Увидел, что
собака собирает овец на ночь в загон. Она без всяких указаний умело
загнала их в открытые ворота, которые один из людей закрыл и запер. Он
нагнулся и почесал собаке голову, та лизнула ему руку. Закончив свою
дневную работу, собака поспешила ко мне и обнюхала мою ногу. До конца
вечера она следовала за мной.
Все, казалось, настолько заняты, что меня удивила одна из женщин,
сидевшая, ничего не делая, на ограде рельсового пути. Я направился к ней.
Подойдя ближе, я увидел, что она моложе, чем я думал. Как я узнал
позже, ей было тринадцать. На ней не было никакой одежды. Я дотронулся до
ее плеча, она соскочила с ограды и проделала то же, что и другая женщина,
ощупывая меня без стеснения с головы до ног. Она взяла меня за руку, и ее
пальцы быстро задвигались по моей ладони. Смысла я не понимал, но знал,
что это такое. Я пожал плечами и другими жестами попытался показать, что
не знаю языка жестов. Она кивнула и продолжала ощупывать мое лицо.
Она спросила меня, останусь ли я обедать. Я уверил ее, что да. Она
спросила меня, не из университета ли я. И если вы думаете, что легко
задавать вопросы лишь телодвижениями, то попытайтесь. Но ее движения были
настолько гибки и грациозны, настолько умело предавали слова. Зрелище было
красивым - речь и балет одновременно.
Я сказал ей, что я не из университета, и попытался отчасти объяснить,
чем занимаюсь и как попал сюда. Она слушала меня руками, выразительно
потирая свою голову, когда мои объяснения делались непонятными. Все это
время улыбка на ее лице делалась шире и шире, и она безмолвно смеялась над
моими странностями. И все это время она стояла совсем рядом со мной,
касаясь меня. Наконец она уперла руки в бока.
- По-моему, тебе нужна практика, - сказала она, - но если тебе все
равно, не могли бы мы разговаривать ртом? Ты меня изматываешь.
Я подпрыгнул, как ужаленный пчелой. Эти прикосновения, которые я мог
бы вынести от слепоглухой девушки, внезапно показались неуместными. Я
отступил назад, но ее руки вновь коснулись меня. Она, казалось, озадачена,
но затем нашла ответ с помощью рук.
- Извини, - сказала она. - Ты думал, что я глуха и слепа. Если бы я
об этом знала, то сразу сказала бы тебе, что это не так.
- Я думал, что здесь все глухи и слепы.
- Только родители. Я из числа детей. Все мы нормально слышим и видим.
Не нервничай. Если тебе не нравится, когда до тебя дотрагиваются, тебе
здесь не понравится. Успокойся, я тебя не обижу. - И ее руки продолжали
двигаться по мне, главным образом по лицу. В то время я не понимал, что
это значит, но сексуальным это не казалось. Оказалось, что я был неправ,
но вызывающей эта сексуальность не была.
- Я тебе понадоблюсь, чтобы показать, что к чему, - сказала она и
направилась в сторону куполов. - Она держала меня за руку и шла совсем
рядом. Когда я говорил, другая ее рука касалась моего лица.
- Во-первых, избегай бетонных дорожек. По ним...
- Я уже догадался, для чего они.
- В самом деле? А сколько ты времени здесь? - Ее руки с новым
интересом изучали мое лицо. Было уже темно.
- Меньше часа. Меня едва не переехал ваш поезд.
Она рассмеялась, затем попросила прощения и сказала, что понимает,
что для меня это смешным не было.
Я сказал ей, что _т_е_п_е_р_ь_ смешно и мне, но тогда не было. Она
сказала, что на воротах есть предупреждающий знак, но мне не повезло, и я
подошел к ним когда они были открыты - это делается дистанционно, перед
пуском поезда - и я его не увидел.
- Как тебя зовут? - спросил я ее, когда мы приближались к неярким
желтым огням, светившим из окон столовой.
Ее рука машинально задвигалась в моей, затем остановилась. - Ну, не
знаю. Имя у меня _е_с_т_ь_; даже несколько. Но все они на языке жестов.
Меня зовут... Пинк [розовая (англ.)]. Я думаю, оно переводится как Пинк.
С этим была связана целая история. Она была первым ребенком,
родившимся в группе. Они знали, что о младенцах говорят, что они розовые,
поэтому ее так и назвали. Когда мы вошли в зал, я увидел, что имя не
вполне ей подходит. Один из ее родителей был негром. Она была смуглой, с
голубыми глазами и курчавыми волосами, которые были светлее, чем ее кожа.
Нос ее был широким, но губы небольшими.
Она не спросила о моем имени, а сам я его не назвал. Все время, пока
я был там, никто не интересовался моим именем. На языке жестов они
называли меня по-разному, а дети обращались ко мне: "Эй, ты!"
Разговаривать они не любили.
Столовая была прямоугольным кирпичным зданием. Оно соединялось с
одним из куполов. Она была слабо освещена. Позже я узнал, что свет
предназначался лишь для меня. Детям он нужен был лишь для чтения. Я
держался за руку Пинк и был рад, что у меня есть проводник. Я был весь
внимание.
- У нас нет формальностей, - сказала Пинк. Ее голос неуместно громко
звучал в большом зале. Остальные не разговаривали вообще; были слышны лишь
дыхание и звуки движений. Несколько детей подняли головы. - Я не стану
представлять тебя всем. Просто чувствуй себя членом семьи. Люди будут
прикасаться к тебе позже, и ты сможешь поговорить с ними. Одежду можешь
оставить здесь на полу.
Это для меня труда не составило. Все остальные были обнажены и к тому
моменту мне было легко приспособиться к разным домашним порядкам. В Японии
вы снимаете башмаки, а в Таосе - одежду. В чем разница?
Ну, в самом-то деле, разница была порядочная. Прикосновения не
прерывались. Все касались друг друга, и это было так же обычно, как
взгляды. Сначала человек дотрагивался до моего лица, а затем - казалось, в
полной невинности - ощупывал меня всего. Как обычно, это было не совсем
то, чем казалось. Это не было невинностью, и не так они обращались друг с
другом. Гениталий друг друга они касались гораздо чаще, чем моих.
От меня они держались чуть в стороне, чтобы я не испугался. С
посторонними они были очень вежливы.
Там был длинный низкий стол, и все сидели вокруг него на полу. Пинк
подвела меня к нему.
- Видишь эти полосы голого пола? Не ступай на них. Не оставляй на них
ничего. Именно по ним люди ходят. Никогда ничего не переставляй. Я имею в
виду мебель. Это нужно решать на общих встречах, так чтобы мы все знали,
где что находится. Если ты что-нибудь берешь, то клади обратно на то же
самое место.
- Понимаю.
Из соседней кухни приносили миски и блюда с едой. Их ставили на стол
и обедавшие искали их на ощупь. Они ели руками, без тарелок, и делали это
медленно и любовно. Прежде чем положить кусок в рот, они долго нюхали его.
В еде для них было много чувственного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
собака собирает овец на ночь в загон. Она без всяких указаний умело
загнала их в открытые ворота, которые один из людей закрыл и запер. Он
нагнулся и почесал собаке голову, та лизнула ему руку. Закончив свою
дневную работу, собака поспешила ко мне и обнюхала мою ногу. До конца
вечера она следовала за мной.
Все, казалось, настолько заняты, что меня удивила одна из женщин,
сидевшая, ничего не делая, на ограде рельсового пути. Я направился к ней.
Подойдя ближе, я увидел, что она моложе, чем я думал. Как я узнал
позже, ей было тринадцать. На ней не было никакой одежды. Я дотронулся до
ее плеча, она соскочила с ограды и проделала то же, что и другая женщина,
ощупывая меня без стеснения с головы до ног. Она взяла меня за руку, и ее
пальцы быстро задвигались по моей ладони. Смысла я не понимал, но знал,
что это такое. Я пожал плечами и другими жестами попытался показать, что
не знаю языка жестов. Она кивнула и продолжала ощупывать мое лицо.
Она спросила меня, останусь ли я обедать. Я уверил ее, что да. Она
спросила меня, не из университета ли я. И если вы думаете, что легко
задавать вопросы лишь телодвижениями, то попытайтесь. Но ее движения были
настолько гибки и грациозны, настолько умело предавали слова. Зрелище было
красивым - речь и балет одновременно.
Я сказал ей, что я не из университета, и попытался отчасти объяснить,
чем занимаюсь и как попал сюда. Она слушала меня руками, выразительно
потирая свою голову, когда мои объяснения делались непонятными. Все это
время улыбка на ее лице делалась шире и шире, и она безмолвно смеялась над
моими странностями. И все это время она стояла совсем рядом со мной,
касаясь меня. Наконец она уперла руки в бока.
- По-моему, тебе нужна практика, - сказала она, - но если тебе все
равно, не могли бы мы разговаривать ртом? Ты меня изматываешь.
Я подпрыгнул, как ужаленный пчелой. Эти прикосновения, которые я мог
бы вынести от слепоглухой девушки, внезапно показались неуместными. Я
отступил назад, но ее руки вновь коснулись меня. Она, казалось, озадачена,
но затем нашла ответ с помощью рук.
- Извини, - сказала она. - Ты думал, что я глуха и слепа. Если бы я
об этом знала, то сразу сказала бы тебе, что это не так.
- Я думал, что здесь все глухи и слепы.
- Только родители. Я из числа детей. Все мы нормально слышим и видим.
Не нервничай. Если тебе не нравится, когда до тебя дотрагиваются, тебе
здесь не понравится. Успокойся, я тебя не обижу. - И ее руки продолжали
двигаться по мне, главным образом по лицу. В то время я не понимал, что
это значит, но сексуальным это не казалось. Оказалось, что я был неправ,
но вызывающей эта сексуальность не была.
- Я тебе понадоблюсь, чтобы показать, что к чему, - сказала она и
направилась в сторону куполов. - Она держала меня за руку и шла совсем
рядом. Когда я говорил, другая ее рука касалась моего лица.
- Во-первых, избегай бетонных дорожек. По ним...
- Я уже догадался, для чего они.
- В самом деле? А сколько ты времени здесь? - Ее руки с новым
интересом изучали мое лицо. Было уже темно.
- Меньше часа. Меня едва не переехал ваш поезд.
Она рассмеялась, затем попросила прощения и сказала, что понимает,
что для меня это смешным не было.
Я сказал ей, что _т_е_п_е_р_ь_ смешно и мне, но тогда не было. Она
сказала, что на воротах есть предупреждающий знак, но мне не повезло, и я
подошел к ним когда они были открыты - это делается дистанционно, перед
пуском поезда - и я его не увидел.
- Как тебя зовут? - спросил я ее, когда мы приближались к неярким
желтым огням, светившим из окон столовой.
Ее рука машинально задвигалась в моей, затем остановилась. - Ну, не
знаю. Имя у меня _е_с_т_ь_; даже несколько. Но все они на языке жестов.
Меня зовут... Пинк [розовая (англ.)]. Я думаю, оно переводится как Пинк.
С этим была связана целая история. Она была первым ребенком,
родившимся в группе. Они знали, что о младенцах говорят, что они розовые,
поэтому ее так и назвали. Когда мы вошли в зал, я увидел, что имя не
вполне ей подходит. Один из ее родителей был негром. Она была смуглой, с
голубыми глазами и курчавыми волосами, которые были светлее, чем ее кожа.
Нос ее был широким, но губы небольшими.
Она не спросила о моем имени, а сам я его не назвал. Все время, пока
я был там, никто не интересовался моим именем. На языке жестов они
называли меня по-разному, а дети обращались ко мне: "Эй, ты!"
Разговаривать они не любили.
Столовая была прямоугольным кирпичным зданием. Оно соединялось с
одним из куполов. Она была слабо освещена. Позже я узнал, что свет
предназначался лишь для меня. Детям он нужен был лишь для чтения. Я
держался за руку Пинк и был рад, что у меня есть проводник. Я был весь
внимание.
- У нас нет формальностей, - сказала Пинк. Ее голос неуместно громко
звучал в большом зале. Остальные не разговаривали вообще; были слышны лишь
дыхание и звуки движений. Несколько детей подняли головы. - Я не стану
представлять тебя всем. Просто чувствуй себя членом семьи. Люди будут
прикасаться к тебе позже, и ты сможешь поговорить с ними. Одежду можешь
оставить здесь на полу.
Это для меня труда не составило. Все остальные были обнажены и к тому
моменту мне было легко приспособиться к разным домашним порядкам. В Японии
вы снимаете башмаки, а в Таосе - одежду. В чем разница?
Ну, в самом-то деле, разница была порядочная. Прикосновения не
прерывались. Все касались друг друга, и это было так же обычно, как
взгляды. Сначала человек дотрагивался до моего лица, а затем - казалось, в
полной невинности - ощупывал меня всего. Как обычно, это было не совсем
то, чем казалось. Это не было невинностью, и не так они обращались друг с
другом. Гениталий друг друга они касались гораздо чаще, чем моих.
От меня они держались чуть в стороне, чтобы я не испугался. С
посторонними они были очень вежливы.
Там был длинный низкий стол, и все сидели вокруг него на полу. Пинк
подвела меня к нему.
- Видишь эти полосы голого пола? Не ступай на них. Не оставляй на них
ничего. Именно по ним люди ходят. Никогда ничего не переставляй. Я имею в
виду мебель. Это нужно решать на общих встречах, так чтобы мы все знали,
где что находится. Если ты что-нибудь берешь, то клади обратно на то же
самое место.
- Понимаю.
Из соседней кухни приносили миски и блюда с едой. Их ставили на стол
и обедавшие искали их на ощупь. Они ели руками, без тарелок, и делали это
медленно и любовно. Прежде чем положить кусок в рот, они долго нюхали его.
В еде для них было много чувственного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18