Пусть бы командиры приказали.
– Командиры попрятались за ваши спины, неужели не видите?
Солдат невесело усмехнулся: толку-то, что видим.
– Уходи, сынок, – уговаривала женщина рядом уже другого милиционера. – Не бери грех на душу. Всю жизнь ведь потом вспоминать будешь. Этот позор спать тебе не даст. Уходи. Я укрою, а мать простит.
Солдат, не реагируя, отрешенно смотрел поверх голов.
– Ты же жизнь свою с насилия начинаешь, – не отступала женщина. – Дети тех, кто тебя послал бить собственный народ, в Америке учатся. Ты ведь уже взрослый, должен сам думать и все понимать.
– Да уйдите вы все ради Бога! – заорал, сорвавшись, тот. – Мы хоть на службе, а что вы здесь делаете? Идите по домам спать. Мы трое суток под дождем и не евши из-за вас.
– Не из-за нас, сынок, не из-за нас, – обрадовавшись голосу подопечного, как радуются ожившему больному, ласково и осторожно ответила агитаторша. – Мы на своей земле. Это вы с друзьями лучше подумайте, кто и зачем вас сюда прислал.
– Вперед!
Женщину оттеснили, но мужичок в шапке-«петушке», вцепившись пальцами в дыры щита, удержался около своего «землячка».
Все замечал, слышал и чувствовал Мишка. И предвидел неизбежный конец, когда солдаты или в самом деле бросят все к чертовой матери и уйдут куда глаза глядят, или заревут дико и примутся колотить всех, кто попадет под руку. В глубине души он желал первого, но случится, конечно, второе. Балашихинский «свинопас» дождется точки кипения у подчиненных и даст команду «фас». Обе стороны власти пошли ва-банк, и о каком-то джентльменстве речь идти не будет. Если сегодня – колючая проволока и водометы, то что тогда завтра? Или уже сегодня? На последнем инструктаже исподволь, намеками, но давали понять: если со стороны защитников БД или депутатов спровоцируется насилие или стрельба, то это даст право милиции и ОМОНу действовать более жестко и решительно.
Скорее всего такая установка «прокачивалась» на самых верхах, потому что это «если» повторялось столько раз и с таким неприкрытым желанием, что даже самые бестолковые могли понять: тот, кто умело поработает на эту идею, по крайней мере, будет замечен и всячески обласкан. Властям как воздух нужен оправдательный толчок, чтобы наконец-то покончить с собственным позором. Бессилием. Ситуацию для них может спасти только кровь. А имея на руках телевидение, радио, практически всю прессу, ими из Белого сделать Красно-кровавый дом – задание для первоклассников. И неважно, чья это была кровь и по чьей вине. Никто никогда не докопается до истины. Да и поздно потом будет копаться. В августе 91-го это получилось как нельзя кстати…
– Лакеи! Прихлебатели, – взорвалась криками толпа на левом фланге, и, глянув туда, Багрянцев увидел мелькающие в воздухе дубинки.
Неужели началось?
– На кого руку поднимаете? На собственный народ?
– Страшитесь, мы вам этого никогда не забудем и не простим.
– Это вы сегодня у власти. Но завтра уже на собственную задницу и сядете.
Напор от демонстрантов ослаб, солдаты пошли еще быстрее, словно и в самом деле торопясь закончить дело, уехать в казармы и спрятаться с головой под одеяло…
– Спокойнее, спокойнее, – удерживал свой взвод Мишка, мотаясь от края к краю цепи. – Взяли себя в руки, спокойнее.
Пусть снимают «видюшники». Пусть завтра его поднимут и начнут топтать: взвод не поддержал, не развил, не передал дальше по цепи команду «фас». Но ведь кто-то же должен остановить это безумие, на ком-то обязана споткнуться дичайшая несуразица. Не в Уругвае же и не на Гаити, не в кино и не в страшном сне – в центре Москвы, по освещенной улице сыновья гонят дубинками своих отцов и матерей. Или это все-таки сон?
Начали оглядываться назад солдаты – верный признак того, что надломились, дрогнули. Задача командира – криком, матом, собственным примером, но взбодрить подчиненных, придавить все их чувства и мысли. Но он, Михаил Багрянцев, не станет этого делать. Пусть его солдаты сегодня боятся. Пусть оглядываются и даже отступают. Это спасет их от мучительных переживаний и будущих кошмаров. Сдержитесь, братцы.
– Спокойнее, не нервничайте, – подошел вплотную к зеленым стальным спинам подчиненных Багрянцев.
И тут же сам отпрянул назад. Впереди, между двух стальных грибов-касок мелькнуло лицо Тарасевича. Мишка и мысли боялся допустить, что увидит в толпе кого-то знакомого, а самое главное, что кто-то увидит его. Он даже Рае говорил, что сидит хоть и в повышенной готовности, но в казарме.
А тут сразу – Андрей. Увидел ли он его? А что подумает, если все же увидел и узнал? Или все?таки это был не он? Рая говорила, что тот куда-то собирался уезжать…
Нет-нет, это просто самоуспокоение, боязнь взглянуть в лицо правде. Андрей вне всякого сомнения – здесь, и именно по другую сторону баррикад. Было бы странным, если бы он спокойно где?то отдыхал или даже зарабатывал себе на жизнь. Тарасевич не позволит загонять себя в клетку, даже Указом Президента. Значит, он. Но увидел или нет?
Отвернувшись, Мишка торопливо снял притороченную к ремню каску, напялил ее поглубже на глаза. Приподнял воротник бушлата. Втянул голову в плечи. Затравленно повернувшись, осторожно обшарил взглядом толпу. Где же Андрей? Перешел в другое место? Даже если так, можно перевести дух. Сколько времени| мечтал увидеться, впервые обиделся на Раю, когда она не допыталась у Андрея, где он сейчас и что с ним, а теперь… Теперь хочется того же, что и солдатам: чтобы в самом деле побыстрее все закончилось – и в казармы. А там с головой – под одеяло…
Хотел Мишка обмануть самого себя, когда его, представленного к увольнению в запас из армии вроде бы по сокращению штатов, а на самом деле за август 91-го, вдруг вызвали в кадры МВД и предложили перейти служить в их структуры. Из царской армии шел неписаный закон: уважающий себя офицер никогда не наденет шинель жандарма. Состоять в приятельских отношениях, делать что-то совместно по службе – это ради Бога. Но после того, как охранял народ, гонять его же по улицам собственных городов… Низко и недостойно строевого офицера, да еще разведчика.
Загоношился тогда и Мишка, потом, однако, убедил себя и успокоил совесть: преступность в стране сейчас такова, что собственные бандиты быстрее зальют страну кровью, чем иноземный враг. К тому же это могла быть и своеобразная пощечина армии, выбросившей его за ненадобностью – а вот другие оценили и поверили. К тому же семья, разгромленная квартира потребовали немало денег, и сразу. Чего ради политических амбиций демократов он станет плевать на себя, на свои заслуженно полученные офицерские погоны?
Точку в сомнениях поставил «Белый медведь». Уволенный из разведки в числе первых, успевший месяц-другой покрутиться на «гражданке», он оказался более категоричен и решителен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Командиры попрятались за ваши спины, неужели не видите?
Солдат невесело усмехнулся: толку-то, что видим.
– Уходи, сынок, – уговаривала женщина рядом уже другого милиционера. – Не бери грех на душу. Всю жизнь ведь потом вспоминать будешь. Этот позор спать тебе не даст. Уходи. Я укрою, а мать простит.
Солдат, не реагируя, отрешенно смотрел поверх голов.
– Ты же жизнь свою с насилия начинаешь, – не отступала женщина. – Дети тех, кто тебя послал бить собственный народ, в Америке учатся. Ты ведь уже взрослый, должен сам думать и все понимать.
– Да уйдите вы все ради Бога! – заорал, сорвавшись, тот. – Мы хоть на службе, а что вы здесь делаете? Идите по домам спать. Мы трое суток под дождем и не евши из-за вас.
– Не из-за нас, сынок, не из-за нас, – обрадовавшись голосу подопечного, как радуются ожившему больному, ласково и осторожно ответила агитаторша. – Мы на своей земле. Это вы с друзьями лучше подумайте, кто и зачем вас сюда прислал.
– Вперед!
Женщину оттеснили, но мужичок в шапке-«петушке», вцепившись пальцами в дыры щита, удержался около своего «землячка».
Все замечал, слышал и чувствовал Мишка. И предвидел неизбежный конец, когда солдаты или в самом деле бросят все к чертовой матери и уйдут куда глаза глядят, или заревут дико и примутся колотить всех, кто попадет под руку. В глубине души он желал первого, но случится, конечно, второе. Балашихинский «свинопас» дождется точки кипения у подчиненных и даст команду «фас». Обе стороны власти пошли ва-банк, и о каком-то джентльменстве речь идти не будет. Если сегодня – колючая проволока и водометы, то что тогда завтра? Или уже сегодня? На последнем инструктаже исподволь, намеками, но давали понять: если со стороны защитников БД или депутатов спровоцируется насилие или стрельба, то это даст право милиции и ОМОНу действовать более жестко и решительно.
Скорее всего такая установка «прокачивалась» на самых верхах, потому что это «если» повторялось столько раз и с таким неприкрытым желанием, что даже самые бестолковые могли понять: тот, кто умело поработает на эту идею, по крайней мере, будет замечен и всячески обласкан. Властям как воздух нужен оправдательный толчок, чтобы наконец-то покончить с собственным позором. Бессилием. Ситуацию для них может спасти только кровь. А имея на руках телевидение, радио, практически всю прессу, ими из Белого сделать Красно-кровавый дом – задание для первоклассников. И неважно, чья это была кровь и по чьей вине. Никто никогда не докопается до истины. Да и поздно потом будет копаться. В августе 91-го это получилось как нельзя кстати…
– Лакеи! Прихлебатели, – взорвалась криками толпа на левом фланге, и, глянув туда, Багрянцев увидел мелькающие в воздухе дубинки.
Неужели началось?
– На кого руку поднимаете? На собственный народ?
– Страшитесь, мы вам этого никогда не забудем и не простим.
– Это вы сегодня у власти. Но завтра уже на собственную задницу и сядете.
Напор от демонстрантов ослаб, солдаты пошли еще быстрее, словно и в самом деле торопясь закончить дело, уехать в казармы и спрятаться с головой под одеяло…
– Спокойнее, спокойнее, – удерживал свой взвод Мишка, мотаясь от края к краю цепи. – Взяли себя в руки, спокойнее.
Пусть снимают «видюшники». Пусть завтра его поднимут и начнут топтать: взвод не поддержал, не развил, не передал дальше по цепи команду «фас». Но ведь кто-то же должен остановить это безумие, на ком-то обязана споткнуться дичайшая несуразица. Не в Уругвае же и не на Гаити, не в кино и не в страшном сне – в центре Москвы, по освещенной улице сыновья гонят дубинками своих отцов и матерей. Или это все-таки сон?
Начали оглядываться назад солдаты – верный признак того, что надломились, дрогнули. Задача командира – криком, матом, собственным примером, но взбодрить подчиненных, придавить все их чувства и мысли. Но он, Михаил Багрянцев, не станет этого делать. Пусть его солдаты сегодня боятся. Пусть оглядываются и даже отступают. Это спасет их от мучительных переживаний и будущих кошмаров. Сдержитесь, братцы.
– Спокойнее, не нервничайте, – подошел вплотную к зеленым стальным спинам подчиненных Багрянцев.
И тут же сам отпрянул назад. Впереди, между двух стальных грибов-касок мелькнуло лицо Тарасевича. Мишка и мысли боялся допустить, что увидит в толпе кого-то знакомого, а самое главное, что кто-то увидит его. Он даже Рае говорил, что сидит хоть и в повышенной готовности, но в казарме.
А тут сразу – Андрей. Увидел ли он его? А что подумает, если все же увидел и узнал? Или все?таки это был не он? Рая говорила, что тот куда-то собирался уезжать…
Нет-нет, это просто самоуспокоение, боязнь взглянуть в лицо правде. Андрей вне всякого сомнения – здесь, и именно по другую сторону баррикад. Было бы странным, если бы он спокойно где?то отдыхал или даже зарабатывал себе на жизнь. Тарасевич не позволит загонять себя в клетку, даже Указом Президента. Значит, он. Но увидел или нет?
Отвернувшись, Мишка торопливо снял притороченную к ремню каску, напялил ее поглубже на глаза. Приподнял воротник бушлата. Втянул голову в плечи. Затравленно повернувшись, осторожно обшарил взглядом толпу. Где же Андрей? Перешел в другое место? Даже если так, можно перевести дух. Сколько времени| мечтал увидеться, впервые обиделся на Раю, когда она не допыталась у Андрея, где он сейчас и что с ним, а теперь… Теперь хочется того же, что и солдатам: чтобы в самом деле побыстрее все закончилось – и в казармы. А там с головой – под одеяло…
Хотел Мишка обмануть самого себя, когда его, представленного к увольнению в запас из армии вроде бы по сокращению штатов, а на самом деле за август 91-го, вдруг вызвали в кадры МВД и предложили перейти служить в их структуры. Из царской армии шел неписаный закон: уважающий себя офицер никогда не наденет шинель жандарма. Состоять в приятельских отношениях, делать что-то совместно по службе – это ради Бога. Но после того, как охранял народ, гонять его же по улицам собственных городов… Низко и недостойно строевого офицера, да еще разведчика.
Загоношился тогда и Мишка, потом, однако, убедил себя и успокоил совесть: преступность в стране сейчас такова, что собственные бандиты быстрее зальют страну кровью, чем иноземный враг. К тому же это могла быть и своеобразная пощечина армии, выбросившей его за ненадобностью – а вот другие оценили и поверили. К тому же семья, разгромленная квартира потребовали немало денег, и сразу. Чего ради политических амбиций демократов он станет плевать на себя, на свои заслуженно полученные офицерские погоны?
Точку в сомнениях поставил «Белый медведь». Уволенный из разведки в числе первых, успевший месяц-другой покрутиться на «гражданке», он оказался более категоричен и решителен:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67