x x x
Пробел январский заполняю кистью
из трепетанья крылышек стрекоз,
и тоненькою прочернью всерьез
свой иероглиф я пишу искристый.
Мне хорошо, как некогда, от свиста
и завываний ветра, а мороз
рассказывает мне, треща, как рос
он осенью минувшей: неказистый,
но слишком мудрый, чтоб спешить,
он все никак замерзнуть от души
не мог, хоть и старался. Только все же
каприччо вскоре стал писать в окне,
и посчастливилось случайно мне
узнать на что бывает быль похожа...
x x x
О как мы любим эту нашу краткость
растягивать и длить исподтишка,
хоть устает то сердце, то рука
и можно выжить, только в прах расстратясь.
Есть много зла. И многое не в радость.
А что-то хорошо -- то лишь пока.
И словно не туда течет река,
совсем не худших утопить стараясь.
Но все равно за мигом снова миг
соединяет с тайной напрямик,
которая тебя все дальше манит,
как будто только в том весь смысл людей,
чтоб дольше в плоти пребывать своей
и в беспредельном недопониманьи.
x x x
Пусть принесет мгновенье в птичьем клюве
еще одну травинку для гнезда,
такого нужного для чувств моих всегда --
они, чтоб быть, уединяться любят.
Вокруг прозрачно будет пусть и люди
пусть смотрят в лица им, когда
они себя осознают, и нет вреда
в том, что совсем уж чей-то взгляд колючий
безжалостен, показывая им,
как не нужны они... И дым
пусть от костров осенних вьется
над ними, странными, и пусть
они, себя не зная наизусть,
зато на память распевают солнце.

Московские сонеты

x x x
Жара. Скромна московская сирень.
И вертится вокруг планеты имя,
зачем-то мне до слез необходимо,
как будто бы и так не светел день.
От этого острей желанье. Вдень
в его иглу продленья нить, родимый,
и пусть ее сучат для нас из дыма,
чтоб мы в конце все превращались в тень.
Здесь правда все, хоть вечно рядом ложь есть
и, слава богу, в нас живет возможность:
нам кажущимся управлять дано,
преображать то вещь, то звук, то образ,
что музы дарят нам порой, раздобрясь,
когда глубинно сердце влюблено.
Москва
09.06.99

x x x
Закупоренность на просторе?.. Джинна
вот-вот бутылка выпустит и всюду
всеобщее свершится в мыслях чудо --
и жест, и смех, и власть наполовину.
Свиданья состоятся. Не покинут
людей стремленья, свойственные людям,
и мы, волнуясь, молодость обсудим --
стихотворенье, легшее на спину,
чтоб видеть небо, что всегда -- напротив
для тех, кто вновь читает иероглиф
Кассиопеи -- у себя на жизни,
всеобщностью великой проникаясь
и этим сохраняя уникальность,
которой звездным толпам не затиснуть.
Москва
10.06.99
x x x
Вулкан бездействует, но в нем копится лава
и Геркуланум снова обречен:
должно погибнуть все, что "ни при чем",
должны исчезнуть те, что вечно "правы".
Но и невинные сгорят при этом травы,
мохнатые сонаты мыслей-пчел
и все, что кто-то за всю жизнь прочел
в анналах снов и летописях яви.
В наследство входят восклицанья дружб
и мир, что по-щеночьи неуклюж
и так родным умеющий казаться
среди всегда грозящих катастроф
одновременно нежен и суров,
пуглив и полон доблести казацкой.
Москва
11.06.99 05.37

x x x
Вороньим криком устлан ранний час.
Еще свежо сегодняшнее время,
еще прохладой наши мысли грея,
оно журчит как будто бы для нас.
Из тишины -- предчувствованье фраз
нам возжигается. и смысл горенья
так утешителен, так не похож на бремя,
которое для большинства -- "сейчас".
Вот-вот вокруг распустятся бутоны
в в путанице тонкое утонет,
потом всплывет, навеки удивит,
кому-то музыкой всю жизнь заполнив,
но превращая звуковые волны
в невиданный небесный вид.
Москва
12.06.99 06.11

x x x
Ждет понапрасну светлого приятья
достигнутая лишь тобою суть
того, что сути не дает уснуть --
всех вместе нас, во все столетья взятых.
И горько оттого. И не угадан
на следующий миг твой малый путь.
И хочется свернуться и свернуть
куда-нибудь, где ничего не надо:
ни петь, ни говорить, ни возглашать,
ни восхищеньем молодым дышать,
ни рисовать нарядные картины
тончайшей кистью мысли по холстам
небесно-голубым то здесь, то там,
палаты одиночества покинув.
Москва
13.06.99 07.04

x x x
На грядках суток нынче не растет
бурьян презрения, полынь обмана
и к солнцу тянется, от счастья пьяный,
цветок, который в то же время -- плод.
И столько внешнего опять не в счет,
и столько древнегреческого в планах
у лепестков, берущих соки в главном,
чтоб никогда не увядать. Цветет
нас возвышающее постоянство
и лучший -- здешний! -- мир для чувства явствен
и вот уже доступен для ума,
уже есть вечное в том мимолетном,
что нам дано в на всех одном "сегодня",
где истина уже не так нема.
Москва
14.06.99 09.37

x x x
На свете, как всегда, тревожно
и столько красоты для глаз людей,
которым вместе с древностью -- видней,
что правда и что ложь, и что мы можем,
когда иллюзией одно и то же
становится, и больше дней,
где есть повтор, не существует -- пей
всегда иной нектар, душа! Ничтожна
опасность вновь открытия не сделать,
дойти в исканье страстном до предела,
додуматься в пути до тупика,
признать себя насытившейся сутью
того, о чем твой разум вечно судит
и бытия приносит нам река.
Москва
15.06.99 09.19
Из сонетов написанных в Киеве

x x x
Оглох Бетховен, чтоб была слышнее
та истинная музыка в нем,
что обжигала слух невеж огнем,
беся маститых новизной своею.
Оглох, чтоб глупость критиков развеять,
радеющих, по мненью их, о том,
чтоб лучше было созданное сном
и явью сделанное для умов -- яснее,
чем истины привычные вокруг.
Что было б, если б гений вдруг
свои виденья предал по заказу
советчиков, ужившихся с гнильем?
Увы, тогда та быль, что мы поем,
была бы лживей в мире безобразном...
10:41 22.12.99

x x x
А если дальше углубиться... Дальше
есть два пути. Один -- куда-то прочь,
в бесплодную уединеньем ночь,
другой -- в ущельях толп создать удачи
среди похлеще виды повидавших,
в подруги взяв опасность, превозмочь
весь ужас кажущийся, скучный дождь
в мильоны скерцо перекрасить и в Adagio
из лучшего балета превратить
стихийных сил бессмысленную прыть,
и, в сумерках талантливо печалясь,
избранников общенья вспоминать
и сочинять и сочинять и сочинять
любовью приближаемую дальность.
Киев
18.06.99 10.41

x x x
Гордыня наказуема. Вспаривший
над якобы бессмысленной толпой
наказывается самим собой --
нет палача, который был бы ближе.
И рухнув не с небес -- а с драной крыши
того, что пьяно и с заносчивой тоской
сооружалось, он за смысл глубокий свой
берется, некий зов как будто слыша
откуда-то -- опять же! -- изнутри.
И, суть свою до смерти уморив,
влачит он видимость существованья,
которое и без того давно,
как водится у нас, обречено,
пока оно совместностью не станет.
1 2 3 4 5 6