понял?
– Понял, господин.
– Теперь можешь идти и сказать капитану, чтобы он отправлялся в путь. Счастливой дороги и скорого возвращения!
Совсем уже ночью яхта тронулась в путь, и Лао Тсин долго наблюдал за ней в бинокль со своей террасы, пока она не скрылась из виду. Банкир думал: «Я послал его на смерть, но имею ли я право на это?» Через несколько минут он, однако, ответил сам себе с уверенностью: «Имею! Он двадцать раз заслужил участь, которая ожидает его, – он, этот жадный, честолюбивый, без малейшего благородства в душе человек, готовый продать нас всех за горсть золота! Чего хорошего мы могли ждать от такого человека, если бы он сделался Квангом? Полнейшего уничтожения нашего общества!.. Да, мягкость в этом случае была бы преступлением! Пусть он идет навстречу своей судьбе!»
И банкир сошел с террасы в сад, где его ожидали Бартес и де Ла Жонкьер. Через полчаса они все трое сели в закрытый экипаж, стоявший в конце парка, и отправились в Уютный Уголок…
Между тем «маркиз де Сен-Фюрси», попав на яхту, улегся на кушетке в горизонтальном положении, боясь морской качки, всегда дурно влиявшей на него. Он называл это «приспосабливать свое тело к движениям судна» и видел в том вернейшее средство от морской болезни, – он даже был намерен опубликовать это свое открытие по возвращении в Париж.
Ланжале, неразлучный с ним, всегда смеялся над этим «средством», а на этот раз сказал ему:
– На вашем месте я поспешил бы взять патент и, закупорив «средство» в бутылку или в банку, наклеил бы на ней этикетку с собственноручной подписью «остерегаться подделок», после чего пустил бы в продажу.
– Неудачная острота! – возразил Гроляр. – Займись лучше сам этой спекуляцией, а меня оставь в покое.
– Нет, я не оставлю вас в покое до тех пор, пока не привезу вас обратно в Европу целым и невредимым. К тому же я теперь богач и не нуждаюсь ни в чем: я миллионер!
– Ты, мой бедный малый, кажется, совсем помешался.
– Неужели вы не считаете меня способным нажить миллион? Меня, подумайте!
– Оставь меня в покое, голубчик! Яхта уже отчалила, и мне необходимо уснуть, прежде чем она начнет качаться.
– Она не будет качаться! Она не смеет, потому что– – Ты однако же упрям, как настоящий бретонец!
– Менее, чем друг наш Порник, поверьте мне.
– Ланжале! – возгласил строгим тоном Гроляр. – Ты мне дал слово не упоминать никогда об этом человеке, который сделал мне столько зла! Он набросился на меня, как лютый зверь набрасывается на… на..
– На ягненка, которым были вы, без сомнения?
– Ланжале!
– Господин маркиз!
– Если ты мне еще напомнишь об этом ужасном человеке– – Совсем он не ужасен! Он человек, который заслуживает лучшей участи, чем та, которая…
– Перестань! – закричал наконец Гроляр, весь красный от гнева. – Я знаю только, что если встречусь с ним где бы то ни было, на суше, на море или… или…
– Или на воздушном шаре… – подсказал Ланжале.
– Все равно, где бы это ни случилось, только дуэли нам не миновать, дуэли самой беспощадной, после которой одному из нас не уцелеть!
XVI
Полицейский, доведенный до «точки кипения». – Пытка тяжелых воспоминаний. – Капитан судна, похожий на кого-то. – О ужас, это он! – Вписывание пассажиров в судовой журнал. – «Для скрепления старой дружбы». – Саранга бодрствует.
Гроляром овладело раздражение при ненавистном имени Порника, и он беспокойно заметался на своей кушетке. Это доставляло видимое наслаждение Ланжале, который с удовольствием наблюдал, как «кипятится полицейская муха», и на этот раз так мало уже стеснялся, беся своего патрона, что последний заметил это и воскликнул:
– Несчастный, ты заставляешь меня переживать то «чудесное» время, когда я сидел в кутузке на этом проклятом «Иене»! Ты напоминаешь мне про этот подлый чемодан, в который ты втиснул меня и, как тюк, свалил потом на дно лодки! Тебе разве хочется, чтобы я умер в эту минуту, сейчас? Берегись! Не помни я того, что ты рисковал своей жизнью, спасая мою, – я бы ни минуты не потерпел твоего присутствия здесь, раз ты смеешь так хладнокровно говорить об этом Порнике, который стал злым гением моей жизни…
Бедный сыщик отер холодный пот с лица и, успокоившись немного, сказал, понизив голос:
– И потом, ты заставляешь меня припоминать, как ты тащил меня через эти проклятые земли Мексики, выдавая меня за жителя Южного полюса, едущего изучать европейские нравы и обычаи… и открывать источники Амазонки!
– Надо же было чем-нибудь жить! – скромно возразил в свое оправдание Парижанин. – Вспомните, терпели ли вы в чем-нибудь нужду во время этого путешествия?
– Не терпел, конечно, если не считать лягушек, которых ты заставлял меня есть живыми перед глазами изумленных индейцев, объясняя им, что это самое обыкновенное и любимое мое блюдо в моем отечестве, то есть на Южном полюсе. И так было до самого Веракруса, откуда наконец я мог телеграфировать в Париж, прося выслать мне необходимые средства к дальнейшему моему существованию и путешествию!. Но будет об этом! Если ты хочешь жить со мной в мире, не напоминай мне больше никогда об этом негодяе Порнике!
– Говорите потише! – сказал Ланжале таинственно.
– Почему? Кто может запретить мне говорить громко, даже кричать, если мне это нравится?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138