Помолчали.
– Вам далеко ехать? – спросил Дан.
– Не очень, – ответила женщина. – А вам?
– Мне до Самотеки.
Опять помолчали. Водитель исправно объявлял остановки, кто-то входил и выходил, кто-то шумно смеялся на задней сиденье, потом смех утих… Дан не следил за троллейбусной ночной жизнью, она текла как бы мимо него, не задевая, даже не очень-то обнаруживая себя.
– А что вы так поздно и одна? – спросил Дан, изумляясь собственной бестактности.
– Дела, – спокойно сказала женщина. – А вы что?
– Я в гостях был. У друзей. У них сыну три года стукнуло. Его зовут Антон.
– Друга?
– Нет, сына. А друга зовут Валерий Васильевич. А его жену зовут Инна. А его тещу, которая целыми днями сидит с Антоном, зовут Марфа Петровна.
– Редкое имя…
– Да уж… У меня тоже редкое имя. Знаете, какое?
– Какое?
– Даниил. А короче – Данила. А общеупотребительно – Дан.
Женщина внимательно оглядела Дана, изучающе оглядела.
– Что-нибудь не так? – спросил Дан.
– Вам, вероятно, лет тридцать?
– Попали в «десятку».
– Тогда все Сергеи да Андреи рождались, это сейчас мода на старые имена пошла.
– Папаня мой чурался моды, но не бежал от традиций. Сам он был Фрол, а дед – Гаврила, а прадед – опять Даниил.
– Значит, вы – в прадеда…
– Вроде…
Тут бы спросить: а ее-то как зовут? Но Дан почему-то не решался задать этот невиннейший из вопросов, что-то удерживало его, а что – сам не ведал. Разговорился он как-то глупо, не к месту, да и не к желанию собеседницы. А какая она собеседница? Что ни спросишь – темнит, сама ни о чем не заговаривает, не интересуется, а он, между прочим, чуть ли не всю свою биографию выложил. А болтун, как известно, находка для шпиона.
Теперь уж он оглядел «шпиона» – как она давеча его взглядом прощупала. Ничего особенного: одна из тысячи. Сняла мокрый платок, повесила его на никелированную трубку над передним сиденьем, расстегнула воротник синего – все-таки модного! – плаща. Волосы коротко стрижены – не черные и не светлые, так – серединка на половинку, самый распространенный сейчас колер. Глаза, правда, большие – карие, ресницы подкрашены, а веки не подведены: незачем глаза увеличивать, природа и без того расстаралась. Ну, рот, нос, щеки. Все в норме, ничего сверхъестественного, косметики – минимум. Итог: обычное миловидное личико, которое потерялось бы в сонме подобных ему, если бы не глаза…
Да-а, глаза… А ведь было в них что-то «этакое» – там, на остановке, в дождливой темноте, что-то пугающе странное – не померещилось Дану, нечего душой кривить.
– Слушайте, – сказал он решительно, – можете ответить честно на честный вопрос?
– Ну, если на честный… – улыбнулась она, и Дан «дописал» к ее портрету улыбку – хорошую улыбку, мягкую, яркую.
– Откуда взялся троллейбус? Да еще на счет «десять»? Я ведь, прежде чем зажмуриться, поглядел: он и не маячил.
– Честно? – вроде бы раздумывала она. – Да не поверите вы, Даниил Фролович…
– Чтоб мне лопнуть со страшным треском, – поклялся Дан.
– Просто я – волшебница. Обыкновенная добрая волшебница.
– И все объяснение?
– И все объяснение.
Что ж, ясно: дурацкому интересу и удовлетворение дурацкое. Откуда взялся троллейбус? От верблюда! Дан его не заметил, а она углядела. Вот и все волшебство… А чувство юмора у нее – на уровне, вполне пристойное. Стоит подыграть девушке, расстараться.
– Давно практикуете?
– В волшбе? Да с детства, наверно.
– И больших высот достигли?
– Вряд ли. А потом, я ведь не всегда волшебство творить могу, а лишь для хорошего человека.
– Выходит, я хороший?
– По правде говоря, троллейбус и мне был нужен… Но вы, похоже, неплохой человек, Даниил Фролович.
– Откуда вы знаете? Может, я тать ночной? Может, я убил бабушку, обокрал банк и укрываюсь от десятерых жен с малыми детишками?
Не улыбнулась. Шутка не по ней.
– Вряд ли, Даниил Фролович.
– Ой, не величайте меня так торжественно. Я же назвался – Дан. Дан – и все тут. – Теперь, пожалуй, его ничего не останавливало: – А ваше имя скажете или скроете?
– Чего ж скрывать? Олей меня зовут.
А вот здесь была ирония – чуть-чуть, самая малость – в этом простецком «чего ж скрывать». Дан чувствовал, что он никак не может поймать верный тон разговора. То она абсолютно искренна в своей ангельской наивности, то излишне серьезна, то иронична. Или милая девушка Оля все-таки дура, или она ловко морочит ему голову, что доказывает как раз обратное – искушенный ум. Дан не понимал ее, злился оттого, а отступать не хотел: задела она его чем-то. Может, троллейбусом на счет «десять», а может, глазами, сверкнувшими из-под платка тогда, на остановке.
Казалось бы, чего проще: раскланяться и уйти в ночь, забыть о происшествии, не морочить себе голову. Что, у него до этой Оли проколов не было? Были проколы, не всем женщинам он нравился, особенно попервоначалу. Чувствовал он их скрытое сопротивление – сопротивление разговору, даже вопросу какому-нибудь наипростейшему – и отступал, не лез напролом, да, впрочем, и не принадлежал он к счастливой категории мужиков-профессионалов, для кого любая женщина в первую очередь повод проверить свою «неотразимость». Дан трудно знакомился, даже если его знакомили специально, а такое случалось неоднократно: жены друзей не любят холостяков, ищут им незамужних подруг, конечно же, «безумно интересных». Было, было, хаживал он на смотрины, и не всегда, к слову, они оканчивались безрезультатно: монахом-схимником Дан себя не считал, а, напротив, поглядывая иной раз в зеркало, видел там орла-гренадера – в отца, в деда, в прадеда, – и ростом бог не обидел, и прочими статями, и кое-какая голова на плечах имеется. Но в голове этой как раз тормозное устройство хорошо свинчено. Оно и подсказывает сейчас; притормози, Дан, не лезь вон из кожи. Что ты нашел в этой Оле?..
– Следующая остановка – Самотечная площадь, – захрипел динамик.
– Вам сходить, – быстро сказала Оля.
– Я вас провожу, – из вежливости, из вежливости: ты же – джентльмен. Дан.
– Ни в коем случае. Меня не надо провожать, я этого не люблю.
– Но, Оля…
– Мне от остановки два шага. Ну я вас прошу…
Дан встал. Он уже принял решение: попрощаться и уйти. Завтра понедельник, тяжкий день, опять работа, репетиция с утра, нервотрепка в главке, надо выспаться и встать со свежей головой по возможности. Итак, попрощаться и уйти…
– Жаль, Оля. Неужели так и не увидимся больше?
– Почему не увидимся? Я же волшебница, а волшебницы не бросают хороших людей.
Опять смеется? Кто ее разберет…
– Я могу вам позвонить?
– Лучше я вам. Скажите номер.
– Я запишу, – Дан мгновенно забыл о твердом решении «попрощаться и уйти», лихорадочно выхватил из кармана плаща записную книжку, вырвал листок, торопливо нацарапал – троллейбус качало – номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– Вам далеко ехать? – спросил Дан.
– Не очень, – ответила женщина. – А вам?
– Мне до Самотеки.
Опять помолчали. Водитель исправно объявлял остановки, кто-то входил и выходил, кто-то шумно смеялся на задней сиденье, потом смех утих… Дан не следил за троллейбусной ночной жизнью, она текла как бы мимо него, не задевая, даже не очень-то обнаруживая себя.
– А что вы так поздно и одна? – спросил Дан, изумляясь собственной бестактности.
– Дела, – спокойно сказала женщина. – А вы что?
– Я в гостях был. У друзей. У них сыну три года стукнуло. Его зовут Антон.
– Друга?
– Нет, сына. А друга зовут Валерий Васильевич. А его жену зовут Инна. А его тещу, которая целыми днями сидит с Антоном, зовут Марфа Петровна.
– Редкое имя…
– Да уж… У меня тоже редкое имя. Знаете, какое?
– Какое?
– Даниил. А короче – Данила. А общеупотребительно – Дан.
Женщина внимательно оглядела Дана, изучающе оглядела.
– Что-нибудь не так? – спросил Дан.
– Вам, вероятно, лет тридцать?
– Попали в «десятку».
– Тогда все Сергеи да Андреи рождались, это сейчас мода на старые имена пошла.
– Папаня мой чурался моды, но не бежал от традиций. Сам он был Фрол, а дед – Гаврила, а прадед – опять Даниил.
– Значит, вы – в прадеда…
– Вроде…
Тут бы спросить: а ее-то как зовут? Но Дан почему-то не решался задать этот невиннейший из вопросов, что-то удерживало его, а что – сам не ведал. Разговорился он как-то глупо, не к месту, да и не к желанию собеседницы. А какая она собеседница? Что ни спросишь – темнит, сама ни о чем не заговаривает, не интересуется, а он, между прочим, чуть ли не всю свою биографию выложил. А болтун, как известно, находка для шпиона.
Теперь уж он оглядел «шпиона» – как она давеча его взглядом прощупала. Ничего особенного: одна из тысячи. Сняла мокрый платок, повесила его на никелированную трубку над передним сиденьем, расстегнула воротник синего – все-таки модного! – плаща. Волосы коротко стрижены – не черные и не светлые, так – серединка на половинку, самый распространенный сейчас колер. Глаза, правда, большие – карие, ресницы подкрашены, а веки не подведены: незачем глаза увеличивать, природа и без того расстаралась. Ну, рот, нос, щеки. Все в норме, ничего сверхъестественного, косметики – минимум. Итог: обычное миловидное личико, которое потерялось бы в сонме подобных ему, если бы не глаза…
Да-а, глаза… А ведь было в них что-то «этакое» – там, на остановке, в дождливой темноте, что-то пугающе странное – не померещилось Дану, нечего душой кривить.
– Слушайте, – сказал он решительно, – можете ответить честно на честный вопрос?
– Ну, если на честный… – улыбнулась она, и Дан «дописал» к ее портрету улыбку – хорошую улыбку, мягкую, яркую.
– Откуда взялся троллейбус? Да еще на счет «десять»? Я ведь, прежде чем зажмуриться, поглядел: он и не маячил.
– Честно? – вроде бы раздумывала она. – Да не поверите вы, Даниил Фролович…
– Чтоб мне лопнуть со страшным треском, – поклялся Дан.
– Просто я – волшебница. Обыкновенная добрая волшебница.
– И все объяснение?
– И все объяснение.
Что ж, ясно: дурацкому интересу и удовлетворение дурацкое. Откуда взялся троллейбус? От верблюда! Дан его не заметил, а она углядела. Вот и все волшебство… А чувство юмора у нее – на уровне, вполне пристойное. Стоит подыграть девушке, расстараться.
– Давно практикуете?
– В волшбе? Да с детства, наверно.
– И больших высот достигли?
– Вряд ли. А потом, я ведь не всегда волшебство творить могу, а лишь для хорошего человека.
– Выходит, я хороший?
– По правде говоря, троллейбус и мне был нужен… Но вы, похоже, неплохой человек, Даниил Фролович.
– Откуда вы знаете? Может, я тать ночной? Может, я убил бабушку, обокрал банк и укрываюсь от десятерых жен с малыми детишками?
Не улыбнулась. Шутка не по ней.
– Вряд ли, Даниил Фролович.
– Ой, не величайте меня так торжественно. Я же назвался – Дан. Дан – и все тут. – Теперь, пожалуй, его ничего не останавливало: – А ваше имя скажете или скроете?
– Чего ж скрывать? Олей меня зовут.
А вот здесь была ирония – чуть-чуть, самая малость – в этом простецком «чего ж скрывать». Дан чувствовал, что он никак не может поймать верный тон разговора. То она абсолютно искренна в своей ангельской наивности, то излишне серьезна, то иронична. Или милая девушка Оля все-таки дура, или она ловко морочит ему голову, что доказывает как раз обратное – искушенный ум. Дан не понимал ее, злился оттого, а отступать не хотел: задела она его чем-то. Может, троллейбусом на счет «десять», а может, глазами, сверкнувшими из-под платка тогда, на остановке.
Казалось бы, чего проще: раскланяться и уйти в ночь, забыть о происшествии, не морочить себе голову. Что, у него до этой Оли проколов не было? Были проколы, не всем женщинам он нравился, особенно попервоначалу. Чувствовал он их скрытое сопротивление – сопротивление разговору, даже вопросу какому-нибудь наипростейшему – и отступал, не лез напролом, да, впрочем, и не принадлежал он к счастливой категории мужиков-профессионалов, для кого любая женщина в первую очередь повод проверить свою «неотразимость». Дан трудно знакомился, даже если его знакомили специально, а такое случалось неоднократно: жены друзей не любят холостяков, ищут им незамужних подруг, конечно же, «безумно интересных». Было, было, хаживал он на смотрины, и не всегда, к слову, они оканчивались безрезультатно: монахом-схимником Дан себя не считал, а, напротив, поглядывая иной раз в зеркало, видел там орла-гренадера – в отца, в деда, в прадеда, – и ростом бог не обидел, и прочими статями, и кое-какая голова на плечах имеется. Но в голове этой как раз тормозное устройство хорошо свинчено. Оно и подсказывает сейчас; притормози, Дан, не лезь вон из кожи. Что ты нашел в этой Оле?..
– Следующая остановка – Самотечная площадь, – захрипел динамик.
– Вам сходить, – быстро сказала Оля.
– Я вас провожу, – из вежливости, из вежливости: ты же – джентльмен. Дан.
– Ни в коем случае. Меня не надо провожать, я этого не люблю.
– Но, Оля…
– Мне от остановки два шага. Ну я вас прошу…
Дан встал. Он уже принял решение: попрощаться и уйти. Завтра понедельник, тяжкий день, опять работа, репетиция с утра, нервотрепка в главке, надо выспаться и встать со свежей головой по возможности. Итак, попрощаться и уйти…
– Жаль, Оля. Неужели так и не увидимся больше?
– Почему не увидимся? Я же волшебница, а волшебницы не бросают хороших людей.
Опять смеется? Кто ее разберет…
– Я могу вам позвонить?
– Лучше я вам. Скажите номер.
– Я запишу, – Дан мгновенно забыл о твердом решении «попрощаться и уйти», лихорадочно выхватил из кармана плаща записную книжку, вырвал листок, торопливо нацарапал – троллейбус качало – номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17