– Хорошо, – произнесла вдруг она.
– А?
– Хорошо, говорю, Сережа. Я счастливая сейчас…
Сергей не ответил. Он погладил ее по щеке широкой мозолистой ладонью и только тогда понял, что она плачет.
– Ты чего?
– Так я…
– Не надо, – несмело попросил Сергей.
Алка не шевелилась. Через несколько минут она спросила:
– Помнишь, как вы с Любой свадьбу играли?
– Зачем ты… об этом?
– А я стояла вечером возле вашего дома, в саду. Обнимала дерево, смотрела в окно и плакала, – тихо продолжала Алка, будто не слыша его вопроса. – Ты смеялся, смотрел на Любу… И она тоже смеялась. Я думала: вы надо мной смеетесь. Дед Максим меня там и застал. « – Ты чего тут делаешь?» – спросил он. Я ответила: – «Пусть Любка не смеется надо мной…» Глупая я была. Дед так и сказал: – «Глупая ты».
– Видишь, я сам пришел к тебе, – глухо проговорил Сергей.
Любкины печальные глаза не удерживали его больше, да он и не думал о жене. Было темно позади, темно впереди. Но он шел и шел в эту темень, надеясь, что должен быть где-то просвет.
Когда рядом раздавался Алкин голос, Сергею становилось легче.
– И все эти четыре года после твоей свадьбы я любила тебя, Сережа, – продолжала Алка. – Ночами плакала, а днем пела. Когда становилось совсем трудно, шла туда, где был ты. Помнишь, весной у костра?.. А иногда ты и не знал, что я рядом. Не догадывался ты ни о чем.
– Догадался, видишь…
– И все-таки мне было хорошо, Сережа, – неожиданно заключила Алка.
Через минуту осторожно освободилась от его руки, встала, сняла с себя пиджак. Хопров тоже встал, обнял ее обеими руками и сильно прижал к себе. Алка вдруг обхватила его за шею и, плача, стала целовать в щеки, в лоб, в губы…
Это мгновение отняло у Алки; видимо, последние силы, и она повисла у него на шее, не разжимая рук. Он бережно поддерживал ее, потом хотел посадить на прежнее место.
– Не надо, – прошептала Алка, и Сергей почувствовал, что к ней возвращаются силы. Она тверже встала ногами на землю, разжала руки. Шагнула в сторону и прислонилась спиной к толстой сосне.
– Вот и все…
Сергей подошел к ней. При бледном неясном свете луны он увидел сухой блеск ее глаз и неожиданно понял, что самое страшное для него только начинается.
– Алка!..
– Все, Сереженька, – быстро ответила Алка и подняла руку, как бы защищаясь от него. И добавила: – Прости меня… Я все рассказала тебе. Иначе я не могла… А теперь – все…
– А как же я?..
– У тебя жена, дети… А я уеду куда-нибудь. Опередила меня Люба…
– Не могу я вернуться к ней, – проговорил Сергей, опускаясь на полусгнивший пень.
– Можешь… Не к Любе, к детям… – прошептала Алка и медленно пошла прочь. Сергей хотел что-то крикнуть ей вслед, вернуть, но понял вдруг, что это бесполезно, что Алка не послушается. И промолчал.
Алка уходила все дальше и дальше. Вот она поравнялась с тем местом, где весной Сергей жег костер, вот прошла залитую дрожащим матовым светом небольшую полянку и вдруг исчезла до удивления быстро, словно растворилась в непроницаемой мгле.
Через некоторое время оттуда, из темноты, донесся тонкий и жалобный Алкин голос:
Может, весной, может, осенью звонкой,
Когда полыхают березки в огне,
Ко мне, молодой и беспечной девчонке,
Любовь пришла ко мне…
Ничего не соображая, ни о чем не думая, долго сидел Сергей на полусгнившем пне, слушал все более далекую Алкину песню.
По верхушкам деревьев потянул ветерок. Стало вдруг холодно.
Я с милым простилась под елью высокой.
Простилась навсегда… –
донесся в последний раз далекий голос и замер. Лес безмолствовал.
* * *
Вот и весь рассказ об Алке Ураловой и Сергее Хопрове.
Что же было дальше?
Сергей Хопров остался со своей семьей. С ними живет сейчас и Максим Теременцев. Со стариком случилось несчастье – он потерял свою прожженную в двух местах трубку. Три недели старый Максим мучился без курева, уверял всех, что у него «уши припухают и в груди вроде кошка усами щекочет». Потом не вытерпел, пошел в магазин и купил новую трубку. Однако курить неожиданно бросил. Говорит, отвык. А трубку тщательно завернул в чистую тряпочку и положил на дно сундука.
Вообще же Люба Хопрова считает, что их семья в Черемшанке – самая счастливая.
Алка Уралова никуда не уехала. Она по-прежнему работает на овцеферме и поет. Песни ее порой кажутся странными и непонятными даже для жителей Черемшанки. Только один человек в селе мог бы многое рассказать о них. Но просить его об этом, пожалуй, бесполезно.

1 2 3 4 5 6