1. ИНТЕЛЛИГЕНТИК
В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем годе, как известно, Вождь
народов и племен решил устроить евреям поголовно землю обетованную на
Дальнем Востоке, и сорока лет ему для этой акции уж никак не требовалось.
И составлялись уже по домоуправлениям списки, и ушлые начальницы
паспортных столов уже намечали нужным людям будущие освободиться квартиры,
и сердобольные соседи в коммуналках делили втихаря еврейскую мебелишку,
которую те с собой уволочь не смогут, и громыхал по городу Питеру трамвай
с самодельным по красному боку лозунгом "Русский, бери хворостину, гони
жида в Палестину". И евреям, естественно, все это весьма действовало на
нервы и заставляло лишний раз задуматься о превратностях судьбы,
скоротечности земного бытия и смысле жизни.
В двадцать два года людям вообще свойственно задумываться о смысле
жизни Студент Кораблестроительного института, Ефим Бляйшиц писал диплом и
отстраненно, как не о себе, соображал, удастся ли ему вообще закончить
институт - может быть, заочно? - и как насчет работы кораблестроителя в
Приморье. Амур, Тихий океан... да ничего, жить можно. Жил он, кстати, на
Восьмой линии Васильевского острова, в комнатушке со старенькой мамой. Мам
а, как и полагается маме, в силу возраста, опыта и материнской любви,
смотрела на развертывающуюся перспективу более мрачно и безнадежно, чем
сын, и плакала в его отсутствие. Друг же друга они убеждали, что все к
лучшему, жить и вправду лучше среди своего народа и в Биробиджане, слава
Богу, никто их уже не сможет обижать по пятому пункту; а может, все и
обойдется.
Пребывать в этом обреченно-подвешенном состоянии было неуютно,
особенно если ты маленький, черненький, очкастенький и картавишь: и
паспорт не, нужно показывать, чтоб нарваться по морде. Фима нарвался тоже
раз вечером в метро, несколько крепких подвыпивших ребятишек споро
накидали ему по ушам, выдав характеристики проклятому еврейскому племени,
и, обгаженный с ног до головы и насквозь, на темном тротуаре подле урны он
подобрал окурок подлиннее и, не решаясь ни у кого попросить прикурить,
выглотал колючий дым ночью в сортире; кривая карусель в голове несла
проклятия и клятвы. Мама проснулась беззвучно, почувствовала запах табака
и ничего не сказала.
Будучи человеком действия, назавтра Фима совершил два поступка: купил
пачку папирос "Север", бывший "Норд", и пошел записываться в институтскую
секцию бокса.
- Куришь? - спросил тренер, перемалывая звуки стальными зубами.
- Нет, - ответил Фима. - Случайность.
- Сколько лет?
- Двадцать два.
- Стар, - с неким издевательским сочувствием отказал тренер, хотя для
прихода в бокс Фима и верно был безусловно стар.
- Хоть немного, - с интеллигентской нетвердостью попросил Фима.
- Мест все равно нет, - сказал тренер и брезгливо усмехнулся глазами
в безбровых шрамоватых складках. - Но попробовать... Саша! поди сюда.
Покажи новичку бокс. Понял? Только смотри, не очень, - сказал им вслед не
то, что слышалось в голосе.
- Раздевайся, - сказал Саша и кинул Фиме перчатки.
Стыдясь мятых трусов и бело-голубой своей щуплости, Фима пролез за
ним под канат на ринг, где вальсировал десяток институтских боксеров, и
был избит с ошеломляющей скоростью, от заключительного удара в печень весь
воздух из него вышел с тонким свистом.
- Вставай, вставай, - приказал спокойно тренер, - иди умойся.
- Удар совсем не держит, - якобы оправдываясь пояснил Саша.
- Иди работай дальше, - сказал ему тренер. И Фиме, растирающему до
локтя кровь из носу: - Сам видишь, не твое. - Неприязненно: - Покалечат,
потом отвечай за тебя.
Очки сидели на лице как-то странно, на улице он старался прятать в
сторону лицо, дома в зеркало увидел, что его тонкий ястребиный носик
налился сизой мякотью и прилег к щеке.
- На тренировке был, - пояснил он матери, и больше расспросов не
возникало.
Нос так и остался кривоватым, что довершило Фимин иудейский облик до
полукарикатурного, "мечта антисемита".
В портфеле же он стал носить с тех пор молоток, поклявшись при
надобности пустить его в ход; что, к счастью, не потребовалось.
Тем временем соседки на кухне травили мать тихо и въедливо, как мышь;
об этом сын с матерью тоже, по молчаливому и обоим ясному уговору, не
разговаривали.
Это неверно, когда думают, что евреям так уж всю историю и не везет.
Потому что смерть Сталина в марте 53 была замечательным везением, вопрос о
переселении отпал, врачи-убийцы как бы вместе со всей нацией были
реабилитированы, и по утрам соседи на кухне стали здороваться и даже
обращаться со всяким мелким коммунальным сотрудничеством. И Фима
благополучно получил диплом и был распределен на завод с окладом восемьсот
рублей.
Но так и оставался, разумеется, маленьким затурканным евреем.

2. ОТКРЫТИЕ
Сначала появились стиляги. Сначала - в очень небольшом количестве.
Пиджаки они носили короткие, а брюки - легендарно узкие. Рубашки
пестрые, а туфли - на толстой подошве. И стриглись под французскую польку,
оставляя спереди кок; а лучших мужских парикмахерских было две: одна - в
"Астории", а другая - на Желябова, рядом с Невским.
В милиции им норовили - обычно не сами милиционеры, а патриотичные
народные дружинники - брюки распарывать, а коки состригать, о чем
составлять акт и направлять его в деканат или на работу. Пресса
рассматривала одевающихся так молодых людей как агентов ползучего
империализма:
Иностранцы? Иностранки?
Нет! От пяток до бровей -
это местные поганки,
доморощенный Бродвей!
Затем прошел исторический ХХ Съезд Партии, была объявлена оттепель и
чуть ли не свобода, и страху в жизни стало куда поменьше, а надежд и
оптимизма куда побольше.
А еще через год состоялся впервые в Союзе Международный фестиваль
молодежи и студентов, наперли толпы молодых со всего мира, и после этого
(мы отслеживаем сейчас только одно из следствий, которое и вплетено нитью
в нашу историю) стиляг стало хоть пруд пруди: представители прогрессивной
молодежи западных, южных и восточных стран покидали гостеприимную
Советскую Россию в туфлях на босу ноги, запахивая пиджачки на голых, без
рубашек, грудях: гардероб оставался на память о дружбе и взаимопонимании
их московским и ленинградским приятелям.
Стукачей участвовало в празднестве уж не меньше, чем иностранцев, и
дружили только самые безоглядные и храбрые, - кроме специально выделенных
для дружбы, разумеется, и проинструктированных, как именно надо дружить.
1 2 3 4 5 6 7 8