— Боцман, мы уже два часа в открытом море, а ты не доложил: хорошо ли бочки принайтовлены? Только что принята срочная радиограмма: надвигается семибалльный шторм… Помнишь, в прошлый раз, когда началась большая болтанка, десять бочек вдребезги разбило. Сам знаешь, как они в бурю летают по трюму…
— Нижним ничего не сделается, а вот за верхний ряд не ручаюсь, капитан, — ответил сообразительный боцман. — В такой свирепый шторм корабль швыряет, как щепку.
— Что ж поделаешь, опять спишем… Команде приготовиться к шторму! Задраить все люки! — гаркнул капитан, и, приложив палец к губам, громко затопал вверх по трапу. Вслед за ним протарахтел по железным ступенькам и боцман. Он быстро вошел в роль и, поднявшись наверх, стал громко топать по палубе, изображая аврал. Затем вслед за капитаном снова потихоньку спустился в трюм. Матрос оглушительно захлопнул крышку люка, и стало темно, как в гробу.
Корабль покачивался, будто и впрямь дрейфовал в открытом море, явственно плескались в борт волны, которые вполне можно было принять за штормовые валы, клокотала машина. Наверное, хитрый боцман успел дать команду, потому что палуба сотрясалась от матросских башмаков. Кто-то на железной крышке люка выбивал настоящую чечетку.
В трюме же по-прежнему было тихо. Никто не шевелился. Даже не слышно дыхания стоявших рядом людей. Прошло несколько длинных томительных минут, пока, наконец, в дальнем углу трюма не послышалась какая-то возня, удар в днище бочки и не раздался глухой голос:
— Вань, а Вань, слышал, мы уже в открытом море! Уже можно вылезать, а? У меня ноги затекли, и от бочки разит тухлятиной…
— От моей, думаешь, одеколоном пахнет?
— Я теперь на селедку и смотреть не смогу. На целый год нанюхался… Лучше бы твой дядя кофе из Бразилии возил… Лежали бы сейчас на мягких мешках, как господа.
— А еще лучше было бы лежать дома на диване с книжечкой…
— Лучше бы, — вздохнула бочка. — Вань, давай вылезем?
— Потерпим уж до ночи, а потом вылезем.
— А как мы в этом мраке узнаем, ночь это или день?
— Там, на палубе, должны склянки бить.
— Какие склянки?
— Так на кораблях время узнают… Темный ты человек, Андрей Пирожков!
Бочки помолчали, потом дальняя, что в углу, снова загудела:
— Вань, семь баллов — это много?
— Прилично, — проворчала вторая бочка.
— Они говорили, что в бурю бочки летают по трюму и разбиваются, а потом их списывают. А как же мы? Тоже будем летать? И нас спишут?
— Пока ведь не летаем? Я даже качки не чувствую.
— А я уже чувствую. — Немного помолчав, бочка спросила: — Вань, а чего это они так плохо бочки привязывают?
— Видно, боцман у моего дядюшки — шляпа. И голос у него тонкий. У настоящих боцманов не такой должен быть голос.
— Из-за какого-то растяпы боцмана с тонким голосом мы должны теперь жизнью рисковать!
Такого оскорбления в свой адрес боцман не смог стерпеть. Он откашлялся, собираясь дать достойную отповедь нахалам, но капитан сжал рукой его плечо.
— Вань, это ты? — тут же спросила бочка.
— Что — я?
Капитан, боцман и обе женщины, не шелохнувшись, слушали. Когда раздавались голоса, все вертели головами в разные стороны. Почему-то каждый из них слышал голос из другого места.
— Вань, не кажется тебе, что одновременно плыть на корабле и летать в бочках по трюму — это слишком много для первого раза?
— А как же космонавты? Знаешь, как их на тренировках швыряет на разных снарядах? По телевизору показывали… Ты представь, что бочка — это ракета, а ты — космонавт. И летим мы с тобой, Андрюшка, на Церею…
— Куда?
— В общем, на другую галактику.
— Хоть убей, не могу представить, что я космонавт… Сижу в этой ракете, то есть в бочке, как заспиртованный угорь в банке. Еще и моря не видел, а уже просолился насквозь.
— Я ведь не жалуюсь.
— Может, в твоей бочке была хорошая селедка, а в моей — тухлая. У твоего дяди тоже бывает брак…
— Пересядь в другую.
— Не все равно, в какой погибать…
Бочки помолчали. Капитан осторожно шагнул вперед, но тут дальняя бочка снова загудела:
— Ты как хочешь, Вань, а я вылезу… Слышишь, как матросы по палубе топают? Может, корабль дал течь? И по нам уже крысы бегают? И потом, моя бочка уже начинает двигаться. А космонавтом в бочке я не могу себя чувствовать. По правде говоря, круглым дураком я себя чувствую!
Послышалось кряхтенье, невнятное бормотание и скрип задвигавшейся бочки. Боцман тихонько поднялся по трапу и встал над люком. В дальнем углу тоже загудела, задвигалась бочка.
— Интересно, какое лицо будет у твоего дядюшки, когда мы вылезем из трюма…
Ваня не успел ответить: распахнулся люк, и маленький щуплый боцман, которого незаслуженно оскорбили, громовым голосом рявкнул:
— Полундра! Брысь из трюма, салажата.
2. ДВОЕ НА НАБЕРЕЖНОЙ…
На шершавых гранитных ступеньках, спускающихся к самой воде, молча сидят двое мальчишек. По набережной Кутузова идут и идут машины. Они сворачивают с Литейного моста и выстраиваются в длинный ряд у красного светофора. Зажигается зеленый — и многоцветная колонна разнокалиберных машин с шипящим шумом уносится дальше. Над подернутой свинцовой рябью Невой стоят пышные облака. Это с первого взгляда кажется, что они стоят, а если внимательно присмотреться, то видно, как облака, цепляясь рыхлыми щупальцами друг за друга, вытягиваясь и сжимаясь, медленно двигаются в сторону Финского залива.
В это прохладное весеннее утро никто и ничто не стоит на месте — все двигается: и люди, и машины, и облака, и желтые ноздреватые льдины на Неве. Не двигаются лишь двое мальчишек, угрюмо застывших на каменных ступеньках. Давно прозвенел в школе звонок и шестой «В» прилежно пишет диктант. Нина Васильевна ходит между партами и ровным усыпляющим голосом диктует…
Плывут по Неве большие и маленькие льдины. Откуда они плывут и куда? На одной расположилась ворона. Она вертит черной головой с крепким клювом, раскрывает и складывает крылья, изредка весело каркает. Нравится вороне плыть на маленьком белом корабле-льдине. А мальчишек на берегу ничто не радует. На душе у них осень. Со слякотью и дождем. Коричневый и черный портфели валяются рядом. Металлические замки пускают в глаза зайчиков.
— И надо было тебе эту дурацкую записку писать? — с упреком говорит мальчишка с густыми русыми волосами, в которые почему-то затесалась яркая желтая прядь спереди.
— Вот уж не думал, что она так быстро найдет, — оправдывается приятель. — В этой кастрюле давно ничего не варят. И потом, ты ведь говорил, что отчалим рано утром…
— Подумать только, как идиоты всю ночь в бочках просидели! От меня второй день селедкой пахнет.
— Меня мать тоже два часа в ванной продержала. А пиджак и штаны в химчистку отдала…
— Мне из-за тебя боцман хороший подзатыльник влепил… Ты его шляпой и растяпой обозвал, а он почему-то на меня подумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63