«Участковый жел. дор. мил.». В замке двери торчал плоский ключ с колечком.
— Я ему свистнул… — бормотал над ухом Володька.
Ратмир молча стоял на перроне и смотрел на приближающийся пассажирский поезд. Окутанный клубами морозного пара паровоз толкал перед собой бешено крутящиеся в ярком луче головного фонаря крупные снежинки. На крышах вагонов возле вентиляционных труб намело небольшие сугробы снега. Снег и на поручнях, и на ступеньках вагонов. Еще не совсем темно, и заиндевелые окна не освещены. В этих краях уже можно светомаскировку не соблюдать: немецкие бомбардировщики сюда не залетают. Случается, на большой высоте прочертит морозное небо неширокой белой полосой разведчик, или, как его называют, рама, и исчезнет.
Дождавшись, когда из комнаты участкового вышли женщина с мешком и железнодорожник, Ратмир сказал Володьке, чтобы он ждал его на путях возле товарняка, застрявшего на небольшой станции Мураши вот уже вторые сутки. В одном из вагонов жили трое военных. У них была печка-чугунка, а дров они сами вволю заготовили. К самой станции с южной стороны подступал сосновый бор. Военные ехали в тыл за лошадьми, которых они погрузят в вагоны и повезут поближе к линии фронта. Весной дороги будут худые, так вот лошади и поволокут на передовую пушки и другую боевую технику. Где никакая машина ни пройдет, там вездеход-лошадка проскочит…
С военными познакомился Степка Ненашев. Он помог им таскать из леса сушняк, а потом стал с ними играть в карты. Коневодам было скучно, и они охотно пускали к себе мальчишек погреться у печки. Иногда угощали густым вареном из почерневшего котелка, давали по сухарю на брата. На раскаленной чугунке всегда стоял закопченный чайник с кипятком. Заварки у коневодов давно не было, и когда Налим принес им полпачки настоящего грузинского чая, то старший из них выделил мальчишкам по большому куску сахара.
Как-то Налим разжился подмороженной картошкой. Ее нарезали дольками, присаливали и налепляли на раскаленную чугунку сначала одной стороной, потом другой. Сладковатые подрумяненные кругляши все ели с большим удовольствием.
— Голь на выдумки хитра, — смеялись коневоды, удивляясь, что можно без жира так аппетитно поджарить картошку.
— Не поешь толком — будешь волком, — не лез и карман за словом Налим, уписывая картошку.
…Ратмир вдруг сорвался с места, пробежал по перрону до конца состава, затем повернулся и, петляя меж пассажиров, проскочил в коридор и с ходу ворвался в милицейскую комнату. Моргая глазами, уставился на милиционера, стоявшего у круглой черной печи и гревшего об нее ладони с растопыренными пальцами. Налим, понурив голову и, как всегда в подобных случаях, напустив на себя несчастненький вид, стоял у стены. На грязных щеках две светлые полоски от слез. Притвора Налим мог в любой момент выжать из себя горючую слезу. И голос у него менялся: становился плаксивым и тонким.
— Товарищ милиционер! — выпалил Ратмир. Там у седьмого вагона бандиты проводника зарезали!..
Высокий милиционер и синей форме и с кобурой на боку, из которой выглядывала рукоятка нагана, отскочил от печки, будто обжегшись. Поспешно продевая длинные руки в рукава шинели, спросил:
— Запомнил в лицо?
— Ряшка — во! — сделал округлое движение руками Ратмир. — Как пырнет финкой в живот…
— Не уйдет! — пробормотал милиционер, расстегивая кобуру.
Ратмир первым выскочил из комнаты, милиционер — за ним. Остановившись, повернул ключ в двери.
— Ой, что там делается!.. — повернувшись к нему, закричал Ратмир. — Еще, кажется, кого-то…
Милиционер, топоча сапогами, без фуражки выскочил на перрон и кинулся к седьмому вагону, который был почти в самом конце. Порядок номеров вагонов не соблюдался. На бегу участковый доставал из кобуры наган. Как Ратмир и предполагал, милиционер не вытащил ключ из двери. Немедля мальчишка освободил Степку. Пробежав на другую сторону вокзала, они, прыгая через обледеневшие шпалы, помчались к товарняку, стоявшему на запасном пути. Из теплушки выглядывал Володька и махал им рукой.
— Правда проводника пришили? — на ходу спросил запыхавшийся Степка.
— Тебя самого когда-нибудь пришьют, — ответил Ратмир.
— Такая у нас опасная работенка… — ухмыльнулся Налим, и подбитый глаз его зловеще блеснул.
— Не нравится мне все это, — сказал Ратмир.
Станцию Мураши покинули ночью. Опять была давка у вагонов, ругань, крики, визг женщин. В этой сумятице охотились разные поездные воришки. Они бритвами, зажатыми между пальцами, вспарывали мешки и выхватывали оттуда все, что под руку попадется. Впрочем, воры были опытные и на ощупь сразу определяли, что в мешках.
Мальчишки вскочили на обледенелую подножку, на ходу с другой стороны трехгранником открыли тяжелую заиндевелую дверь в тамбур. Оттуда проникли в душный переполненный вагон, гудящий, как растревоженный улей. Люди неохотно теснились на сиденьях, давая место новым пассажирам. Верхние полки были заняты, под нижними сиденьями, где не стояли вещи, можно еще было пристроиться. Правда, мало радости нюхать пыль и видеть перед самым носом чужие валенки и сапоги, но зато тепло было и можно вытянуться, а это все лучше, чем сидеть скорчившись в проходе и держаться за привязанный лямками к руке или ноге мешок с добром. Когда кто-нибудь с трудом пробирался в туалет, в проходе шелестел ропот обеспокоенных пассажиров.
Ратмир и Володька устроились на полу под нижними сиденьями. Под головы положили тощие мешки. Расслабленное тело ощущало вибрацию вагона, совсем близко звонко щелкали колеса на стыках рельс. Тоненько дребезжала какая-то железяка. В вагоне было сумрачно. Керосиновая лампа, вставленная в фонарь над проходом, освещала весь полудремлющий вагон.
С другой стороны подполз к ним Налим. Глаза возбужденно блестят, одна скула вспухла, на лбу ссадина.
— Она в следующем вагоне, — зашептал Степка. — Я ее сразу приметил.
— Кто она? — спросил Ратмир.
— Та тетка, что золотишком промышляла на толчке, — напомнил Налим. — Устроилась на лавке у самого выхода. Выманить бы ее в тамбур.
— Ты же Налим, — тихонько хмыкнул Володька. — Заползи ей в грудя и конфискуй драгоценности…
— Там еще крутится в тамбуре какой-то лоб, — озабоченно заметил Налим. — Не опередил бы он нас?
— Я больше в эти игры не играю, — сказал Ратмир, отвернулся и даже закрыл глаза.
— Она же, ясное дело, спекулянтка! — горячо зашептал Степка. — Видел, как на барахолке обдирала людей? За банку меда — золотые серьги! Я не я, если ее не пощупаю… Добра-то сколько!
— Близок локоть, да не укусишь, — шепотом отвечал ему Володька. — Не выйдет она в тамбур. Чего ей там делать? Да еще с золотом за пазухой?
— Я покараулю, — сказал Налим и, вытирая телогрейкой вагонную пыль с пола, дал задний ход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Я ему свистнул… — бормотал над ухом Володька.
Ратмир молча стоял на перроне и смотрел на приближающийся пассажирский поезд. Окутанный клубами морозного пара паровоз толкал перед собой бешено крутящиеся в ярком луче головного фонаря крупные снежинки. На крышах вагонов возле вентиляционных труб намело небольшие сугробы снега. Снег и на поручнях, и на ступеньках вагонов. Еще не совсем темно, и заиндевелые окна не освещены. В этих краях уже можно светомаскировку не соблюдать: немецкие бомбардировщики сюда не залетают. Случается, на большой высоте прочертит морозное небо неширокой белой полосой разведчик, или, как его называют, рама, и исчезнет.
Дождавшись, когда из комнаты участкового вышли женщина с мешком и железнодорожник, Ратмир сказал Володьке, чтобы он ждал его на путях возле товарняка, застрявшего на небольшой станции Мураши вот уже вторые сутки. В одном из вагонов жили трое военных. У них была печка-чугунка, а дров они сами вволю заготовили. К самой станции с южной стороны подступал сосновый бор. Военные ехали в тыл за лошадьми, которых они погрузят в вагоны и повезут поближе к линии фронта. Весной дороги будут худые, так вот лошади и поволокут на передовую пушки и другую боевую технику. Где никакая машина ни пройдет, там вездеход-лошадка проскочит…
С военными познакомился Степка Ненашев. Он помог им таскать из леса сушняк, а потом стал с ними играть в карты. Коневодам было скучно, и они охотно пускали к себе мальчишек погреться у печки. Иногда угощали густым вареном из почерневшего котелка, давали по сухарю на брата. На раскаленной чугунке всегда стоял закопченный чайник с кипятком. Заварки у коневодов давно не было, и когда Налим принес им полпачки настоящего грузинского чая, то старший из них выделил мальчишкам по большому куску сахара.
Как-то Налим разжился подмороженной картошкой. Ее нарезали дольками, присаливали и налепляли на раскаленную чугунку сначала одной стороной, потом другой. Сладковатые подрумяненные кругляши все ели с большим удовольствием.
— Голь на выдумки хитра, — смеялись коневоды, удивляясь, что можно без жира так аппетитно поджарить картошку.
— Не поешь толком — будешь волком, — не лез и карман за словом Налим, уписывая картошку.
…Ратмир вдруг сорвался с места, пробежал по перрону до конца состава, затем повернулся и, петляя меж пассажиров, проскочил в коридор и с ходу ворвался в милицейскую комнату. Моргая глазами, уставился на милиционера, стоявшего у круглой черной печи и гревшего об нее ладони с растопыренными пальцами. Налим, понурив голову и, как всегда в подобных случаях, напустив на себя несчастненький вид, стоял у стены. На грязных щеках две светлые полоски от слез. Притвора Налим мог в любой момент выжать из себя горючую слезу. И голос у него менялся: становился плаксивым и тонким.
— Товарищ милиционер! — выпалил Ратмир. Там у седьмого вагона бандиты проводника зарезали!..
Высокий милиционер и синей форме и с кобурой на боку, из которой выглядывала рукоятка нагана, отскочил от печки, будто обжегшись. Поспешно продевая длинные руки в рукава шинели, спросил:
— Запомнил в лицо?
— Ряшка — во! — сделал округлое движение руками Ратмир. — Как пырнет финкой в живот…
— Не уйдет! — пробормотал милиционер, расстегивая кобуру.
Ратмир первым выскочил из комнаты, милиционер — за ним. Остановившись, повернул ключ в двери.
— Ой, что там делается!.. — повернувшись к нему, закричал Ратмир. — Еще, кажется, кого-то…
Милиционер, топоча сапогами, без фуражки выскочил на перрон и кинулся к седьмому вагону, который был почти в самом конце. Порядок номеров вагонов не соблюдался. На бегу участковый доставал из кобуры наган. Как Ратмир и предполагал, милиционер не вытащил ключ из двери. Немедля мальчишка освободил Степку. Пробежав на другую сторону вокзала, они, прыгая через обледеневшие шпалы, помчались к товарняку, стоявшему на запасном пути. Из теплушки выглядывал Володька и махал им рукой.
— Правда проводника пришили? — на ходу спросил запыхавшийся Степка.
— Тебя самого когда-нибудь пришьют, — ответил Ратмир.
— Такая у нас опасная работенка… — ухмыльнулся Налим, и подбитый глаз его зловеще блеснул.
— Не нравится мне все это, — сказал Ратмир.
Станцию Мураши покинули ночью. Опять была давка у вагонов, ругань, крики, визг женщин. В этой сумятице охотились разные поездные воришки. Они бритвами, зажатыми между пальцами, вспарывали мешки и выхватывали оттуда все, что под руку попадется. Впрочем, воры были опытные и на ощупь сразу определяли, что в мешках.
Мальчишки вскочили на обледенелую подножку, на ходу с другой стороны трехгранником открыли тяжелую заиндевелую дверь в тамбур. Оттуда проникли в душный переполненный вагон, гудящий, как растревоженный улей. Люди неохотно теснились на сиденьях, давая место новым пассажирам. Верхние полки были заняты, под нижними сиденьями, где не стояли вещи, можно еще было пристроиться. Правда, мало радости нюхать пыль и видеть перед самым носом чужие валенки и сапоги, но зато тепло было и можно вытянуться, а это все лучше, чем сидеть скорчившись в проходе и держаться за привязанный лямками к руке или ноге мешок с добром. Когда кто-нибудь с трудом пробирался в туалет, в проходе шелестел ропот обеспокоенных пассажиров.
Ратмир и Володька устроились на полу под нижними сиденьями. Под головы положили тощие мешки. Расслабленное тело ощущало вибрацию вагона, совсем близко звонко щелкали колеса на стыках рельс. Тоненько дребезжала какая-то железяка. В вагоне было сумрачно. Керосиновая лампа, вставленная в фонарь над проходом, освещала весь полудремлющий вагон.
С другой стороны подполз к ним Налим. Глаза возбужденно блестят, одна скула вспухла, на лбу ссадина.
— Она в следующем вагоне, — зашептал Степка. — Я ее сразу приметил.
— Кто она? — спросил Ратмир.
— Та тетка, что золотишком промышляла на толчке, — напомнил Налим. — Устроилась на лавке у самого выхода. Выманить бы ее в тамбур.
— Ты же Налим, — тихонько хмыкнул Володька. — Заползи ей в грудя и конфискуй драгоценности…
— Там еще крутится в тамбуре какой-то лоб, — озабоченно заметил Налим. — Не опередил бы он нас?
— Я больше в эти игры не играю, — сказал Ратмир, отвернулся и даже закрыл глаза.
— Она же, ясное дело, спекулянтка! — горячо зашептал Степка. — Видел, как на барахолке обдирала людей? За банку меда — золотые серьги! Я не я, если ее не пощупаю… Добра-то сколько!
— Близок локоть, да не укусишь, — шепотом отвечал ему Володька. — Не выйдет она в тамбур. Чего ей там делать? Да еще с золотом за пазухой?
— Я покараулю, — сказал Налим и, вытирая телогрейкой вагонную пыль с пола, дал задний ход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48