Сестренка села в кухне за стол. Ковыряет клеенку вилкой. Ждет меня. Мы всегда обедаем вместо… Придется ей сегодня обедать без меня.
Какому все-таки идиоту забрело в голову притащить в школу крючки?
Что сегодня мама сварила на обед? Если грибной суп, то мне повезло. Грибной суп я не люблю. А на второе сырники. Со сметаной. И компот с грушами. Сухие груши лежат в нижнем ящике стола. Они пахнут медом. Их можно долго жевать.
Из большого зала донесся басистый звук и замер. Оркестранты настраивают свои инструменты. Скоро придут ребята. Скоро вечер. Новогодний. Начнутся игры, потом художественная самодеятельность… Дурак я, дурак! Надо было записаться в драматический кружок. Все «артисты», занятые в концерте, были освобождены от занятий. У них генеральная репетиция. И я был бы освобожден, не сидел бы сейчас тут. Меня уговаривали, чтобы записался, а я, дурак, не захотел.
Где же Роман Дмитриевич? Я посмотрел на вешалку. Его бобриковое пальто с рыжим воротником висело. И высокая курчавая папаха стояла на полке. У директора дел по горло. А тут еще со мной надо возиться. Ходит Роман Дмитриевич по коридорам и дувает: что за отвратительные ученики у него в школе! Крючками швыряются! Еще хорошо обошлось без потерь, а если бы в глаз?
Я бы сознался, если бы бросил. Но мне и в голову такое не пришло бы! А директор думает, что это я. И Елена Петровна. И ребята…
Я услышал, как кто-то поскребся в окно. Я где-то читал, что дед-мороз справедливый старик. Он не забывает и про таких, как я. Это он стучит в окно. Наверное, ключ в форточку протянет мне.
Я подошел к окну. Увидел, как падает снег, и еще увидел много-много огней. Веселых и ярких. Снежинки плясали. И огни плясали. Деда-мороза не было. К стеклу прилепилось лицо Кима Гаврилова. Он был в пальто, но почему-то без шапки. Его нос смешно расплющился и стал белым. Ким улыбался и кивал головой. Чего он улыбается? Ишь развеселился!
Я махнул рукой и отошел от окна. Мне неприятно было смотреть на его улыбающееся лицо. Мне было совсем невесело. Но Ким снова постучал. Его рот раскрывался и закрывался. Слов я не расслышал. В учительской были двойные рамы. Тогда я забрался на подоконник и отворил форточку. У меня мелькнула мысль, что не худо бы выбраться отсюда через эту форточку. Я попытался протиснуться, но в отверстие едва пролезла голова. Боком. Назад ее с превиликим трудом вытащил.
— Иди веселись, — сказал я.
У Кима были белые волосы. Это снег припорошил. На плечах тоже снег.
— Я не пойду на вечер, — сказал Ким. — Ну их к черту!
— А подарок?
— А-а, проживу без подарка, — сказал Ким. — Скоро тебя отпустят?
Я пожал плечами. Откуда я знаю? Прошло два часа, как я сижу в учительской. А может быть, и три. У меня часов нет. Я хотел спросить у Кима, который час, но не спросил. Подумает, что переживаю. Мне не хотелось, чтобы он так думал.
— Хлеба нет у тебя? — спросил я. Откуда мог быть хлеб у Кима?
Мы немного поговорили, и он ушел. На прощание Ким сказал, чтобы я приходил к нему домой. У них отличная елка. Звезда есть и все такое. А на школьный вечер он не пойдет.
Ким помахал мне рукой и ушел. Я не видел, куда он ушел. Но я знал, что Ким попусту болтать не будет. На школьный вечер он не пойдет. Это из-за меня. Ким настоящий друг.
Я вспомнил, как мы с ним набили морду одному старшекласснику. Он приставал к нам. Это был толстый мальчишка, Круглый и розовый, как сарделька. У него была маленькая голова и маленькие серые глаза. А рот большой. Он все время раскрывал его, чтобы сказать нам какую-нибудь гадость.
Однажды мы возвращались из школы домой. Я, Ким и Галка. Толстый Венька — так звали этого мальчишку — стал задирать нас. Он стукнул Кима портфелем по голове. Ким смолчал. Потом толстяк подставил мне подножку. Я тоже не стал с ним связываться. Он на два года старше нас. И потом, он очень толстый. Его не так-то просто свалишь с ног. Может быть, мы и не набили бы ему морду, если бы не Галка. Она презрительно посмотрела на нас и сказала:
— Тюфяки!
Я посмотрел на Кима, а он на меня. Этот толстяк нам до смерти надоел. Его давно нужно было проучить. Просто удивительно: как мы до сих пор могли спускать ему? Нас с Кимом так зло разобрало, что мы тут же, на дороге, отдали Галке портфели и предложили Веньке подраться. Он раскрыл свой большой рот и захохотал. Он бы хохотал до утра, но Ким подошел к нему и дал по уху. Венька сразу перестал смеяться. Он бросился на Кима, и они схватились. Я видел, что моему другу туго. Венька повалил его на тротуар и стал пинать ногами. Это было не по правилам. Пока они возились, я стоял и смотрел. Я бы, конечно, мог подойти и трахнуть Веньку по голове. Но это тоже не по правилам. Нужно драться один на один. Но когда толстяк стал пинать лежачего Кима ногами, я не выдержал и подошел к ним.
Я изо всей силы ударил Веньку в лицо. Он сразу повернулся ко мне и замигал. Я ударил его еще раз. Он все смотрел на меня и мигал. А потом я увидел на его глазах слезы. Толстый Венька плакал, как первоклассник. Нос его распух, из него текла кровь. Венька стал размазывать ее по лицу.
И тут я увидел Галку. Во время драки я совсем забыл про нее. Галка стояла рядом и смотрела на меня. Большие серые глаза ее сияли. Я посмотрел ей в глаза и снова размахнулся, но не ударил, — Венька не защищался. Его можно было бить сколько угодно, и он все так же стоял бы и размазывал кровь по лицу.
Мы ничего не сказали Веньке, взяли у Галки свои портфели и ушли.
Больше к нам Венька не приставал.
А я потом написал Галке записку: дескать, хочу с тобой дружить. Она обещала подумать. Мне было очень приятно, что Галка думает обо мне. Только что-то слишком долго она думает. Уже пора бы и ответ дать.
Я услышал громкий топот, смех. Это в зал пустили ребят. Значит, уже кончилась самодеятельность. Сейчас начнут ходить вокруг елки и петь. А потом из класса, где гримируются «артисты», выйдет дед-мороз в красной шубе и с большим мешком. Он будет раздавать подарки.
Ребята ходили вокруг елки и пели: «В лесу родилась елочка…» Мне захотелось закрыть чем-нибудь уши или спрятаться куда-нибудь подальше. Я возненавидел эту глупую песенку. «В лесу родилась елочка…» И черт с ней! В лесу полно всяких елочек. И елей, и сосен, и разных других деревьев. Не обязательно про них петь. Деревья всегда в лесу рождаются. Не посреди же дороги им расти!
Когда песню исполняли, наверное, в двадцатый раз, я поклялся, что никогда в жизни не буду петь никаких песен, а уж про елочку и подавно. Последний человек я буду, если мой язык когда-нибудь произнесет: «В лесу родилась елочка…» И кто только придумал эту дурацкую песню?
От нечего делать я открыл шкаф и достал оттуда наш журнал. Посмотрю, у кого какие отметки выведены за четверть. Я стал листать журнал, и вдруг оттуда выпал листок.
1 2 3 4 5