Дмитрий Лекух
«Глаз урагана»
Ненавижу ходить на всевозможные «встречи одноклассников».
И понимаю, что не идти нельзя, – а все равно ненавижу.
И никакие самодисциплина и самоконтроль, которые я в последнее время пытаюсь в себе культивировать – ну ни фига не спасают.
Во-первых, это само по себе отвратительное зрелище, когда ребята, которых помнишь молодыми, полными надежд, с горящими глазами…
А, что тут говорить…
Ну, а во вторых, – опять-таки – что уж тут говорить – дико совестно собственной, пусть и достаточно относительной, «успешности».
Хочется, вроде бы, хоть что-то рассказать, хоть чем-то поделиться – а как?
Как рассказывать им о неспешной крикливости Рима, о пышной коварности интриганки-Флоренции и истошной вони хваленых венецианских каналов? Как говорить об имперской надменности Вестминстера и имперской же снисходительности Трафальгара, о незамутненном спокойствии тибетских монастырей и о ярости волн, бьющихся о мыс Рока? Как поделиться кровавым ужасом затерянных в джунглях ступенчатых пирамид майя с ребятами, для которых банальная поездка в абсолютно неинтересную, грязную и ненавидимую мною Анталию – чуть ли не кругосветное путешествие?
Как пожаловаться на дикий трафик столичных магистралей людям, ездящим, преимущественно, на метро?
При этом – ты их любишь.
И помнишь – совсем-совсем другими…
Молодыми, блестящими, длинноволосыми, с некоторым романтическим закосом в цинизм – так тогда было модно – и целой огромной жизнью впереди…
Короче – ненавижу…
Я б и в этот раз не пошел, да Колька застыдил. Мы с ним с седьмого класса вместе учились, а теперь – вместе работаем.
Партнеры.
Так сложилось.
Молча зашел ко мне в кабинет, молча плюхнулся в гостевое кресло и уставился на меня своими огромными, чуть навыкате, карими буркалами.
Прямо с утра.
Еще и рабочий день-то толком не успел начаться.
Я заерзал.
Но – пока сдержался, промолчал.
Потом секретарша кофе принесла.
Две чашечки.
Я не заказывал, значит – он постарался…
Еще чуть-чуть помолчали.
Потом он не выдержал:
– Ну, опять «последний звонок» сачковать решил?
Молчу. Думаю.
– Совесть, – продолжает, – имей. Я понимаю, что тебе внапряг, а мне что – опять отдуваться? «Дима занят, Дима в командировке». Я так с тобой скоро – совсем изоврусь. Надоело.
Я сигарету закурил.
Кольке предлагать не стал, он – полгода как бросил.
А у меня – ни фига не получается.
– Короче, товарищ начальник. Тебя все видеть хотят. А я лично – наоборот. Но отмазывать больше не буду. И не проси.
Я докурил, раздавил окурок в пепельнице.
Поднялся:
– Ладно, хрен с тобой. Поехали…
…Школа у нас – в самом центре Москвы.
Между Пушкинской и Патриаршими. Очень красивый район.
И – очень зеленый.
В школьном дворе тоже деревья растут.
Много.
Вроде уже больше двадцати лет прошло, а они – все такие же…
Вот под ними и встретились. Потолкались растущими животами, похлопали друг друга по плечам.
С девчонками расцеловались.
Под ними же – в смысле под деревьями – и выпивать начали.
Как водится.
Потом отправились в поход «по памятным местам».
Вот здесь, типа, в футбол играли, когда с уроков сбегали, а вот здесь – портвейн впервые пробовали.
А вон туда – курить на переменках убегали, надо же, какое счастье…
…А потом – я сбежал.
Не выдержал все-таки.
Сделал вид, что выпил лишку, и – бочком-бочком в машину. Стекла поднял, кондиционер включил, музыку поставил.
И буркнул водителю:
– Давай-ка, Вов, на Воробьевы горы. Продышаться хочу…
Поехали.
Я там часа три, наверное, прогулял.
В полном одиночестве, среди хохочущих и целующихся выпускников. У них Воробьевы горы – одно из самых популярных мест для прогулок. А именно в такой толпе одиночество как раз и чувствуешь особенно остро.
Я как раз этого и хотел, если уж совсем честно…
Нужно мне это было.
До сих пор не могу понять – почему, но – нужно…
День – солнечный, радостный, весенний.
Листва еще – нежно зеленая, пылью столичной бензиновой не провонявшая.
Ветерок с Москвы-реки порывами налетает, не дает прочувствовать подступающую летнюю липкую духоту раскаленного каменного мешка.
И ты – одиноким темным пятном.
Кляксой на акварели.
Вроде бы и неуместен, а вроде бы – тоже необходимая деталь пейзажа. Придающая нужную перспективу этому хрупкому и радостному пространству.
Ну, в общем, походил-походил, потом достал мобильный и позвонил Русланычу:
– Привет, старый. Ты сегодня на встрече выпускников был?
– Угу, такая тоска…
– Есть идея, – усмехаюсь.
– Поддерживаю, – вздыхает. – Где встречаемся?
– Да там же, – щурюсь на солнце. – В пабе. Где же еще-то. Там парни вроде как летнюю веранду открыли. Посидим, попьем пивка, а потом решим, куда стопы направить…
– Да понятно куда, – ржет. – Все туда же…
Вот и поговорили…
Я водителю позвонил, объяснил куда подъехать, чтоб меня забрать. Потом еще минут пятнадцать ждал, пока он сквозь гуляющих продерется. Залез в машину, откинулся на переднем сиденье, похлопал себя по карманам в поисках сигарет.
– Знаешь что, Володь. Отвези-ка ты меня в наш паб да вали домой, отдыхай. Последний звонок все-таки. Мы его по молодости «Днем первого минета» называли. Давно это, правда, было. А сегодня я явно нажрусь, так что ждать меня – просто замотаешься…
Он как-то странно на меня посмотрел. С пониманием, что ли.
– Валил бы ты cам, шеф, куда-нибудь. На ту же рыбалку свою любимую. Совсем умотался – просто лица на тебе нет. И я тогда отдохну. А сегодня уж – я тебя как-нибудь дождусь. По-любому…
Я в бардачке порылся, новую пачку сигарет оттуда достал. Распечатал.
– Ничего-то ты, – вздыхаю, – Вова, не понимаешь…
Он в ответ только головой покачал:
– Может, и не понимаю. Только у меня у самого то же самое. Как кого встретишь – ну, из детства разговоришься о пацанах – так только и узнаешь: этот сидит, этот – в Чечне погиб, от этого – жена ушла, а этого – у ларька за бутылку водки зарезали. Тьфу, беда…
– Беда, – соглашаюсь.
– Будто, – продолжает, – всех ветром уносит, а ты в каком-то затишке пристроился. Шефа возишь, деньги имеешь. Дочь растишь. Дачу вон построил… А людей – уносит. Как эта херня называется-то?
– «Глаз урагана», – шепчу, прикуривая. – Эта херня, Вов, называется «глаз урагана»…
1
«Глаз урагана»
Ненавижу ходить на всевозможные «встречи одноклассников».
И понимаю, что не идти нельзя, – а все равно ненавижу.
И никакие самодисциплина и самоконтроль, которые я в последнее время пытаюсь в себе культивировать – ну ни фига не спасают.
Во-первых, это само по себе отвратительное зрелище, когда ребята, которых помнишь молодыми, полными надежд, с горящими глазами…
А, что тут говорить…
Ну, а во вторых, – опять-таки – что уж тут говорить – дико совестно собственной, пусть и достаточно относительной, «успешности».
Хочется, вроде бы, хоть что-то рассказать, хоть чем-то поделиться – а как?
Как рассказывать им о неспешной крикливости Рима, о пышной коварности интриганки-Флоренции и истошной вони хваленых венецианских каналов? Как говорить об имперской надменности Вестминстера и имперской же снисходительности Трафальгара, о незамутненном спокойствии тибетских монастырей и о ярости волн, бьющихся о мыс Рока? Как поделиться кровавым ужасом затерянных в джунглях ступенчатых пирамид майя с ребятами, для которых банальная поездка в абсолютно неинтересную, грязную и ненавидимую мною Анталию – чуть ли не кругосветное путешествие?
Как пожаловаться на дикий трафик столичных магистралей людям, ездящим, преимущественно, на метро?
При этом – ты их любишь.
И помнишь – совсем-совсем другими…
Молодыми, блестящими, длинноволосыми, с некоторым романтическим закосом в цинизм – так тогда было модно – и целой огромной жизнью впереди…
Короче – ненавижу…
Я б и в этот раз не пошел, да Колька застыдил. Мы с ним с седьмого класса вместе учились, а теперь – вместе работаем.
Партнеры.
Так сложилось.
Молча зашел ко мне в кабинет, молча плюхнулся в гостевое кресло и уставился на меня своими огромными, чуть навыкате, карими буркалами.
Прямо с утра.
Еще и рабочий день-то толком не успел начаться.
Я заерзал.
Но – пока сдержался, промолчал.
Потом секретарша кофе принесла.
Две чашечки.
Я не заказывал, значит – он постарался…
Еще чуть-чуть помолчали.
Потом он не выдержал:
– Ну, опять «последний звонок» сачковать решил?
Молчу. Думаю.
– Совесть, – продолжает, – имей. Я понимаю, что тебе внапряг, а мне что – опять отдуваться? «Дима занят, Дима в командировке». Я так с тобой скоро – совсем изоврусь. Надоело.
Я сигарету закурил.
Кольке предлагать не стал, он – полгода как бросил.
А у меня – ни фига не получается.
– Короче, товарищ начальник. Тебя все видеть хотят. А я лично – наоборот. Но отмазывать больше не буду. И не проси.
Я докурил, раздавил окурок в пепельнице.
Поднялся:
– Ладно, хрен с тобой. Поехали…
…Школа у нас – в самом центре Москвы.
Между Пушкинской и Патриаршими. Очень красивый район.
И – очень зеленый.
В школьном дворе тоже деревья растут.
Много.
Вроде уже больше двадцати лет прошло, а они – все такие же…
Вот под ними и встретились. Потолкались растущими животами, похлопали друг друга по плечам.
С девчонками расцеловались.
Под ними же – в смысле под деревьями – и выпивать начали.
Как водится.
Потом отправились в поход «по памятным местам».
Вот здесь, типа, в футбол играли, когда с уроков сбегали, а вот здесь – портвейн впервые пробовали.
А вон туда – курить на переменках убегали, надо же, какое счастье…
…А потом – я сбежал.
Не выдержал все-таки.
Сделал вид, что выпил лишку, и – бочком-бочком в машину. Стекла поднял, кондиционер включил, музыку поставил.
И буркнул водителю:
– Давай-ка, Вов, на Воробьевы горы. Продышаться хочу…
Поехали.
Я там часа три, наверное, прогулял.
В полном одиночестве, среди хохочущих и целующихся выпускников. У них Воробьевы горы – одно из самых популярных мест для прогулок. А именно в такой толпе одиночество как раз и чувствуешь особенно остро.
Я как раз этого и хотел, если уж совсем честно…
Нужно мне это было.
До сих пор не могу понять – почему, но – нужно…
День – солнечный, радостный, весенний.
Листва еще – нежно зеленая, пылью столичной бензиновой не провонявшая.
Ветерок с Москвы-реки порывами налетает, не дает прочувствовать подступающую летнюю липкую духоту раскаленного каменного мешка.
И ты – одиноким темным пятном.
Кляксой на акварели.
Вроде бы и неуместен, а вроде бы – тоже необходимая деталь пейзажа. Придающая нужную перспективу этому хрупкому и радостному пространству.
Ну, в общем, походил-походил, потом достал мобильный и позвонил Русланычу:
– Привет, старый. Ты сегодня на встрече выпускников был?
– Угу, такая тоска…
– Есть идея, – усмехаюсь.
– Поддерживаю, – вздыхает. – Где встречаемся?
– Да там же, – щурюсь на солнце. – В пабе. Где же еще-то. Там парни вроде как летнюю веранду открыли. Посидим, попьем пивка, а потом решим, куда стопы направить…
– Да понятно куда, – ржет. – Все туда же…
Вот и поговорили…
Я водителю позвонил, объяснил куда подъехать, чтоб меня забрать. Потом еще минут пятнадцать ждал, пока он сквозь гуляющих продерется. Залез в машину, откинулся на переднем сиденье, похлопал себя по карманам в поисках сигарет.
– Знаешь что, Володь. Отвези-ка ты меня в наш паб да вали домой, отдыхай. Последний звонок все-таки. Мы его по молодости «Днем первого минета» называли. Давно это, правда, было. А сегодня я явно нажрусь, так что ждать меня – просто замотаешься…
Он как-то странно на меня посмотрел. С пониманием, что ли.
– Валил бы ты cам, шеф, куда-нибудь. На ту же рыбалку свою любимую. Совсем умотался – просто лица на тебе нет. И я тогда отдохну. А сегодня уж – я тебя как-нибудь дождусь. По-любому…
Я в бардачке порылся, новую пачку сигарет оттуда достал. Распечатал.
– Ничего-то ты, – вздыхаю, – Вова, не понимаешь…
Он в ответ только головой покачал:
– Может, и не понимаю. Только у меня у самого то же самое. Как кого встретишь – ну, из детства разговоришься о пацанах – так только и узнаешь: этот сидит, этот – в Чечне погиб, от этого – жена ушла, а этого – у ларька за бутылку водки зарезали. Тьфу, беда…
– Беда, – соглашаюсь.
– Будто, – продолжает, – всех ветром уносит, а ты в каком-то затишке пристроился. Шефа возишь, деньги имеешь. Дочь растишь. Дачу вон построил… А людей – уносит. Как эта херня называется-то?
– «Глаз урагана», – шепчу, прикуривая. – Эта херня, Вов, называется «глаз урагана»…
1