Много недель подряд он безуспешно пытался продраться сквозь хитросплетения идеалистического мировоззрения Беркли и, отчаявшись, обратился к Юму.
Но прошло время, и он начал разговаривать с ребенком. Дитя, как и покойная Анна, оказалось на редкость тихим и терпеливым слушателем и, вполне возможно, понимало не меньше Анны. Ах, этот странный, маленький уродец! Почти безголосый, со сверкающими непривычно янтарным блеском глазами. Время от времени дитя издавало гортанные звуки, пускало пузыри и никогда — Джон Холл ни разу не слышал — не плакало. Вот так, к радости няньки, обретавшей мгновения свободы, и начались их вечерние беседы. А няньку смущал этот «детеныш», с ненормальными руками, с ненормальным поведением и, как она все чаще думала, с ненормальной головой. Тем не менее, с присущими ее профессии манерами и тактом она была добра и расположена к ребенку. И маленький Эдмонд стал узнавать ее и находил в ней покойное прибежище, этакий островок безопасности. Вполне вероятно, что эта худая, смуглая, нервная особа, волею судьбы и обстоятельств заменившая ребенку мать, подсознательно оказала на него такое влияние, последствия которого, естественно, в те годы не мог предвидеть никто.
Когда Джон впервые заметил в глазах своего дитя осмысленное выражение, он невольно вздрогнул. Потом он достал часы и покачал ими над маленьким личиком. Детские ресницы поползли вверх, распахнулись широко, и немигающий, сосредоточенный взгляд, более похожий на взгляд котенка, нежели человеческого существа, начал следить за легким колебательным движением. А когда глаза маленького Эдмонда и его отца встретились, Джон почувствовал легкое смущение от того, с каким пристальным любопытством рассматривает его этот странный человечек.
Ровной чередой проходили похожие друг на друга дни. Маленький Эдмонд уже смотрел на окружающий его мир с некоторым подобием понимания, уже тянулся к предметам своими странными ручонками. Такие хрупкие, маленькие, но до чего же цепкие, когда вблизи оказывалось нечто, заслуживающее внимания. Пальчики, как маленькие щупальца, обхватывали раскачивающиеся часы Джона и тянули их — и вот что странно — не в рот, как все дети, а к глазам для тщательного изучения.
Время шло, и все также неспешно. Джон перевел контору из Лупа в свой дом в Кенморе. Поставил в гостиной рабочий стол, повесил на стене телефон и объявил, что здесь ничуть не хуже, чем в центре города, да к тому же не надо тратить время и деньги на трамвай. А еще в доме появились люди и опутали комнаты электрическими проводами — в округе соседи тоже начали отказываться от газовых горелок. Поскольку адвокат Холл пользовался вполне заслуженным авторитетом, клиенты скоро узнали о местонахождении его новой штаб-квартиры. А тут как раз в городе возникла новая компания по производству автомобилей с бензиновыми двигателями, и Джон Холл, резонно считавший, что не следует относиться скептически к модным нововведениям, приобрел на пробу несколько акций с дальним прицелом возможной игры на бирже. В те времена Луп квартал за кварталом начал расширяться к северу. Чикаго первого десятилетия нового века в блеске и нищете выползал из века прошлого. И ни один мудрец, ни один кудесник не шепнул, что молодой город вылупился из яйца слегка недоношенным.
Эдмонд уже начал выговаривать отдельные слова. «Свет», — сказал он, когда вспыхнула под потолком угольная нить электрической лампочки. Ковыляя на непослушных ножках по родительскому кабинету, он уже не пугался телефонных звонков. Нянька наряжала его в костюмчики с короткими штанишками, что совершенно не вязалось с его острыми не детскими чертами лица. Маленький Эдмонд был похож на восковую фигурку карлика-эльфа или на ребенка, оставленного карликами-эльфами взамен похищенного. Но, с точки зрения отца, он представлял собой образцовое дитя. Никаких проказ, никаких детских шалостей. И еще странное и настойчивое желание в одиночестве предаваться, по мнению взрослого, несколько бессмысленным играм. Джон продолжал разговаривать с ним по вечерам. Тихий ребенок в молчании внимал отцовским речам, очень редко задавал вопросы. И продолжали катиться дни, а за ними месяцы и времена года.
Ничто не смущало покой в семействе Холлов. Пару раз навестил их такой же угрюмый, никогда не испытывавший теплых родственных чувств родной брат Джона Эдмонд (кстати, тоже названный так в честь их престарелого отца).
— Этот урод одинок, — без обиняков заявил брат Эдмонд. — Ты воспитаешь его со странностями, если не найдешь ему каких-нибудь друзей. Щенку скучно одному.
Папаша Джон задумался, и тогда тонким голоском ответил за него четырехлетний Эдмонд:
— Я не одинок.
— Да? Тогда с кем ты играешь?
— Я играю сам с собой. Я разговариваю сам с собой. Мне не нужен никакой друг. — Дядя засмеялся:
— Вот о чем я тебе и толкую, Джон. Он уже со странностями.
Странный или нет, но детеныш рос, развивался и к шести годам превратился в худенького, молчаливого малыша, с янтарного цвета глазами, каштановыми волосками, который привык многие часы проводить в одиночестве у окна детской. В нем напрочь отсутствовал свойственный его возрасту культ обожания отца, но он по-своему любил начавшего стареть Джона, и, сохраняя дистанцию, отец и сын прекрасно уживались друг с другом. Необычные руки ребенка давно уже перестали привлекать внимание Джона, так как по своим функциональным возможностям мало, чем отличались от нормальных человеческих конечностей, а порой превосходили их в ловкости и сноровке. Дитя было способно возводить сооружения — к примеру, карточные домики — такой высоты и сложности, какие Джон при всем своем упорстве и настойчивости повторить не мог. А еще ребенок собирал сложные, непонятного назначения механизмы из детского конструктора или создавал из бумаги, спичек и клея легкие модели самолетов.
И вдруг безмятежный покой детского мирка Эдмонда был нарушен самым безжалостным образом, ибо Джон принял решение заняться образованием сына.
Глава вторая
УТРО НА ОЛИМПЕ
Начальная школа располагалась в полутора кварталах от их дома в Кенморе. Именно туда, минуя приготовительный класс, и был определен юный Эдмонд. С этого момента нянька, которая в течение последних двух лет и так была практически не у дел, исчезла из жизни Эдмонда. Отец неделю-другую провожал сына до ближайшего к школе перекрестка, а оттуда, с трудом переставляя ноги, Эдмонд добирался до цели самостоятельно, — совсем как те школьники, за которыми он сам прежде наблюдал из окна.
В те дни маленький Эдмонд впервые столкнулся с окружающим миром. Поневоле ему пришлось внести коррективы в прежний размеренный распорядок дня и окунуться в кипучую жизнь начальной школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Но прошло время, и он начал разговаривать с ребенком. Дитя, как и покойная Анна, оказалось на редкость тихим и терпеливым слушателем и, вполне возможно, понимало не меньше Анны. Ах, этот странный, маленький уродец! Почти безголосый, со сверкающими непривычно янтарным блеском глазами. Время от времени дитя издавало гортанные звуки, пускало пузыри и никогда — Джон Холл ни разу не слышал — не плакало. Вот так, к радости няньки, обретавшей мгновения свободы, и начались их вечерние беседы. А няньку смущал этот «детеныш», с ненормальными руками, с ненормальным поведением и, как она все чаще думала, с ненормальной головой. Тем не менее, с присущими ее профессии манерами и тактом она была добра и расположена к ребенку. И маленький Эдмонд стал узнавать ее и находил в ней покойное прибежище, этакий островок безопасности. Вполне вероятно, что эта худая, смуглая, нервная особа, волею судьбы и обстоятельств заменившая ребенку мать, подсознательно оказала на него такое влияние, последствия которого, естественно, в те годы не мог предвидеть никто.
Когда Джон впервые заметил в глазах своего дитя осмысленное выражение, он невольно вздрогнул. Потом он достал часы и покачал ими над маленьким личиком. Детские ресницы поползли вверх, распахнулись широко, и немигающий, сосредоточенный взгляд, более похожий на взгляд котенка, нежели человеческого существа, начал следить за легким колебательным движением. А когда глаза маленького Эдмонда и его отца встретились, Джон почувствовал легкое смущение от того, с каким пристальным любопытством рассматривает его этот странный человечек.
Ровной чередой проходили похожие друг на друга дни. Маленький Эдмонд уже смотрел на окружающий его мир с некоторым подобием понимания, уже тянулся к предметам своими странными ручонками. Такие хрупкие, маленькие, но до чего же цепкие, когда вблизи оказывалось нечто, заслуживающее внимания. Пальчики, как маленькие щупальца, обхватывали раскачивающиеся часы Джона и тянули их — и вот что странно — не в рот, как все дети, а к глазам для тщательного изучения.
Время шло, и все также неспешно. Джон перевел контору из Лупа в свой дом в Кенморе. Поставил в гостиной рабочий стол, повесил на стене телефон и объявил, что здесь ничуть не хуже, чем в центре города, да к тому же не надо тратить время и деньги на трамвай. А еще в доме появились люди и опутали комнаты электрическими проводами — в округе соседи тоже начали отказываться от газовых горелок. Поскольку адвокат Холл пользовался вполне заслуженным авторитетом, клиенты скоро узнали о местонахождении его новой штаб-квартиры. А тут как раз в городе возникла новая компания по производству автомобилей с бензиновыми двигателями, и Джон Холл, резонно считавший, что не следует относиться скептически к модным нововведениям, приобрел на пробу несколько акций с дальним прицелом возможной игры на бирже. В те времена Луп квартал за кварталом начал расширяться к северу. Чикаго первого десятилетия нового века в блеске и нищете выползал из века прошлого. И ни один мудрец, ни один кудесник не шепнул, что молодой город вылупился из яйца слегка недоношенным.
Эдмонд уже начал выговаривать отдельные слова. «Свет», — сказал он, когда вспыхнула под потолком угольная нить электрической лампочки. Ковыляя на непослушных ножках по родительскому кабинету, он уже не пугался телефонных звонков. Нянька наряжала его в костюмчики с короткими штанишками, что совершенно не вязалось с его острыми не детскими чертами лица. Маленький Эдмонд был похож на восковую фигурку карлика-эльфа или на ребенка, оставленного карликами-эльфами взамен похищенного. Но, с точки зрения отца, он представлял собой образцовое дитя. Никаких проказ, никаких детских шалостей. И еще странное и настойчивое желание в одиночестве предаваться, по мнению взрослого, несколько бессмысленным играм. Джон продолжал разговаривать с ним по вечерам. Тихий ребенок в молчании внимал отцовским речам, очень редко задавал вопросы. И продолжали катиться дни, а за ними месяцы и времена года.
Ничто не смущало покой в семействе Холлов. Пару раз навестил их такой же угрюмый, никогда не испытывавший теплых родственных чувств родной брат Джона Эдмонд (кстати, тоже названный так в честь их престарелого отца).
— Этот урод одинок, — без обиняков заявил брат Эдмонд. — Ты воспитаешь его со странностями, если не найдешь ему каких-нибудь друзей. Щенку скучно одному.
Папаша Джон задумался, и тогда тонким голоском ответил за него четырехлетний Эдмонд:
— Я не одинок.
— Да? Тогда с кем ты играешь?
— Я играю сам с собой. Я разговариваю сам с собой. Мне не нужен никакой друг. — Дядя засмеялся:
— Вот о чем я тебе и толкую, Джон. Он уже со странностями.
Странный или нет, но детеныш рос, развивался и к шести годам превратился в худенького, молчаливого малыша, с янтарного цвета глазами, каштановыми волосками, который привык многие часы проводить в одиночестве у окна детской. В нем напрочь отсутствовал свойственный его возрасту культ обожания отца, но он по-своему любил начавшего стареть Джона, и, сохраняя дистанцию, отец и сын прекрасно уживались друг с другом. Необычные руки ребенка давно уже перестали привлекать внимание Джона, так как по своим функциональным возможностям мало, чем отличались от нормальных человеческих конечностей, а порой превосходили их в ловкости и сноровке. Дитя было способно возводить сооружения — к примеру, карточные домики — такой высоты и сложности, какие Джон при всем своем упорстве и настойчивости повторить не мог. А еще ребенок собирал сложные, непонятного назначения механизмы из детского конструктора или создавал из бумаги, спичек и клея легкие модели самолетов.
И вдруг безмятежный покой детского мирка Эдмонда был нарушен самым безжалостным образом, ибо Джон принял решение заняться образованием сына.
Глава вторая
УТРО НА ОЛИМПЕ
Начальная школа располагалась в полутора кварталах от их дома в Кенморе. Именно туда, минуя приготовительный класс, и был определен юный Эдмонд. С этого момента нянька, которая в течение последних двух лет и так была практически не у дел, исчезла из жизни Эдмонда. Отец неделю-другую провожал сына до ближайшего к школе перекрестка, а оттуда, с трудом переставляя ноги, Эдмонд добирался до цели самостоятельно, — совсем как те школьники, за которыми он сам прежде наблюдал из окна.
В те дни маленький Эдмонд впервые столкнулся с окружающим миром. Поневоле ему пришлось внести коррективы в прежний размеренный распорядок дня и окунуться в кипучую жизнь начальной школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59