Так ничего и не решив, я отправилась назад в Борисовку.
***
Если на улице еще можно было различить силуэты предметов, то в доме господствовал чернильный мрак. Я зажгла фонарик и долго разыскивала в кухонном буфете пачку свечей, припасенных мамой еще с лета. Потом поднялась в мансарду. Зажгла свечи и вынула из сундука первую связку бумаг. Я не представляла, как должен был выглядеть документ, но думала, что он написан от руки и имеет дореволюционную орфографию. Пока мне попадались только свертки с газетными вырезками и письмами. Распечатывая их один за другим, я просматривала первую страницу и откладывала бумаги в сторону. Вскоре весь стол оказал завален этими похожими на кирпичи стопками. А в сундучке уже проглядывало дно. Где же загадочный документ? Внимание привлек длинный, похожий на свернутую географическую карту рулон, лежавший вдоль задней стенки сундука. Разорванная второпях бечевка и упаковочная бумага упали на пол, обнажая плотные, свернутые трубкой листы. От длительного хранения они не желали разворачиваться, но я развела их в сторону прижала края ладонями.
Это был акварельный набросок, пейзаж, изображающий скалистый берег и сумрачное разорванное небо. Рисунков оказалось больше дюжины, и почти все запечатленные на них образы были мне знакомы. Карнавал уродов, утопленница, протягивающая руки к сидящим на печи ребятишкам, люди, склонившиеся над разрытой могилой, вампиры, сжимающие в объятиях свои жертвы, золото египетской гробниц утлый челн Харона и воронка Аида… Несколько листов были сплошь изрисованы изображениями стройной, худой женщины. Тонкие карандашные линии очерчивали ее фигуру, профиль, изящно изогнутую маленькую руку. Я узнала графиню Софию Вольскую. Кроме больших листов, в рулоне обнаружилось некое подобие тетрадки, сшитой из разных по формату и качеству листков. Она открылась примерно на середине, видимо, на эту страницу заглядывали чаще других. Тщательно вычерченный тушью лабиринт из четырех змей занимал ее верхнюю половину. Под символом протянулись строки, написанные четким, красивым почерком. Я с жадность потянулась к заветным словам, но… Они были написаны не по-русски!
— Виктория! Ты сошла с ума! Одна в доме, и даже дверь не заперта, — посреди мансарды стояла мама, — твое счастье, что папа на дежурстве. Я пришла домой усталая, голодная, мне вдруг звонит мальчик и сообщает — ваша дочь осталась ночевать в Борисовке! Как это понимать?!
— Мам, зря ты волнуешься, я бы приехала утром и даже успела бы в школу.
— Утром! В городе — маньяк, в деревне две трети домов пустые, ты соображаешь, что натворила?
Мама отчитывала меня довольно долго, и, улучив момент, когда ее гнев пошел на убыль, я протянула рисунки:
— Смотри, это тот самый документ, о котором тебе рассказывал дедушка.
Она внимательно рассмотрела находку. Отложила рулон:
— Довольно любопытные бумаги. На мой взгляд, это работы очень хорошего художника. Правда, судя по избранной тематике, у него была довольно сильно расшатана психика. Впрочем, таков удел большинства талантливых художников. Мама Светы Акулиничевой искусствовед, и когда-нибудь мы покажем ей эти рисунки. Но даже такая находка ничуть не оправдывает твоего поведения, Виктория.
— Самое главное — здесь, — я протянула тетрадь, — тут все написано, только непонятно, на каком языке.
— Не на английском и не на немецком. Возможно, на испанском или итальянском.
— Тогда — на итальянском. Акулиничева показывала репродукцию этой картины, под ней была подпись — неизвестный итальянский художник середины девятнадцатого века.
— Очень интересно, но мне мало что объясняет. Ты намереваешься вернуться домой? Если да — быстренько собери бумаги и загаси как следует свечи. Только пожара нам не хватало.
В электричке было тепло и уютно. Мама задремала. А я все всматривалась в каллиграфические строки, пытаясь по датам и картинкам понять, о чем идет речь. Рисунков в тетради было много. Автор дневника постоянно приходили в голову новые образы, он набрасывал их на полях, а иногда и в середине страницы, некоторые зачеркивал и продолжал вести записи. Без сомнения, я держала в руках дневник человек ставшего возлюбленным графини Вольской, человека, чья фантазия дала аду зримые черты, человека, оказавшегося моим отдаленным родственником. Но сейчас волновало другое — знает ли он, как закрыть Проход меж) мирами, оставил ли какие-нибудь подсказки на страницах своего дневника? А размеренный стук колес и мелькание редких огней усыпляло, глаза смыкались сами собой, голова клонилась набок.
***
Домой мы вернулись около полуночи. Несмотря на позднее время, я набрала номер Ивойлова. Сережка не спал — в отсутствие родителей никто не мог помешать ему запереться в спальне и тихонечко балдеть, просматривая куски из фильмов с восточными единоборствами. Он записывал на видео эту скучищу уже несколько лет и очень гордился своей коллекцией. Насчет фильмов я поняла по характерным смачны ударам и звону мечей, доносившимся из телефонной трубки. Вкратце рассказав о находке, я спросила
— Ты знаешь кого-нибудь, кто говорил бы по-итальянски?
— Нет. Мама хорошо владеет английским. Папа учил в мединституте латынь, но в наши дела ввязываться не станет. Ладно, Барышева, не переживай, завтра в школе поспрашиваем. Если бы ты видела этот трюк Джеки Чана! Представляешь, он на мотоцикле летит с причала б воду, но в последний момент цепляется за груз, который переносит подъемный кран, и все это показывают с разных точек.
— Видела я это пять раз по телевизору. Лучше. Сережка, расскажи, как доехал. Ничего необычного не произошло''
— Сел и доехал. Без приключений. Ладно, Вика, сейчас такое начнется… Спокойной ночи.
Он повесил трубку. Я хотела было вновь вернуться к дневнику, но так измоталась за день, что, улегшись на кровать, отрубилась, как выключившийся телевизор.
***
В школе, незадолго до первого звонка, вся наша компания собралась под лестницей, рассматривая принесенный мною дневник. Обмен мнениями был бурным, но не конструктивным. Никто не знг итальянского и не представлял, где можно найти человека, выучившего этот язык. Только подошедший позже всех Толкачев помалкивал, раздумывая о чем-то своем. Едва он открыл рот, прозвенел звонок, но сквозь шу все же удалось расслышать:
— Кажется, я знаю, кто нам может помочь.
Провертевшись юлой весь урок и едва не обуглившись от любопытства, я с трудом дождалась перемены. Наконец-то Петька разъяснил свою мысль:
— Не могу гарантировать, но, возможно, итальянским владеет мой дед. Исхожу из того, что он вообще знает абсолютно все.
Петька не слишком преувеличивал. Петра Филимоновича и в самом деле можно было назвать ходячей энциклопедией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
***
Если на улице еще можно было различить силуэты предметов, то в доме господствовал чернильный мрак. Я зажгла фонарик и долго разыскивала в кухонном буфете пачку свечей, припасенных мамой еще с лета. Потом поднялась в мансарду. Зажгла свечи и вынула из сундука первую связку бумаг. Я не представляла, как должен был выглядеть документ, но думала, что он написан от руки и имеет дореволюционную орфографию. Пока мне попадались только свертки с газетными вырезками и письмами. Распечатывая их один за другим, я просматривала первую страницу и откладывала бумаги в сторону. Вскоре весь стол оказал завален этими похожими на кирпичи стопками. А в сундучке уже проглядывало дно. Где же загадочный документ? Внимание привлек длинный, похожий на свернутую географическую карту рулон, лежавший вдоль задней стенки сундука. Разорванная второпях бечевка и упаковочная бумага упали на пол, обнажая плотные, свернутые трубкой листы. От длительного хранения они не желали разворачиваться, но я развела их в сторону прижала края ладонями.
Это был акварельный набросок, пейзаж, изображающий скалистый берег и сумрачное разорванное небо. Рисунков оказалось больше дюжины, и почти все запечатленные на них образы были мне знакомы. Карнавал уродов, утопленница, протягивающая руки к сидящим на печи ребятишкам, люди, склонившиеся над разрытой могилой, вампиры, сжимающие в объятиях свои жертвы, золото египетской гробниц утлый челн Харона и воронка Аида… Несколько листов были сплошь изрисованы изображениями стройной, худой женщины. Тонкие карандашные линии очерчивали ее фигуру, профиль, изящно изогнутую маленькую руку. Я узнала графиню Софию Вольскую. Кроме больших листов, в рулоне обнаружилось некое подобие тетрадки, сшитой из разных по формату и качеству листков. Она открылась примерно на середине, видимо, на эту страницу заглядывали чаще других. Тщательно вычерченный тушью лабиринт из четырех змей занимал ее верхнюю половину. Под символом протянулись строки, написанные четким, красивым почерком. Я с жадность потянулась к заветным словам, но… Они были написаны не по-русски!
— Виктория! Ты сошла с ума! Одна в доме, и даже дверь не заперта, — посреди мансарды стояла мама, — твое счастье, что папа на дежурстве. Я пришла домой усталая, голодная, мне вдруг звонит мальчик и сообщает — ваша дочь осталась ночевать в Борисовке! Как это понимать?!
— Мам, зря ты волнуешься, я бы приехала утром и даже успела бы в школу.
— Утром! В городе — маньяк, в деревне две трети домов пустые, ты соображаешь, что натворила?
Мама отчитывала меня довольно долго, и, улучив момент, когда ее гнев пошел на убыль, я протянула рисунки:
— Смотри, это тот самый документ, о котором тебе рассказывал дедушка.
Она внимательно рассмотрела находку. Отложила рулон:
— Довольно любопытные бумаги. На мой взгляд, это работы очень хорошего художника. Правда, судя по избранной тематике, у него была довольно сильно расшатана психика. Впрочем, таков удел большинства талантливых художников. Мама Светы Акулиничевой искусствовед, и когда-нибудь мы покажем ей эти рисунки. Но даже такая находка ничуть не оправдывает твоего поведения, Виктория.
— Самое главное — здесь, — я протянула тетрадь, — тут все написано, только непонятно, на каком языке.
— Не на английском и не на немецком. Возможно, на испанском или итальянском.
— Тогда — на итальянском. Акулиничева показывала репродукцию этой картины, под ней была подпись — неизвестный итальянский художник середины девятнадцатого века.
— Очень интересно, но мне мало что объясняет. Ты намереваешься вернуться домой? Если да — быстренько собери бумаги и загаси как следует свечи. Только пожара нам не хватало.
В электричке было тепло и уютно. Мама задремала. А я все всматривалась в каллиграфические строки, пытаясь по датам и картинкам понять, о чем идет речь. Рисунков в тетради было много. Автор дневника постоянно приходили в голову новые образы, он набрасывал их на полях, а иногда и в середине страницы, некоторые зачеркивал и продолжал вести записи. Без сомнения, я держала в руках дневник человек ставшего возлюбленным графини Вольской, человека, чья фантазия дала аду зримые черты, человека, оказавшегося моим отдаленным родственником. Но сейчас волновало другое — знает ли он, как закрыть Проход меж) мирами, оставил ли какие-нибудь подсказки на страницах своего дневника? А размеренный стук колес и мелькание редких огней усыпляло, глаза смыкались сами собой, голова клонилась набок.
***
Домой мы вернулись около полуночи. Несмотря на позднее время, я набрала номер Ивойлова. Сережка не спал — в отсутствие родителей никто не мог помешать ему запереться в спальне и тихонечко балдеть, просматривая куски из фильмов с восточными единоборствами. Он записывал на видео эту скучищу уже несколько лет и очень гордился своей коллекцией. Насчет фильмов я поняла по характерным смачны ударам и звону мечей, доносившимся из телефонной трубки. Вкратце рассказав о находке, я спросила
— Ты знаешь кого-нибудь, кто говорил бы по-итальянски?
— Нет. Мама хорошо владеет английским. Папа учил в мединституте латынь, но в наши дела ввязываться не станет. Ладно, Барышева, не переживай, завтра в школе поспрашиваем. Если бы ты видела этот трюк Джеки Чана! Представляешь, он на мотоцикле летит с причала б воду, но в последний момент цепляется за груз, который переносит подъемный кран, и все это показывают с разных точек.
— Видела я это пять раз по телевизору. Лучше. Сережка, расскажи, как доехал. Ничего необычного не произошло''
— Сел и доехал. Без приключений. Ладно, Вика, сейчас такое начнется… Спокойной ночи.
Он повесил трубку. Я хотела было вновь вернуться к дневнику, но так измоталась за день, что, улегшись на кровать, отрубилась, как выключившийся телевизор.
***
В школе, незадолго до первого звонка, вся наша компания собралась под лестницей, рассматривая принесенный мною дневник. Обмен мнениями был бурным, но не конструктивным. Никто не знг итальянского и не представлял, где можно найти человека, выучившего этот язык. Только подошедший позже всех Толкачев помалкивал, раздумывая о чем-то своем. Едва он открыл рот, прозвенел звонок, но сквозь шу все же удалось расслышать:
— Кажется, я знаю, кто нам может помочь.
Провертевшись юлой весь урок и едва не обуглившись от любопытства, я с трудом дождалась перемены. Наконец-то Петька разъяснил свою мысль:
— Не могу гарантировать, но, возможно, итальянским владеет мой дед. Исхожу из того, что он вообще знает абсолютно все.
Петька не слишком преувеличивал. Петра Филимоновича и в самом деле можно было назвать ходячей энциклопедией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43