СКОРПИОН В ПАУТИНЕ
Огненное кольцо катастрофически сужалось. Безумный жар делал мысли
вязкими, словно медленно плавящийся сахар, с таким же тошнотворным
приторно прогорклым привкусом.
Когда жар стал совершенно невыносимым, ОН собрался с силами, с трудом
встал на слабеющие ноги и высоко поднял СВОЙ грозный хвост, увенчанный
огромным зазубренным ятаганом. На самом кончике ятагана дрожала янтарная
капля яда...
"Все! Больше не могу", - ЕГО спина напряженно выгнулась, хвост нервно
дернулся, капля яда сорвалась и стала медленно-медленно падать...
Но еще до того как она окончила падение, матово блеснувшее лезвие
ятагана, описав широкий полукруг, с хрустом вонзилось в ЕГО, обреченно
застывшую в ожидание желанного избавления, спину.
Яд лениво стекал в разверзнутую рану...
Марк с трудом открыл опухшие от беспокойного сна глаза и тупо
уставился в потолок. В едва пробивающемся сквозь плотные шторы
предрассветном сумраке потолок казался грязным серым полотном нарочно
натянутом низко, у самых глаз. Бессмысленный узор пятен и трещин невольно
приковывал внимание, подменяя остатки воли бездумным созерцанием.
Паутина наросшая за ночь была сегодня особенно крепкой. Марк с тоской
скосил глаза на собственные руки, почти скрытые под пыльной серой сеткой,
и остро ощутил, что сегодняшнее пробуждение одно из последних.
Может уже завтра...
Собрав силы Марк вяло попытался освободиться. Паутина натянулась,
больно впиваясь в кожу и, мягко спружинив, швырнула Марка обратно в
кровать.
"Да, завтра я точно уже не смогу ее разорвать", - Марк рванулся,
паутина затрещала, и Марк неуклюже вывалился из постели прямо на пол.
Стоя ванной и мучительно отдирая налипшие куски паутины вмести с
кусочками кожи, Марк старался ни о чем не думать. В отличии от процесса
удаления паутины это было безболезненно и удавалось почти без усилий...
Огненное кольцо катастрофически сужалось.
Войдя в кафе, где его должна была ожидать Марта, Марк равнодушно
посмотрел по сторонам: обыденные пыльные лица. У многих отчетливо видны
следы тщетной борьбы с паутиной: у кого неожиданной серебристой нитью в
тусклых пыльных волосах; у мужчин - серыми островками на лице, создающих
иллюзию плохо выбритой щетины; у женщин - неожиданным безобразным серым
швом на элегантных туалетах.
Марк наконец заметил Марту и медленно побрел между столиками, с
трудом переставляя ноги, словно все еще преодолевая сопротивление
невидимой паутины.
- Здравствуй, - не поднимая глаз, тихо сказала Марта.
Марк вяло кивнул и, сев за столик, равнодушно стал жевать, остывший
уже завтрак.
- Ты неважно выглядишь сегодня, - осторожно сказала Марта, бросая
украдкой на Марка взгляд полный тихой печали.
Марк нехотя пожал плечами. Есть совершенно не хотелось. Марк
отодвинул тарелку и, взяв чашку, отхлебнул жидкий и безвкусный кофе.
- Мне показалось, что сегодня паутина была не такая прочная, как
вчера, - сказала Марта.
Марк вновь пожал плечами, хотя и считал, что как раз сегодня, паутина
была прочна, как никогда.
Марта с тоской смотрела на свои руки, безвольно покоящиеся на
коленях.
"Наверное я должен, что-то сказать", - тупо подумал Марк, - "ведь
она, собственно, ни в чем не виновата..."
Безумный жар делал мысли вязкими, словно медленно плавящийся сахар, с
таким же тошнотворным приторно прогорклым привкусом.
На углу 7 и 13 улиц они расстались...
Марк постоял еще несколько мгновений, глядя вслед удалявшейся сутулой
фигурке, зябко поежился и побрел в противоположную сторону.
На душе было гадко пусто и гулко, словно на загаженной за день
безлюдной ночной улице. Марк вдруг понял, что сегодня идти на роботу он не
в состоянии. В ушах все еще звучал хруст рвущейся паутины.
Марк по инерции завернул в ближайший бар и заказав коньяк забился в
самый плохо освещенный угол.
В последующие полтора часа в бар входили и выходили все новые и новые
посетители, но за столик к Марку никто не подсел.
"Завтра... Завтра я уже не смогу разорвать паутину", - отчужденно
думал Марк, прихлебывая коньяк и не ощущая его вкуса. - "Завтра!"
Когда в баре стало слишком уж многолюдно и шумно, Марк выбрался на
улицу.
Повсюду ветер подхватывал и гнал по улицам спутанные комья засохшей
паутины, отчего казалось будто метет серая пыльная метель. Редкие прохожие
попадавшиеся навстречу даже не пытались защитить равнодушные серые лица от
грязных клубков паутины, больше всего похожих на спутавшихся в мучительном
экстазе высохших червей. Воздух пах пылью тоской и старостью.
Марк почувствовал как подкатывает, ставший уже привычным за последние
дни, мучительный приступ необоримой тошноты. Едва успев заскочить в едва
освещенную первую попавшуюся подворотню Марк, ища облегчения припал
горящим лицом к сырой прохладе каменных стен, но ощутив, что стены дома
покрыты толстым слоем паутины, он отшатнулся и безвольно упал на колени.
Потом его долго и мучительно рвало...
Когда жар стал совершенно невыносимым, ОН собрался с силами, с трудом
встал на слабеющие ноги и высоко поднял СВОЙ грозный хвост...
Домой идти не было ни сил ни желания. Можно было конечно заглянуть к
Марте, но это значило, что они будут сидеть рядом, нужно будет о чем-то
говорить, пытаться адекватно реагировать на происходящие.
Обессиленный Марк брел по улицам наугад, понимая, что куда бы он не
пошел, везде его ждет паутина.
В угасающем свете дня, нарастающая паутина выглядела, почти
безобидно, витиеватым узором украшая стены домов, приглушая эхо шагов
мягким ковром устилающим землю.
"В конечном итоге, не все ли равно когда: сегодня или завтра?!" -
Марк наконец остановился и огляделся в нерешительности. Похоже он забрел в
совершенно незнакомый район.
Здесь уже давно никто не боролся с паутиной. Дома напоминали
гигантские серые коконы. Людей на улице видно не было.
Марк не спеша подошел к ближайшему дому и попробовал отыскать хотя бы
одно окно.
"Господи! Неужели здесь тоже можно жить?!" - Марк вдруг почувствовал
беспричинный прилив ярости.
На самом кончике ятагана дрожала янтарная капля яда...
- Ты, чем в окна заглядывать, лучше бы зашел! - существо, которое
хрипло произнесло эту фразу, вероятно было женщиной. Когда-то... Но очень
давно.
Марк недоверчиво разглядывал бесформенную фигуру, застывшую в
вызывающей позе у черной дыры в нижней части кокона, очевидно служившей
входом.
1 2