Салливан успел еще прошептать:
— Кэй, девочка моя! Чувствуя, что его поцелуи становятся все более требовательными, Кэй вздохнула, обвила руками его шею и вцепилась в завитки волос на затылке.
Поцелуи Салливана всегда воспламеняли ее — с самого первого раза, когда морозным зимним утром его губы внезапно коснулись ее губ.
Кэй торопилась в студию. Нос у нее покраснел, глаза слезились, зубы выбивали дробь. При ее появлении Салливан хмыкнул, подошел и, не говоря ни слова, обнял. Затем наклонился и поцеловал Кэй в онемевшие на морозе губы.
Это холодное, снежное утро осталось позади. Теперь Салливан целовал ее часто, и она всегда откликалась, вздрагивая при одном лишь прикосновении его властных губ. Нередко бывало так, что этих поцелуев, как бы восхитительны они ни были, недоставало — так сильно их влекло друг к другу. Тем не менее Салливан, хотя взгляд его выдавал нестерпимую боль, а напряженное тело дрожало от неутоленного желания, неизменно отталкивал ее, всякий раз останавливаясь на пороге того, чего безумно хотелось обоим. Но в ту ночь все было иначе. В ту ночь он целовал Кэй неистово и исступленно, не сдерживая себя, и она отвечала ему тем же. Когда, наконец их воспаленные губы разомкнулись, Салливан, тяжело дыша, слегка подтолкнул Кэй к постели. Она не сопротивлялась. Кэй с восхищением смотрела на него: широкие покатые плечи, сильная, мускулистая грудь, поросшая черными волосами.
Кэй потом не могла вспомнить, как именно его опытные, настойчивые руки освободили ее от платья и кружевных трусиков.
До боли родной голос шептал прямо в ухо:
— Я хочу тебя, Кэй. Родная моя! Я не сделаю больно, ни за что.
—Да.
Вот и все, что удалось ей выдавить из себя, пока длинные, сильные пальцы безошибочно приближались к сокровенному месту, которого еще не касалась ни одна мужская рука.
— Да, да… — повторяла она, с трудом шевеля — воспаленными губами; голубые глаза ее расширились от нового, прежде неведомого и сладостного ощущения.
Не отрывая взгляда от ее прекрасного лица, Салливан продолжал свои нежные ласки. Она задрожала, прижалась к нему изо всех сил и подняла глаза — испуганные и счастливые.
— Вот так, вот так, маленькая, — шептал он, не отрываясь от Кэй, терпеливо и настойчиво посвящая ее в удивительные тайны собственного тела и радости, которую оно способно получать и дарить. Кэй беспомощно качала головой, заворожено и испуганно повторяя его имя. Чувствуя, как сильно бьется его сердце, а джинсы буквально лопаются под властным напором восставшей мужской плоти, Салливан любовно подводил ее к мигу высшего наслаждения.
И вот этот миг настал. Глаза Кэй расширились от изумления и восторга, она невольно вцепилась ногтями в крепкие загорелые плечи Салливана.
— Да, да, малышка, я здесь, и никуда тебе от меня не деться.
Под мягкие звуки музыки, лившейся из приемника, ощущая аромат роз и недопитого шампанского в бокалах, они поплыли на простынях цвета голубого льда к финалу. Кэй вдруг остро поняла, что боль, которую она сейчас почувствует, ничто в сравнении с болью, какую ей предстоит испытать при расставании с этим мужчиной.
И оказалась права.
Слезы обожгли ей глаза. Да, предчувствие не обмануло, и тогда ночью Кэй испугалась того, как больно, немыслимо больно будет расставаться с Салливаном. Больно ей. Больно ему.
И все равно ушла, ушла совершенно легкомысленно, уговаривая себя, что во всем виноват мужчина: он не попросил остаться, не велел ей остаться. А ведь стоило Уорду сказать полслова, как она с готовностью упала бы в его объятия и прошептала бы с восторгом: “Да-да, конечно. Все, что мне нужно, — это ты. Я люблю тебя, Сал”.
Кэй отбросила мягкие простыни, встала и, тяжело вздохнув, подошла к окну. Город переливался яркими огнями, но они расплывались перед ее затуманенным слезами взором.
Правда была горькой, но отворачиваться от нее больше нельзя.
Это была ее вина, и никого другого. Она по уши влюбилась в Салливана Уорда и была еще слишком молода. Она променяла их общее сокровище — любовь — ради престижной и высокооплачиваемой работы в Лос-Анджелесе. И все эти годы, кляня себя за дурацкий выбор и тоскуя по утраченной любви, она пыталась утешить себя тем, что и Салливан виноват не меньше. Но это не так.
Кэй сама, по своей доброй воле, отвернулась от самого замечательного мужчины на свете, такого ей больше не встретить, и пожертвовала любовью, которую бы надо беречь пуще самой жизни. Она отказалась от любимого ради того, чтобы схватить за хвост жар-птицу удачи и славы, о которой мечталось в юности. Только из-за Кэй у них произошел разрыв. Карьера оказалась для нее дороже любви.
“О Господи, какой же идиоткой я была!” Кэй закусила губы, ощущая, как обволакивает ее пустота той самой комнаты, в которой она однажды пережила восторг счастья и наслаждения. Если бы можно было все начать сначала.
Глава 2
Кэй разбудили лучи яркого сентябрьского солнца. Отбросив назад спутавшиеся во сне волосы, она подтянула повыше подушку и села в кровати. Взгляд ее упал на ночной столик, над которым в стену было встроено радио. Кэй протянула руку и нажала на кнопку. Комнату наполнили звуки музыки.
— Вы слушали популярную в свое время песню Глории Гейнор “Я выживу”. Чудесная мелодия, верно? — обратился Салливан к невидимой аудитории.
Знакомый голос прозвучал так близко, что у — Кэй перехватило дыхание. Она откинулась на подушку, сердито приказала себе успокоиться и, закрыв глаза, сидела, медленно покачиваясь и впитывая этот чувственный голос” которому, казалось, не нужно никаких усилий, чтобы завладеть ею — как и всеми другими слушателями.
Да, в своем деле Салливану не было равных. На всем западном побережье некого было сравнить с этим на редкость одаренным человеком. Вот что хотела сказать ему Кэй при первой же встрече по возвращении в Денвер, но подозревала, что Уорду теперь все равно, что она о нем думает.
В десять утра Кэй, одетая в сшитый на заказ бежевый костюм, входила в застекленные двойные двери радиостанции “Кью-102”, расположенной в центре Денвера. Миловидная девушка с каштановыми волосами и зелеными глазами подняла голову, улыбнулась и, прижав ладони к зардевшемуся лицу, воскликнула с едва сдерживаемым восхищением:
— Вы, должно быть, Кэй Кларк! Меня зовут Шерри Джонс. Я так много о вас слышала! Честное слово, будто кинозвезда к нам заглянула. Автограф дадите? Я просто не прощу себе, если…
Покачав головой, Кэй добродушно рассмеялась:
— Спасибо. Польщена, но только, Шерри, никакая я не звезда. Мистер Шалтс занят? — Прошу вас, мисс Кларк, следуйте за мной, — ослепительно улыбнулась Шерри.
— Господи, какая же вы красавица! Вы с Салливаном составите прекрасную пару. Он ведь у нас тоже, знаете, мужчина видный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Кэй, девочка моя! Чувствуя, что его поцелуи становятся все более требовательными, Кэй вздохнула, обвила руками его шею и вцепилась в завитки волос на затылке.
Поцелуи Салливана всегда воспламеняли ее — с самого первого раза, когда морозным зимним утром его губы внезапно коснулись ее губ.
Кэй торопилась в студию. Нос у нее покраснел, глаза слезились, зубы выбивали дробь. При ее появлении Салливан хмыкнул, подошел и, не говоря ни слова, обнял. Затем наклонился и поцеловал Кэй в онемевшие на морозе губы.
Это холодное, снежное утро осталось позади. Теперь Салливан целовал ее часто, и она всегда откликалась, вздрагивая при одном лишь прикосновении его властных губ. Нередко бывало так, что этих поцелуев, как бы восхитительны они ни были, недоставало — так сильно их влекло друг к другу. Тем не менее Салливан, хотя взгляд его выдавал нестерпимую боль, а напряженное тело дрожало от неутоленного желания, неизменно отталкивал ее, всякий раз останавливаясь на пороге того, чего безумно хотелось обоим. Но в ту ночь все было иначе. В ту ночь он целовал Кэй неистово и исступленно, не сдерживая себя, и она отвечала ему тем же. Когда, наконец их воспаленные губы разомкнулись, Салливан, тяжело дыша, слегка подтолкнул Кэй к постели. Она не сопротивлялась. Кэй с восхищением смотрела на него: широкие покатые плечи, сильная, мускулистая грудь, поросшая черными волосами.
Кэй потом не могла вспомнить, как именно его опытные, настойчивые руки освободили ее от платья и кружевных трусиков.
До боли родной голос шептал прямо в ухо:
— Я хочу тебя, Кэй. Родная моя! Я не сделаю больно, ни за что.
—Да.
Вот и все, что удалось ей выдавить из себя, пока длинные, сильные пальцы безошибочно приближались к сокровенному месту, которого еще не касалась ни одна мужская рука.
— Да, да… — повторяла она, с трудом шевеля — воспаленными губами; голубые глаза ее расширились от нового, прежде неведомого и сладостного ощущения.
Не отрывая взгляда от ее прекрасного лица, Салливан продолжал свои нежные ласки. Она задрожала, прижалась к нему изо всех сил и подняла глаза — испуганные и счастливые.
— Вот так, вот так, маленькая, — шептал он, не отрываясь от Кэй, терпеливо и настойчиво посвящая ее в удивительные тайны собственного тела и радости, которую оно способно получать и дарить. Кэй беспомощно качала головой, заворожено и испуганно повторяя его имя. Чувствуя, как сильно бьется его сердце, а джинсы буквально лопаются под властным напором восставшей мужской плоти, Салливан любовно подводил ее к мигу высшего наслаждения.
И вот этот миг настал. Глаза Кэй расширились от изумления и восторга, она невольно вцепилась ногтями в крепкие загорелые плечи Салливана.
— Да, да, малышка, я здесь, и никуда тебе от меня не деться.
Под мягкие звуки музыки, лившейся из приемника, ощущая аромат роз и недопитого шампанского в бокалах, они поплыли на простынях цвета голубого льда к финалу. Кэй вдруг остро поняла, что боль, которую она сейчас почувствует, ничто в сравнении с болью, какую ей предстоит испытать при расставании с этим мужчиной.
И оказалась права.
Слезы обожгли ей глаза. Да, предчувствие не обмануло, и тогда ночью Кэй испугалась того, как больно, немыслимо больно будет расставаться с Салливаном. Больно ей. Больно ему.
И все равно ушла, ушла совершенно легкомысленно, уговаривая себя, что во всем виноват мужчина: он не попросил остаться, не велел ей остаться. А ведь стоило Уорду сказать полслова, как она с готовностью упала бы в его объятия и прошептала бы с восторгом: “Да-да, конечно. Все, что мне нужно, — это ты. Я люблю тебя, Сал”.
Кэй отбросила мягкие простыни, встала и, тяжело вздохнув, подошла к окну. Город переливался яркими огнями, но они расплывались перед ее затуманенным слезами взором.
Правда была горькой, но отворачиваться от нее больше нельзя.
Это была ее вина, и никого другого. Она по уши влюбилась в Салливана Уорда и была еще слишком молода. Она променяла их общее сокровище — любовь — ради престижной и высокооплачиваемой работы в Лос-Анджелесе. И все эти годы, кляня себя за дурацкий выбор и тоскуя по утраченной любви, она пыталась утешить себя тем, что и Салливан виноват не меньше. Но это не так.
Кэй сама, по своей доброй воле, отвернулась от самого замечательного мужчины на свете, такого ей больше не встретить, и пожертвовала любовью, которую бы надо беречь пуще самой жизни. Она отказалась от любимого ради того, чтобы схватить за хвост жар-птицу удачи и славы, о которой мечталось в юности. Только из-за Кэй у них произошел разрыв. Карьера оказалась для нее дороже любви.
“О Господи, какой же идиоткой я была!” Кэй закусила губы, ощущая, как обволакивает ее пустота той самой комнаты, в которой она однажды пережила восторг счастья и наслаждения. Если бы можно было все начать сначала.
Глава 2
Кэй разбудили лучи яркого сентябрьского солнца. Отбросив назад спутавшиеся во сне волосы, она подтянула повыше подушку и села в кровати. Взгляд ее упал на ночной столик, над которым в стену было встроено радио. Кэй протянула руку и нажала на кнопку. Комнату наполнили звуки музыки.
— Вы слушали популярную в свое время песню Глории Гейнор “Я выживу”. Чудесная мелодия, верно? — обратился Салливан к невидимой аудитории.
Знакомый голос прозвучал так близко, что у — Кэй перехватило дыхание. Она откинулась на подушку, сердито приказала себе успокоиться и, закрыв глаза, сидела, медленно покачиваясь и впитывая этот чувственный голос” которому, казалось, не нужно никаких усилий, чтобы завладеть ею — как и всеми другими слушателями.
Да, в своем деле Салливану не было равных. На всем западном побережье некого было сравнить с этим на редкость одаренным человеком. Вот что хотела сказать ему Кэй при первой же встрече по возвращении в Денвер, но подозревала, что Уорду теперь все равно, что она о нем думает.
В десять утра Кэй, одетая в сшитый на заказ бежевый костюм, входила в застекленные двойные двери радиостанции “Кью-102”, расположенной в центре Денвера. Миловидная девушка с каштановыми волосами и зелеными глазами подняла голову, улыбнулась и, прижав ладони к зардевшемуся лицу, воскликнула с едва сдерживаемым восхищением:
— Вы, должно быть, Кэй Кларк! Меня зовут Шерри Джонс. Я так много о вас слышала! Честное слово, будто кинозвезда к нам заглянула. Автограф дадите? Я просто не прощу себе, если…
Покачав головой, Кэй добродушно рассмеялась:
— Спасибо. Польщена, но только, Шерри, никакая я не звезда. Мистер Шалтс занят? — Прошу вас, мисс Кларк, следуйте за мной, — ослепительно улыбнулась Шерри.
— Господи, какая же вы красавица! Вы с Салливаном составите прекрасную пару. Он ведь у нас тоже, знаете, мужчина видный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29