– недоумевал мулла, отпевающий покойника, и положил в могилу четки.
– Как? – удивился Искендер. – А разве «там» мало хороших шахматистов?.. Пусть с ними играет…
А через несколько дней, сильно тоскуя по своему умершему другу, Искендер достал деревянные старые, с обломанными фигурками, шахматы и, сев за столик, расставил их. Покрутив в кулаке пешки, он разыграл, какого цвета фигурами будет играть, и перевернул доску, поскольку ему достались черные. Он решил играть за себя и за своего умершего друга.
Только он занес руку над белыми фигурами, как перед ним на стуле, прозрачно колеблясь и переливаясь, возник дух или тень самого Исфандияра.
«Я сам пойду, – сказал Исфандияр. – И учти, ходов назад не брать!»
– Конечно, – обрадовался Искендер, хоть плохо, но все же как-то различая черты друга.
Они начали игру, склонившись над доской. «Боюсь я за сына, – пожаловался Исфандияр Искендеру, раздумывая над своим ходом. – Ох, боюсь…»
– А что случилось? – спросил Искендер, косясь на бледный силуэт призрака.
«Влюбился в русскую мой Абдулла… Даже гарем его не интересует, понимаешь?»
– Это плохо, – ответил Искендер, еще не ведая, что его сын Сайд подружится с русским и будет питать к тому самые теплые чувства.
«Несколько дней назад ночевал у нас… Стонал во сне… Называл имя: Сашенька…»
– Красивое имя, – сказал Искендер, но спохватился: – Я хотел сказать, плохо, что русская…
«Откуда ты знаешь? – взвился дух Исфандияра. – У тебя были русские женщины?»
– Нет, – признался Искендер. – Но счастливая любовь вообще бывает редко. – Он помолчал. – Ты знаешь, ты умней меня во всем, кроме шахмат… А как у вас там с этими делами? С любовью? – задал он свой главный вопрос, внимательно посмотрев на колеблющиеся очертания друга, сидящего напротив.
«Тут все по-другому, – односложно ответил Исфандияр. – Но если ты будешь подставлять мне ладью, я больше не приду с тобой играть», – и он щелчком сбил черную ладью с доски.
Сухов возился с мотором баркаса, вспоминая запах двигателя на буксире, где он когда-то помогал Прохору. Запах был тот же.
Позади раздался звук шагов. Сухов оглянулся и увидел маленькие ножки в шальварах, спускающиеся по трапу. Наконец показалась и вся фигура. Это была Гюльчатай.
– Тебе что? – спросил Сухов.
– Я пришел к тебе, господин.
– Гюльчатай! – укоризненно сказал Сухов.
– Ой, прости, господин!.. Я пришел к тебе, товарищ Сухов! – громко подчеркнула она последние два слова.
– Ну и зачем ты пришел?
– Я хочу для тебя работать.
Сухов улыбнулся.
– Ладно, – сказал он. – Держи. – Он подал Гюльчатай разводной ключ. – Будем чинить мотор.
– А что это «мотор»?
– Мотор… – Сухов почесал затылок. – Ну, как бы тебе объяснить? Мотор – это душа и сердце всякого движения машин… Понятно?
– Нет, – сказала Гюльчатай.
– Ладно, вот смотри: у тебя сердце работает – ты ходишь. У меня сердце работает – я хожу!.. У баркаса мотор работает – он тоже ходит… по морю.
Гюльчатай весело рассмеялась.
– Ты что заливаешься?
– Значит, мы будем чинить сердце?
– Точно. Держи вот так. – Сухов, взяв у нее разводной ключ, надел на ось. Сам стал снова разбирать мотор.
– Что это? – дотронулась пальчиком Гюльчатай до одной из частей.
– Клапан, – сказал Сухов.
– А это?
– Свеча.
– Клапан… Свеча… – повторила Гюльчатай. – Видишь, товарищ Сухов, сколько знаю. И еще гвозди, молоток…
Сухов откинулся, посмотрел на нее и вдруг сказал:
– А что? Выдам я тебя за Петруху! Законным браком, а?.. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Точно. Девка ты вроде деловая, он тоже парень не из осины.
– Но я твоя жена, товарищ Сухов, – возразила Гюльчатай. – Ты хочешь продать меня Петрухе?
– Я тебе дам продать! – рассердился Сухов. – Поженитесь и все, – он оглядел Гюльчатай. – Вот только одно… Была бы ты крещеная – тогда легче! Петруха мне говорил, что его родители очень религии привержены. Понимаешь?.. Оторвут ему голову из-за тебя.
– Ой, не надо голову! – испугалась Гюльчатай. – А что такое «крещеная»?
– Да вообще это просто: окунут тебя в церкви несколько раз в воду… слова скажут… и порядок – ты уже крещеная.
– У нас не надо в воду, – сказала Гюльчатай. – У нас только говорят… и тоже порядок, товарищ Сухов!
Он пожал плечами, улыбнулся.
– Ну что тебе сказать?.. У разных народов многое по-разному, но в общем-то это одно.
Гюльчатай задумалась.
– Слушай, ты теперь знаешь – молоток, принеси он на палубе валяется.
Гюльчатай ушла.
Сухов, посмотрев ей вслед, улыбнулся:
– А что?.. Хорошая парочка будет.
Собрав мотор, он вытер ветошью руки, пошлепал по кожуху двигателя.
Гюльчатай не возвращалась.
– Нашла? – крикнул Сухов. – Эй!
Девушка не ответила.
Он поднялся, вышел на палубу. Гюльчатай здесь не было.
– Гюльчатай, – позвал Сухов, – ты где?.. Гюльчатаа-ай!! – закричал он, испугавшись.
– Я здесь, товарищ Сухов! – донеслось из моря. Сухов удивился, спустился с баркаса.
Неподалеку от берега, на мели, он увидел Гюльчатай, которая приседала, окунаясь с головой в воду.
Сухов стоял, ничего не понимая, смотрел на выходящую к нему из воды Гюльчатай – мокрые шальвары и кофточка прилипли к ее телу.
– Ты что? – удивился он.
– Теперь я, товарищ Сухов, «крещеная». Теперь Петрухе не оторвут голову, да?
– Не оторвут, – засмеялся Сухов, махнув рукой. – Теперь точно не оторвут.
Женщины в чадрах сидели в тени баркаса.
Петрухи не было видно. Тогда Сухов, подумав, сам отправился к бывшей таможне. «Барышням» наказал никуда не отлучаться.
Верещагин сидел рядом с Петрухой на полу своего дома-крепости и пел, подыгрывая себе на гитаре:
…Ваше благородие, госпожа удача,
для кого ты добрая, а кому иначе.
Девять граммов в сердце
постой – не зови…
Не везет мне в смерти,
повезет в любви.
Ваше благородие, госпожа чужбина,
жарко обнимала ты, да только не любила…
Закосевший Петруха сидел с блаженным выражением на лице: песня ему нравилась, Верещагин тоже.
Сухов подошел к дому-крепости, прислушался к песне. Потом прилег на песочек, отыскал камешек и бросил в полуотворенное окно, откуда доносилась песня.
Камешек упал в пиалу со спиртом, которую Верещагин собирался поднести ко рту. Некоторое время он оторопело смотрел на камешек, затем двумя пальцами выловил его и опорожнил пиалу.
– Эй, хозяин, – позвал Сухов снаружи. – Прикурить найдется? – И стал свертывать цигарку.
Услышав голос своего командира, Петруха бросился к окну, но Верещагин, поймав его за гимнастерку, силой усадил на место.
– Ты что? – спросил он, вытирая полотенцем капли спирта, брызнувшие на шею и подбородок от упавшего в пиалу камешка.
– Это же… товарищ Сухов!.. – заплетающимся языком сказал Петруха. Он сильно захмелел.
– Сухов, говоришь? – усмехнулся Верещагин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Как? – удивился Искендер. – А разве «там» мало хороших шахматистов?.. Пусть с ними играет…
А через несколько дней, сильно тоскуя по своему умершему другу, Искендер достал деревянные старые, с обломанными фигурками, шахматы и, сев за столик, расставил их. Покрутив в кулаке пешки, он разыграл, какого цвета фигурами будет играть, и перевернул доску, поскольку ему достались черные. Он решил играть за себя и за своего умершего друга.
Только он занес руку над белыми фигурами, как перед ним на стуле, прозрачно колеблясь и переливаясь, возник дух или тень самого Исфандияра.
«Я сам пойду, – сказал Исфандияр. – И учти, ходов назад не брать!»
– Конечно, – обрадовался Искендер, хоть плохо, но все же как-то различая черты друга.
Они начали игру, склонившись над доской. «Боюсь я за сына, – пожаловался Исфандияр Искендеру, раздумывая над своим ходом. – Ох, боюсь…»
– А что случилось? – спросил Искендер, косясь на бледный силуэт призрака.
«Влюбился в русскую мой Абдулла… Даже гарем его не интересует, понимаешь?»
– Это плохо, – ответил Искендер, еще не ведая, что его сын Сайд подружится с русским и будет питать к тому самые теплые чувства.
«Несколько дней назад ночевал у нас… Стонал во сне… Называл имя: Сашенька…»
– Красивое имя, – сказал Искендер, но спохватился: – Я хотел сказать, плохо, что русская…
«Откуда ты знаешь? – взвился дух Исфандияра. – У тебя были русские женщины?»
– Нет, – признался Искендер. – Но счастливая любовь вообще бывает редко. – Он помолчал. – Ты знаешь, ты умней меня во всем, кроме шахмат… А как у вас там с этими делами? С любовью? – задал он свой главный вопрос, внимательно посмотрев на колеблющиеся очертания друга, сидящего напротив.
«Тут все по-другому, – односложно ответил Исфандияр. – Но если ты будешь подставлять мне ладью, я больше не приду с тобой играть», – и он щелчком сбил черную ладью с доски.
Сухов возился с мотором баркаса, вспоминая запах двигателя на буксире, где он когда-то помогал Прохору. Запах был тот же.
Позади раздался звук шагов. Сухов оглянулся и увидел маленькие ножки в шальварах, спускающиеся по трапу. Наконец показалась и вся фигура. Это была Гюльчатай.
– Тебе что? – спросил Сухов.
– Я пришел к тебе, господин.
– Гюльчатай! – укоризненно сказал Сухов.
– Ой, прости, господин!.. Я пришел к тебе, товарищ Сухов! – громко подчеркнула она последние два слова.
– Ну и зачем ты пришел?
– Я хочу для тебя работать.
Сухов улыбнулся.
– Ладно, – сказал он. – Держи. – Он подал Гюльчатай разводной ключ. – Будем чинить мотор.
– А что это «мотор»?
– Мотор… – Сухов почесал затылок. – Ну, как бы тебе объяснить? Мотор – это душа и сердце всякого движения машин… Понятно?
– Нет, – сказала Гюльчатай.
– Ладно, вот смотри: у тебя сердце работает – ты ходишь. У меня сердце работает – я хожу!.. У баркаса мотор работает – он тоже ходит… по морю.
Гюльчатай весело рассмеялась.
– Ты что заливаешься?
– Значит, мы будем чинить сердце?
– Точно. Держи вот так. – Сухов, взяв у нее разводной ключ, надел на ось. Сам стал снова разбирать мотор.
– Что это? – дотронулась пальчиком Гюльчатай до одной из частей.
– Клапан, – сказал Сухов.
– А это?
– Свеча.
– Клапан… Свеча… – повторила Гюльчатай. – Видишь, товарищ Сухов, сколько знаю. И еще гвозди, молоток…
Сухов откинулся, посмотрел на нее и вдруг сказал:
– А что? Выдам я тебя за Петруху! Законным браком, а?.. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Точно. Девка ты вроде деловая, он тоже парень не из осины.
– Но я твоя жена, товарищ Сухов, – возразила Гюльчатай. – Ты хочешь продать меня Петрухе?
– Я тебе дам продать! – рассердился Сухов. – Поженитесь и все, – он оглядел Гюльчатай. – Вот только одно… Была бы ты крещеная – тогда легче! Петруха мне говорил, что его родители очень религии привержены. Понимаешь?.. Оторвут ему голову из-за тебя.
– Ой, не надо голову! – испугалась Гюльчатай. – А что такое «крещеная»?
– Да вообще это просто: окунут тебя в церкви несколько раз в воду… слова скажут… и порядок – ты уже крещеная.
– У нас не надо в воду, – сказала Гюльчатай. – У нас только говорят… и тоже порядок, товарищ Сухов!
Он пожал плечами, улыбнулся.
– Ну что тебе сказать?.. У разных народов многое по-разному, но в общем-то это одно.
Гюльчатай задумалась.
– Слушай, ты теперь знаешь – молоток, принеси он на палубе валяется.
Гюльчатай ушла.
Сухов, посмотрев ей вслед, улыбнулся:
– А что?.. Хорошая парочка будет.
Собрав мотор, он вытер ветошью руки, пошлепал по кожуху двигателя.
Гюльчатай не возвращалась.
– Нашла? – крикнул Сухов. – Эй!
Девушка не ответила.
Он поднялся, вышел на палубу. Гюльчатай здесь не было.
– Гюльчатай, – позвал Сухов, – ты где?.. Гюльчатаа-ай!! – закричал он, испугавшись.
– Я здесь, товарищ Сухов! – донеслось из моря. Сухов удивился, спустился с баркаса.
Неподалеку от берега, на мели, он увидел Гюльчатай, которая приседала, окунаясь с головой в воду.
Сухов стоял, ничего не понимая, смотрел на выходящую к нему из воды Гюльчатай – мокрые шальвары и кофточка прилипли к ее телу.
– Ты что? – удивился он.
– Теперь я, товарищ Сухов, «крещеная». Теперь Петрухе не оторвут голову, да?
– Не оторвут, – засмеялся Сухов, махнув рукой. – Теперь точно не оторвут.
Женщины в чадрах сидели в тени баркаса.
Петрухи не было видно. Тогда Сухов, подумав, сам отправился к бывшей таможне. «Барышням» наказал никуда не отлучаться.
Верещагин сидел рядом с Петрухой на полу своего дома-крепости и пел, подыгрывая себе на гитаре:
…Ваше благородие, госпожа удача,
для кого ты добрая, а кому иначе.
Девять граммов в сердце
постой – не зови…
Не везет мне в смерти,
повезет в любви.
Ваше благородие, госпожа чужбина,
жарко обнимала ты, да только не любила…
Закосевший Петруха сидел с блаженным выражением на лице: песня ему нравилась, Верещагин тоже.
Сухов подошел к дому-крепости, прислушался к песне. Потом прилег на песочек, отыскал камешек и бросил в полуотворенное окно, откуда доносилась песня.
Камешек упал в пиалу со спиртом, которую Верещагин собирался поднести ко рту. Некоторое время он оторопело смотрел на камешек, затем двумя пальцами выловил его и опорожнил пиалу.
– Эй, хозяин, – позвал Сухов снаружи. – Прикурить найдется? – И стал свертывать цигарку.
Услышав голос своего командира, Петруха бросился к окну, но Верещагин, поймав его за гимнастерку, силой усадил на место.
– Ты что? – спросил он, вытирая полотенцем капли спирта, брызнувшие на шею и подбородок от упавшего в пиалу камешка.
– Это же… товарищ Сухов!.. – заплетающимся языком сказал Петруха. Он сильно захмелел.
– Сухов, говоришь? – усмехнулся Верещагин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51