Вильям Козлов
Его голубая звезда

Доктор приложил черную розетку стетоскопа к обнаженной груди мальчика, послушал, потом посадил его на стул и блестящим молоточком несколько раз не больно ударил под коленкой: худая нога дернулась. Дернулась и вторая нога, когда доктор ударил по ней молоточком.
— Покажи язык?
Мальчик показал.
— Скажи «а-а».
— А-а-а, — промычал мальчик.
— Что у тебя болит?
— Ничего, доктор, — ответил мальчик.
— Он плохо спит, — вставил отец.
— По ночам, — прибавила мать.
— Я днем хорошо сплю, — сказал мальчик.
— Надо ночью спать, а днем бодрствовать, — сказал доктор. — Посмотри, вокруг какая красота: бабочки летают, облака по небу плывут, ветерок листвой деревьев играет, вся природа оживает днем и радуется жизни! А ночь — это для летучих мышей, сов, хищников. Ночью пустынно на земле, серо, скучно…
— Доктор, вы не знаете, что такое ночь, — вдруг загорелись глаза мальчика. — Ночвь — это свобода, такое ощущение, что за спиной у тебя крылья… Хочется залезть на высокую башню и полететь…
— Куда? — спросил доктор.
— К звездам, — прошептал мальчик. Щеки его порозовели. — Они такие далекие и прекрасные! А днем звезды тусклые, бледные.
— Днем звезд на небе не бывает, — заметил доктор.
— Я их вижу, доктор, — тихо сказал мальчик.
— Он здоров, — заявил родителям доктор. — А это увлечение звездами пройдет. Не давайте ему днем спать, волей-неволей он к ночи утомится и заснет.
— Доктор, он ни с кем не дружит, — сказал отец.
— Учителя жалуются, что он спит на уроках, — поддержала его мать. — Из всех предметов любит одну астрономию.
— У него глаза необыкновенные, — задумчиво сказал доктор. — Я таких глаз ни у кого не видел.
— Он говорит, что хорошо видит ночью, — заметил отец.
— Мы не слышим, когда он ночью в кромешной тьме встает с постели: никогда ничего не заденет, — прибавила мать.
— Он — лунатик, доктор? — спросил отец.
— Мы закрываем на ключ дверь в его комнату, — сказала мать. — Он вылезает в окно.
— Мальчик здоров, — повторил доктор. — А это все пройдет, вот увидите…
Но ничего не прошло. Родители не давали сыну днем спать, он бродил по дому вялый, сонный, не обращал внимания на веселые игры своих сверстников, никогда не смеялся.
Отец уже подумывал о том, чтобы забить в его комнате окна железными решетками, но мать отговорила: сын тогда будет чувствовать себя как в тюрьме.
Но лишь наступал вечер и на небе зажигались звезды, мальчик становился неузнаваемым: он оживлялся, большие прозрачные глаза его вспыхивали.
Родители давно заметили, что ночью глаза у сына светятся ровным голубоватым огнем. В такие мгновения им казалось, что это вовсе не их сын, а кто-то чужой, незнакомый, далекий.
Когда все в доме засыпали, мальчик — он ни на минуту не смыкал глаз — неслышно поднимался с постели, выбирался через окно в сад, оттуда по дереву вскарабкивался на черепичную крышу дома — все это он делал легко и бесшумно, — ложился на спину у кирпичной трубы и пристально смотрел в небо. Так, иногда в полной неподвижности, он лежал на крыше до самого рассвета… Однажды родители хватились его утром, обыскали весь дом и, к своему удивлению, обнаружили на крыше… Мальчику попало, окно, через которое он выбирался ночью из дома, все-таки забили гвоздями и даже пригрозили поставить решетку. Родители решили, что он лунатик, и вот показали врачу… Взрослые часто не хотят да и не могут понять своих детей, как это еще заметил в своем «Маленьком принце» Антуан де Сент-Экзюпери. А мальчик затосковал. Он метался по своей закрытой на ключ маленькой комнате, становился на подоконник и подолгу смотрел на звезды, но стекло искажало далекий свет звезд, и мальчику хотелось разбить окно и выбраться наружу… Окно он не разбил: ногтями отковырял замазку и вынул стекло. Теперь он снова мог выбираться на свободу, снова мог видеть дорогие ему звезды. Лишь наступал рассвет, он заставлял себя вернуться в комнату, поставить стекло на прежнее место и улечься на кровать…
Мальчик стал юношей, но, как и прежде, оставался замкнутым, сторонился своих сверстников. Ему было неинтересно с ними. Теперь каждый вечер он уходил из дому, забирался на высокую, заросшую дроком и можжевельником гору и, лежа на гладком валуне, смотрел на далекие звезды. Здесь ему не мешали. Ночью подниматься на эту мрачную гору не решался никто. Лишь совы и летучие мыши иногда бесшумно скользили над валунами, заросшими травой и колючками. Юноша на них не обращал внимания, ночные твари совсем его не боялись, наверное, принимали за своего.
Родители махнули на него рукой — пусть смотрит на звезды, раз ему нравится. В конце концов, ничего плохого в этом нет. Они убедились, что он не лунатик. Луна его не интересовала. И юноша смотрел в космос все звездные ночи напролет. Лишь в дождь и в пасмурные дни он не поднимался на гору. И вот стали родные замечать, что юноша худеет с каждым днем. Только глаза ярко светятся на худом нервном лице. И глаза эти были необыкновенными: большими, глубокими, как колодцы, с неестественным голубоватым блеском; одни глаза и жили на этом бледном лице. Если юноша рассеянно обращал свой взор на кого-нибудь, человек отворачивался или опускал глаза. Взгляд юноши невозможно было выдержать: в нем были мука, тревога и неразрешенный вопрос, на который никто бы на Земле не смог ответить. И людям становилось не по себе, хотелось поскорее уйти, чтобы не видеть этих пылающих отсутствующих глаз. И когда юноша окончательно слег, родители снова позвали врача. Однако и на этот раз тот никаких признаков недуга не обнаружил. Доктор развел руками и сказал:
— Юноша очень истощен, но совершенно здоров.
— Может быть, ты, сын, влюблен? — спросила мать.
— Влюблен, — ответил он.
— В кого?
— В одну далекую-далекую голубую звезду, — слабо улыбнулся он.
— Юноши влюбляются в девушек, — заметил отец.
— А я — в звезду, — повторил юноша и больше на эту тему не пожелал разговаривать: все равно его не поймут. В этом он уже давно убедился, еще в детстве.
Эта ночь была особенно светлой и звездной. Млечный Путь распростерся над Вселенной, будто приглашая совершить путешествие в бесконечность. Когда все уснули, юноша с трудом поднялся с постели, кое-как небрежно оделся и потихоньку ушел из дому. Он даже не оглянулся. Глаза его светились в ночи ярче, чем у кошек. Несколько раз ему пришлось отдыхать на обломках сказы, прежде чем он вскарабкался на высокую гору. Мрачной была она ночью, таинственной. Кружилась голова, стучало сердце. Вот и вершина. Ветер шевелил колючие стебли, и они издавали звон. Он достал из расщелины, спрятавшейся в жесткой траве, розовый плоский камень, улегся на голый валун, а под голову положил розовый камень и стал смотреть в небо.
1 2 3 4