У меня был самый беззаботный вид, как будто я и не думал более о Лоренце. Я говорил Ромео, что такое-то платье идет ему, но другое – гораздо лучше. Мы были похожи не на соперников, а на двух нежных друзей, так что он, наконец, сказал мне:
– Так это вы, только шутя, говорили о дуэли? Лоренца вышла из монастыря, и был назначен день свадьбы.
Чтобы не привлекать внимания публики к делу, которым она и так уже занималась слишком много, кардинал, который должен был соединить новобрачных, решил, что свадьба будет отпразднована скромно в церкви Спасителя, в маленьком приделе Святой Девы. Кроме того, было решено, что жених, несмотря на установленный обычай, накануне свадьбы не будет петь невесте серенады. Это очень не понравилось Ромео, после Лоренцы и вина ничего более не любившему, чем музыку. Но бакалейщик, бакалейщица и даже их дочь противились всякому шуму.
Между тем у Лоренцы едва хватало времени, чтобы подготовить костюм. Ее подруги приходили помогать ей шить подвенечное платье. Ромео и я постоянно бывали у них, так как Ромео помирил меня с родителями, и на эти вечера приносили пирожки и сладкие лимоны. Мы болтали с хорошенькими девушками, поднимали им ножницы, нитки, наперстки.
Лоренца, которую приданое очень интересовало, иногда долго засиживалась после ухода подруг. Родители тоже уходили спать. Однажды вечером, когда красавица одна шила при свете лампы, в дверь вдруг вошел Ромео, почти пьяный и сильно шатающийся. Он имел счастливый недостаток быть пьяницей.
Усевшись позади, чтобы скрыть свое возбужденное состояние, он рассказывал ей, что поужинал с ее братом и со мной в одном трактире, где подавали отвратительное вино. Этот напиток, заставивший нас всех троих свалиться под стол, без сомнения, был поддельный. От него у Ромео трещала голова и заплетался язык.
Действительно, его речь была несвязна. Он казался очень оживленным и бранился, как мужик.
Лоренца слегка пожурила его и пыталась успокоить, так как он был сильно взволнован. Но вместо того, чтобы извиниться и признать свою вину, он, возбуждаясь все более и более, сделал неприличные намеки и начал ухаживать за своей невестой так усердно, что она велела ему выйти; несмотря на это приказание, Ромео обнял ее и так поцеловал, что она не могла выговорить ни слова. Известно, какую силу черпают женщины в своем гневе. Через минуту испуганный любовник бежал от своей возлюбленной, швырявшей ему в голову все, что попадалось под руку. Он не был избит только потому, что спасся бегством.
На другой день Лоренца рассказала мне эту историю. Понятно, как велико было мое негодование.
– Хотите, я пойду и убью его! – вскричал я.
– Нет, – отвечала она и прибавила снисходительно: – Он, может быть, раскается.
В это время вошел Ромео.
Тогда как Лоренца, сильно покраснев, встретила его молчанием, я начал осыпать своего недостойного соперника самыми справедливыми упреками. Он сделал вид, что ничего не понимает. Подобное нахальство должно было заставить Лоренцу призадуматься. Он клялся, что ничего не помнит, что провел всю ночь под столом трактира, где нас отравили. Напрасно невеста рассказывала ему во всех подробностях его посещение. Он отпирался как сумасшедший и даже обратился к моему свидетельству.
– Что я могу ответить, если спал, – сказал я, – но тебе очень легко оправдаться. Мы втроем проснулись сегодня утром, и прислуга может сказать, уходил ли ты куда-нибудь ночью.
Ромео был восхищен такой простой мыслью, и она могла стать для него спасением. Он тут же послал уличного мальчишку за прислуживавшей нам девушкой, которая примчалась бегом, любопытствуя узнать, что от нее хотят.
– Поди сюда, Мария, – сказал Ромео, – и отвечай мне. Я дам тебе пару монет, если ты не солжешь. Полагаю, ты меня знаешь?
– Да, синьор.
– Что было вчера в трактире?
– Клянусь Мадонной, вы должны знать это так же хорошо, как и я.
– Все равно, говори.
– Ну, вы ужинали вместе с маленьким Лоренцо и синьором графом. Вы пили марсалу, и Богу известно, что выпили достаточно. Потом свалились со стула и уснули на полу. Все это вы хорошо знаете. Через полчаса проснулись и тихонько ушли.
– Я!..
– Да, вы. И даже, встретившись со мной в коридоре, меня поцеловали, и даже…
Молодая девушка в нерешительности остановилась.
– Ты осмеливаешься утверждать, что я уходил?
– Разве этого не надо было говорить? – она искоса взглянула на Лоренцу. – Тогда надо было предупредить меня заранее.
– Есть отчего сойти с ума! – вскричал Ромео. – Поклянись вечным спасением, что ты узнала меня, негодяйка!
– Святой отец! – возмутилась девушка. – Вы начинаете надоедать мне! Да, конечно, вы выходили и вернулись только час спустя, очень расстроенный, как человек, совершивший что-нибудь дурное.
– Довольно, – сказала Лоренца, вставая. – Не усугубляйте своей вины, Ромео, лучше признайтесь. Я уйду плакать к себе в спальню и никогда с вами не увижусь.
Служанка ушла, не требуя обещанных ей денег.
Ромео в отчаянии глядел ей вслед.
– Понял ли ты что-нибудь из всего этого? – спросил он у меня.
– Увы! – отвечал я. – Догадываюсь, в чем дело. Ты, несомненно, лунатик, мой бедный друг. Ты совершаешь во сне тысячу глупостей и не сознаешь своих поступков.
– Твоя правда! – вскричал он. – Я действительно лунатик. Рассказывали, что еще ребенком я вставал по ночам и крал яблоки. Это наследственная болезнь. Моя покойная мать, которая была святой, тем не менее, делала во сне, как говорил мне кардинал, самые неожиданные вещи. Значит, Лоренца не может на меня сердиться: человек не отвечает за то, что творит в состоянии лунатизма. Жозеф, она должна простить меня. Я хочу сейчас же говорить с ней.
– Нет, она раздражена и не захочет тебя видеть. Предоставь все мне, ступай домой и жди. Я все объясню ей и примирю вас.
Он тотчас же ушел. Прекрасный молодой человек! После долгих уговоров Лоренца согласилась открыть дверь. Она сидела в большом кресле. В глазах еще стояли слезы.
Я опустился перед ней на колени и целовал руки. Сказал, что Ромео невиновен, а я влюблен; что бедный малый – лунатик и она прекрасна, как Венера; что ее возлюбленный ходит по ночам против воли и что я готов умереть за нее. И так нежно глядел, защищая дело своего соперника, что девушка поцеловала меня.
– У тебя золотое сердце, – сказала она (в Риме человек, когда он взволнован, говорит «ты»). – Ты защищаешь соперника, хотя обожаешь меня. Мне кажется, я люблю тебя, но должна выйти за него для света, для кардинала, из-за того шума, который поднялся, и потому, что я поклялась в этом Мадонне. Клятва – дело священное. Я буду любить тебя, как любят нежного друга, дорогой мой Жозеф. И, если ты хочешь этого, прощу Ромео, только пусть он впредь будет благоразумен, а не то я пойду в монахини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40