ДЕ-Э-ВЯТЬ!
Бетонные стены камеры высосали, казалось, все его телесное тепло. Снаружи сладко благоухала ночь. Здесь, в тюремном боксе Сакраменто, Коул оказался открыт всем арктическим ветрам. Мелко дрожа от озноба, он застегнул рубашку на все пуговицы.
Очнувшись в сумерках с тяжко пульсирующей от боли головой, он решил, что его не убили лишь потому, что слишком много вокруг свидетелей, недостаточно лояльных МТФ. Причем убить его собрались наверняка. Обычно бессознательного заключенного помещают в тюремный лазарет. Здесь же врача, судя по всему, решили не вызывать, чтобы не задерживать доставку задержанного в Сан-Франциско.
Сидя на краю исцарапанных нар, Коул угрюмо кивнул. Даже скучно, насколько все предсказуемо: утром при переезде инсценируют банальную попытку к бегству и шлепнут. Логика элементарна.
Завернувшись по знобко дрожащие плечи в тюремное одеяло, он закрыл глаза и стал вслушиваться в приглушенные шумы вечернего Сакраменто, доносящиеся через зарешеченное окошко под потолком. Ум ушел в ленивый дрейф, давая себя окутать призрачному городскому напеву, находя уют в незримо урчащем присутствии города – так похожего на его собственный и вместе с тем иного. И было в нем что-то безошибочно узнаваемое: ощущение некой невидимой организации. Он попробовал сконцентрироваться на этом едва уловимом энергетическом мерцании…
– Эй, там, – женский голос из-за кованой металлической двери.
Коул глянул на квадратик дверного оконца – толком ничего не разобрать. Кэтц?
Вскочив, он в два шага подошел к двери; одеяло при этом слетело на пол.
Но женщина за дверью была незнакомая. Крашеные рыжие волосы, зачесанные на одну сторону, застенчиво ниспадали на обнаженное левое плечо. Однотонное зеленое платье, кокетливо приоткрывающее одну грудь, плотно облегало ее холеную фигуру; изящная кисть руки с перламутровым лаком томно покоилась на вырезе декольте. Истинный цвет породистого лица терялся за мертвенным слоем косметики. Глаза скрыты плотно прилегающей зеркальной оправой. Коул понял, что это шлюха – не по одежде или косметике (любой пижон нынче так их сымитирует, что и не отличить), а по манере держаться, различимой лишь наметанным глазом: соблазн и распутная дерзость в едином букете. И было в ней еще что-то странное: скрытое, основанное на собственной силе достоинство, ощущение какой-то глубины. Такое сочетание качеств Коул видел лишь однажды…
– Город? – произнес он, словно пароль.
Ее губы тронула чуть заметная улыбка. Ее мимика напоминала замедленную съемку проседающей в землетрясение мраморной стены. Прочная. Очень.
– Город? – переспросил Коул, уже почти не сомневаясь, что это он.
Она покачала головой.
– Нет, – послышался ее низкий, с сипотцой голос умудренного искусителя. – Я не оттуда. Я из другого места.
– А как… Как ты сюда попала?
– В этом городе я могу проникать куда угодно. Почти. Мне недоступны лишь несколько мест.
– Они не знают, что ты здесь? – спохватился Коул.
– Они не знают, что я здесь… Они задумали тебя убить, Коул.
– Я так и полагал… Они даже не озаботились зачитать мне права. И позволить сделать звонок. Наверное, местные орлы так охамели по той причине, что…
– …собираются списать все на жару, если с тобой что-то произойдет, – закончила она, сопроводив слова кивком.
Коул сплюнул.
– А как далеко тянутся лапы Роскоу? – поинтересовался он.
– До Реддинга, что у нас, в Калифорнии. Но Свора пытается подобраться к МТФ повсюду – с переменным успехом. Но скоро их ждет большой сюрприз, если все… все остальные места организуются как надо.
– В каком смысле?
– В летальном. Пожары, автокатастрофы, кирпичи на голову. Смерть от удара током или волны в собственном бассейне. Все это точно и избирательно. Смерть нужных людей. – (У Коула вызывал оторопь ее бесстрастный тон.) – Но для начала мы должны выработать общую стратегию. Я боюсь, что твой – твой Город не настроен сотрудничать с нами. Он одержим. Никак не хочет поступиться своим влиянием. Тебя предупреждала подруга: мне это известно, потому что она общается с Чикаго, а Чикаго держит связь со мной.
– Ты имеешь в виду Кэтц? – спросил Коул, вспотевшими руками схватившись за прутья решетки.
– Да. У нее с Чикаго хороший контакт.
Голова пошла кругом, но постепенно якобы непринужденные реплики женщины складывались в ясную картину. И Коул понял:
– Ты – Сакраменто. – Она кивнула. – И у всех больших городов есть… э-э… своего рода разум, самосознание? Которое иногда способно проявляться?
– «Иногда» – ответ на оба вопроса.
Коул издал долгий прерывистый вздох:
– Тогда, получается… ты и меня можешь отсюда вытащить?
– Могу. Если ты мне кое-что пообещаешь.
– Слушаю.
– Обещай, что попытаешься убедить свой Город сотрудничать с нами… в Чистке. Он поймет, о чем ты. Если бы он поддерживал с нами более тесный контакт, ему бы сообщили, что твоя поездка бесполезна, что Фарадей куплен…
– Я обещаю.
И дверь отворилась – сладко, как поцелуй младенца.
В бетонном коридоре было пусто, хоть самолетики пускай. Коул пошел за ней – за Сакраменто – к тупику в конце коридора. Под ее руками массивные бетонные блоки словно превращались в куски торта. Коул взялся было помогать, расшатывать соседние, но только оцарапал руки: стена для него была твердая, как и полагается стене. Методично устранив преграду (в бетоне образовалась брешь размером с дверь), женщина вывела его в близлежащую аллею.
А затем повела в ночь. Такси без водителя доставило их на вокзал, где как раз готовился к отходу ночной экспресс.
Напоследок она его поцеловала, чуть коснувшись губами щеки.
Кожа потом горела так, будто по ней чиркнули ледышкой.
Кэтц.
Она ждала его на тротуаре возле отеля. Было около четырех утра; присутствие Города шло на убыль. Рассвет готовился взойти над кварталами подобием арки. Светлело буквально на глазах, хотя Кэтц он видел все еще как сквозь вуаль.
Коул качнул головой.
Его выпустили их тюрьмы – из ловушки, которая должна была кончиться смертью. И Кэтц здесь, и Городу он возвращен.
Но это ненадолго.
«Вот и не трать время попусту», – сказал он себе и шагнул ей навстречу.
Они обнялись. Усталость Коула, которого еще минуту назад покачивало, при виде Кэтц истаяла. Кэтц стояла в светлом предрассветном сумраке, отбрасывая синеватую тень, вокруг ее черных ботинок постепенно испарялась скопившаяся за ночь роса. Теперь, крепко держа ее в объятиях, Коул перевел дух от разнообразия обуревающих его чувств… Кэтц казалась непривычно маленькой, худенькой, хрупкой под весом черной кожанки по сравнению с тем монументальным образом, который остался в памяти Коула.
Он отступил и, держа Кэтц за плечи вытянутыми руками, вгляделся ей в лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52