СУИЦИД
У влюбленных условия всегда были трудные - не было жилплощади, не было
денег, не было красивых вещей и романтических путешествий; презервативы,
правда, были, но не было книг по культуре секса, разъясняющих, как
правильно их использовать. Hо все как-то устраивалось.
Hекоторые однако всех трудностей и препятствий вынести не могли, и
иногда кончали с собой. У самоубийц условия тоже были трудные - не было
револьверов и патронов, не было ядов, часто веревок не было, не говоря о
спокойной обстановке. Hо тоже все как-то устраивались.
И вот двое несчастных влюбленных никак не могли устроиться. Такие
невзрачненькие, славные с большой возвышенной любовью. С ней родители
воспитательную работу проводили: что сопляк, голодранец, неумеха, сиди дома
под замком, чтоб в подол не нагуляла. Его норовили просто пороть: нашел
хворую замарашку, жизнь себе калечить, пусть дурь-то повылетит. Деться не,
не на что, никаких просветов и перспектив: нормальный трагизм юных душ.
Ленинград, как известно, не Таити, бананом под пальмой не проживешь.
Целуются они в подъездах, читают книги о любви и ходят в кино,
держась за руки. И тут им в эти неокрепшие руки попадает биография,
чтоб ей сгореть, дочери Маркса Женни, как они с мужем-марксистом Полем
Лафаргом вместе покончили с собой.
Вот упав на взрыхленную ниву марксистского воспитания, это зерно и
дало, видимо, свой зловредный росток. Hичего себе перышко свалилось на
хилую спинку верблюда. Они ведь с детского сада усвоили, что марксизм есть
не догма, а руководство к действию. Это тебе не Ромео и Джульетта. Монахов
советская власть повывела, аптекарей тоже крепко прижала, и ждать милостей
от природы не приходится: куда за сочувствием обратишься?..
А у нее была знакомая санитарка. И она обратилась к ней, но тайну не
раскрыла. Просто попросила достать самых сильных снотворных таблеток - от
бессоницы... И подробно выспросила: а сколько надо, чтоб покрепче спать? а
сколько предельно можно? а сколько уж ни в коем случае нельзя, что, и
вообще не проснуться можно, умереть?
Санитарка отнекивается, берет с нее страшное обещание, что не выдаст,
и приносит в конце концов таблетки. Пакетик запечатан розовой бандеролью со
штампом: "Осторожно! Яд!" Сильнодействующее средство, значит: нормальная
доза полтаблетки, от двух даже буйный шизофреник заснет, а больше четырех
уже очень опасно.
И тогда договорился он со знакомым из общаги, чтобы побыть день в его
комнате, когда все на работу уйдут. Утром уломали вахтершу, подарили ей
коробку конфет, и когда еще трое из комнаты ушли на работу, знакомый
оставил их с ключом, велев удалиться до четырех.
Остались они вдвоем. Зажгли свечу, выпили бутылку шампанского, съели
торт и килограмм апельсинов: венчальная трапеза. Долго писали предсмертное
письмо, где всем прощали. И легли в постель.
А потом вскрыли пакетик, разделили таблетки по десять каждому, приняли
и легли обратно. Обнялись и закрыли глаза. И стали ждать вечного забвения.
Снотворное действовало медленно. Перевозбудились. Hо постепенно стали
мягко и сладко засыпать.
От сна отвлекало только металлическое ощущение в желудке. Возник
холодок по телу, выступил пот. Кольнуло в животе, там появились спазмы;
забурчало. Крутить стало в животе, нет уже мочи терпеть.
Он, стиснув зубы, признается: "Мне выйти надо на минуту". Она: "Мне
тоже". Они одеваются, сдерживая поспешность, и шагают к двери. И тут
выясняется кошмарная вещь. Потому что двери они, разумеется, закрыли. А
ключ, приняв яд, выкинули в форточку, чтоб в последний миг не передумать,
не выйти за помощью малодушно. А этаж - четвертый.
Они шепотом кряхтят, не глядя в глаза друг другу. Сна ни в одном
глазу. Кишки поют, скрипят и рычат на последнем пределе. Он пытается
дубасить в дверь, но везде тихо и пусто: обезопасились от помощи и от
помех!
Если им и раньше жизнь была не мила, то сейчас они и умирать тоже
больше не хотели, потому, что хотели они только одного - в сортир. И
любовь, и смерть, конечно прекрасны, но все это ерунда по сравнению с
туалетом в необходимый момент.
Шипя и поухивая пытается он подковырнуть как-то замок, выломать дверь,
но силенок уже нет, а в брюхе наяривает адский оркестр под давлением десять
атмосфер. Убийца-санитарка проявила предусмотрительную гуманность -
снабдила их хорошим слабительным.
Глупости это, что смерть страшна. Фармацевтика в союзе с природой
способны устроить такое, что, перед чем и смерть покажется пикником на
взморье.
Придя с работы и не достучавшись, хозяева открыли запасным ключом
комендантши. И выпали обратно в коридор. Вы не пытались войти в туалет
колхозного автовокзала после ярмарки?
Две голубые тени беззвучно лепетали об отравлении. Скорая с разгону
закатила им промывание и увезла вместе с пакетиком из-под яда, взятым для
анализа оставшихся крупинок. По результатам анализа врачи, с характерным и
неизменным цинизмом, разумеется, бессердечно гоготали; чего нельзя было
сказать о гостеприимных хозяевах комнаты.
Так высокая кульминация и низменная развязка завершили отношения
злосчастной пары: разбежались. Его потом дважды ловил знакомец и бил
морду; а она, напротив, подружилась с санитаркой.
(С) Михаил Веллер
1
У влюбленных условия всегда были трудные - не было жилплощади, не было
денег, не было красивых вещей и романтических путешествий; презервативы,
правда, были, но не было книг по культуре секса, разъясняющих, как
правильно их использовать. Hо все как-то устраивалось.
Hекоторые однако всех трудностей и препятствий вынести не могли, и
иногда кончали с собой. У самоубийц условия тоже были трудные - не было
револьверов и патронов, не было ядов, часто веревок не было, не говоря о
спокойной обстановке. Hо тоже все как-то устраивались.
И вот двое несчастных влюбленных никак не могли устроиться. Такие
невзрачненькие, славные с большой возвышенной любовью. С ней родители
воспитательную работу проводили: что сопляк, голодранец, неумеха, сиди дома
под замком, чтоб в подол не нагуляла. Его норовили просто пороть: нашел
хворую замарашку, жизнь себе калечить, пусть дурь-то повылетит. Деться не,
не на что, никаких просветов и перспектив: нормальный трагизм юных душ.
Ленинград, как известно, не Таити, бананом под пальмой не проживешь.
Целуются они в подъездах, читают книги о любви и ходят в кино,
держась за руки. И тут им в эти неокрепшие руки попадает биография,
чтоб ей сгореть, дочери Маркса Женни, как они с мужем-марксистом Полем
Лафаргом вместе покончили с собой.
Вот упав на взрыхленную ниву марксистского воспитания, это зерно и
дало, видимо, свой зловредный росток. Hичего себе перышко свалилось на
хилую спинку верблюда. Они ведь с детского сада усвоили, что марксизм есть
не догма, а руководство к действию. Это тебе не Ромео и Джульетта. Монахов
советская власть повывела, аптекарей тоже крепко прижала, и ждать милостей
от природы не приходится: куда за сочувствием обратишься?..
А у нее была знакомая санитарка. И она обратилась к ней, но тайну не
раскрыла. Просто попросила достать самых сильных снотворных таблеток - от
бессоницы... И подробно выспросила: а сколько надо, чтоб покрепче спать? а
сколько предельно можно? а сколько уж ни в коем случае нельзя, что, и
вообще не проснуться можно, умереть?
Санитарка отнекивается, берет с нее страшное обещание, что не выдаст,
и приносит в конце концов таблетки. Пакетик запечатан розовой бандеролью со
штампом: "Осторожно! Яд!" Сильнодействующее средство, значит: нормальная
доза полтаблетки, от двух даже буйный шизофреник заснет, а больше четырех
уже очень опасно.
И тогда договорился он со знакомым из общаги, чтобы побыть день в его
комнате, когда все на работу уйдут. Утром уломали вахтершу, подарили ей
коробку конфет, и когда еще трое из комнаты ушли на работу, знакомый
оставил их с ключом, велев удалиться до четырех.
Остались они вдвоем. Зажгли свечу, выпили бутылку шампанского, съели
торт и килограмм апельсинов: венчальная трапеза. Долго писали предсмертное
письмо, где всем прощали. И легли в постель.
А потом вскрыли пакетик, разделили таблетки по десять каждому, приняли
и легли обратно. Обнялись и закрыли глаза. И стали ждать вечного забвения.
Снотворное действовало медленно. Перевозбудились. Hо постепенно стали
мягко и сладко засыпать.
От сна отвлекало только металлическое ощущение в желудке. Возник
холодок по телу, выступил пот. Кольнуло в животе, там появились спазмы;
забурчало. Крутить стало в животе, нет уже мочи терпеть.
Он, стиснув зубы, признается: "Мне выйти надо на минуту". Она: "Мне
тоже". Они одеваются, сдерживая поспешность, и шагают к двери. И тут
выясняется кошмарная вещь. Потому что двери они, разумеется, закрыли. А
ключ, приняв яд, выкинули в форточку, чтоб в последний миг не передумать,
не выйти за помощью малодушно. А этаж - четвертый.
Они шепотом кряхтят, не глядя в глаза друг другу. Сна ни в одном
глазу. Кишки поют, скрипят и рычат на последнем пределе. Он пытается
дубасить в дверь, но везде тихо и пусто: обезопасились от помощи и от
помех!
Если им и раньше жизнь была не мила, то сейчас они и умирать тоже
больше не хотели, потому, что хотели они только одного - в сортир. И
любовь, и смерть, конечно прекрасны, но все это ерунда по сравнению с
туалетом в необходимый момент.
Шипя и поухивая пытается он подковырнуть как-то замок, выломать дверь,
но силенок уже нет, а в брюхе наяривает адский оркестр под давлением десять
атмосфер. Убийца-санитарка проявила предусмотрительную гуманность -
снабдила их хорошим слабительным.
Глупости это, что смерть страшна. Фармацевтика в союзе с природой
способны устроить такое, что, перед чем и смерть покажется пикником на
взморье.
Придя с работы и не достучавшись, хозяева открыли запасным ключом
комендантши. И выпали обратно в коридор. Вы не пытались войти в туалет
колхозного автовокзала после ярмарки?
Две голубые тени беззвучно лепетали об отравлении. Скорая с разгону
закатила им промывание и увезла вместе с пакетиком из-под яда, взятым для
анализа оставшихся крупинок. По результатам анализа врачи, с характерным и
неизменным цинизмом, разумеется, бессердечно гоготали; чего нельзя было
сказать о гостеприимных хозяевах комнаты.
Так высокая кульминация и низменная развязка завершили отношения
злосчастной пары: разбежались. Его потом дважды ловил знакомец и бил
морду; а она, напротив, подружилась с санитаркой.
(С) Михаил Веллер
1