Но это не дает ему права…
Фрэнсис подошла к нему и потянула за рукав, заставив повернуться к ней лицом.
– Лэнс любит вас! Зачем же отвергать его любовь?
Губы его исказились гримасой гнева.
– Любви я предпочел бы веру.
Она не могла понять, что он имеет в виду.
– И у вас нет ни капли сострадания к нему? Ради всего святого, ведь вы издеваетесь над ним при каждом удобном случае. Разве дружба для вас – пустой звук?
Гнев вдруг исчез с его лица, и на нем осталась лишь непроницаемая маска мужественной красоты. Он был бесстрастен, как Бог.
– На самом деле дружба очень много значит для меня, просто я считаю некоторые вещи сугубо личными – вот и все. Если речь не идет о невинных жертвах, то какое ему дело, черт возьми, что я делаю или что я чувствую? Я не осуждаю моральные принципы Лэнса и не даю оценку его совести. Мне нужно всего-навсего, чтобы он проявлял такую же учтивость по отношению ко мне.
Его самообладание потрясло Фрэнсис до глубины души. Она знала, что Лэнс прав. Найджел губит себя. Она задала следующий вопрос, понимая, что это должно быть произнесено вслух:
– Но невинные жертвы все же есть. Как насчет Катрин?
Его губы исказились в гримасе, красота стала какой-то устрашающей, как маска Кали, богини смерти, требующей человеческих жертв.
– А зачем, по-вашему, я приехал в Париж? Только я знаю достаточно для того, чтобы выследить предателя – виновника гибели Катрин. Лорд Доннингтон был прав. Только мне были известны ее планы на тот день. Только я мог выдать ее палачам. Каким еще образом ее могли схватить?
Он посмотрел на свою руку. Свет из окна окружал красноватым сиянием его длинные пальцы, подчеркивая их красоту и силу, отражался от перстня с грифоном.
– Должен ли я признать, что эти самые пальцы держали нож? Господь свидетель, в свое время они достаточно попрактиковались в убийстве. Не пытайтесь вмешиваться в это, Фрэнсис. Вы не представляете себе, что…
Он вздрогнул и отвернулся.
– Ради всего святого, оставьте меня в покое!
Из трубы с глухим стуком вывалилось птичье гнездо, разбросав по полу грязь и пепел. За ним последовала птица. По комнате в панике металась испуганная галка. От нее летели перья и пыль.
Найджел разразился хохотом, как будто прорвалась долго сопротивлявшаяся плотина. Горечь, звучавшая в собственном голосе, казалось, забавляла его. Неужели все, к чему бы он ни прикоснулся, погружается в хаос? Или он просто позволил жалости и снисхождению к себе взять верх? Он увернулся от трепещущих крыльев птицы и едва не сбил с ног Фрэнсис. Девушка в испуге застыла на месте, прижав ладони к лицу. Боже мой! Она знала, что это значит – покинуть кого-то, обрекая на мучительную смерть.
Птица ударилась в потолок, поднимая пыль, и Найджел прижал девушку к себе.
– Простите меня, Фрэнсис.
Она дрожала в его объятиях. Найджел крепко обнял ее и не отпускал, пока она не успокоилась. Обтягивающий ее бедра и талию шелк жег его пальцы. Боже, как ему хотелось сорвать с нее одежды, обнять ее, раствориться в ней, в мире без печальных воспоминаний и боли!
Галка вылетела в окно и взмыла в высокое парижское небо. Фрэнсис подняла на него глаза, смахнула влагу со своих длинных ресниц и улыбнулась.
Страсть жгла его ладони и подбиралась к сердцу, как поднесенный к пороху запал. Найджел обхватил ладонями лицо Фрэнсис и поцеловал ее. Он вложил в этот поцелуй все, что чувствовал в этот момент: раскаяние, желание, смущение. Ее губы, влажные, мягкие, восхитительно манящие, дрожали под его губами. Фитиль все ближе подбирался к пороху. Призвав на помощь все свое самообладание, Найджел отстранился.
Фрэнсис опустилась в кресло.
– Как вы можете так лицемерить? Вы говорили… Вы говорили, что мы будем только сотрудниками. Зачем все это было нужно?
Он ощущал себя обнаженным, нелепо уязвимым, но все же нашел в себе силы сказать ей правду.
– Не знаю. Возможно, во всем виноваты безумие и жестокость этого мира.
Фрэнсис взглянула на него широко раскрытыми глазами.
– Нет, – сказала она. – Так не пойдет. Я не нужна вам в качестве любовницы. Очень хорошо. Тогда обращайтесь со мной как с товарищем. Расскажите мне о майоре Уиндхеме. Вы верите, что он предатель?
Найджел сделал глубокий вдох, пытаясь унять бешено колотившееся сердце и обуздать желание.
– Все указывает на это, правда? Бумаги Доннингтона вскрыли связь между Москвой и Парижем. Тот, кто предал Катрин, был и в России. Если остальные исключаются, остается только Уиндхем. Нашим предателем не может быть Лэнс, поскольку, как вы правильно догадались, он был влюблен в Катрин. Не могу представить себе, что он виновник ее ареста. Ради ее спасения он предал бы свою страну и пожертвовал бы собственной бессмертной душой.
В ее глазах застыл немой вопрос: «А вы, Найджел? Вы ведь тоже были влюблены в нее?» Что еще ей оставалось думать?
Она направилась к двери.
– В таком случае, милорд, в вас исключительно мало благородства.
Найджелу отчаянно хотелось вернуть ее, открыть ей всю правду. Но он молча стоял, выпрямившись, как часовой на посту. Фрэнсис оставила его одного посреди беспорядка. Катрин сидела на этой кушетке и смотрела в это самое окно. Стиснув кулаки, Найджел долго не отрывал взгляд от кушетки. Катрин, русская княгиня, оставившая в душе Найджела Арундэма неизгладимый след. Он любил ее однажды долгим, ленивым парижским утром, когда солнце золотило ее гладкую кожу и полыхало огнем в ее темно-рыжих волосах. И теперь он ненавидел себя за те ласки.
Глава 12
Фрэнсис не стала занимать спальню Катрин. Найджел поселил ее в комнате с окнами на улицу, а сам устроился в соседней приемной.
– Нас должны считать любовниками, – сухо объяснил он, когда наутро она спросила его об этом. – Мы в Париже чужие, и Фуше мог подослать к нам шпионов. Слугам покажется странным, если я буду спать в другом конце дома.
Фрэнсис подумала о тонкой двери, разделявшей их комнаты.
– Каким слугам?
Невозможно было найти кого-нибудь, кто почистил бы дымоходы. Галки считались зловещим предзнаменованием. Днем ушли почти все горничные. На следующий день их примеру последовали помогавшие на кухне девушки, которые слышали ночью какие-то звуки. В буфетной обитали злые духи. Кухарка с побелевшим лицом сообщила об этом и добавила, что тоже уходит.
Найджел спокойно воспринял эту новость. Он заполнял бухгалтерские книги и объяснял Фрэнсис, как следует вести торговлю шелком.
– Неприятно, – сказал он, когда кухарка покинула комнату, – но ничего неожиданного.
Он продолжал молча работать, со скрипом водя пером по бумаге. Фрэнсис смотрела на его склоненную голову, на вьющиеся у воротника темные волосы, на чернильные пятна на его пальцах, которые теперь долго не смоются. Эти пятна появились во время расшифровки тайных сообщений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Фрэнсис подошла к нему и потянула за рукав, заставив повернуться к ней лицом.
– Лэнс любит вас! Зачем же отвергать его любовь?
Губы его исказились гримасой гнева.
– Любви я предпочел бы веру.
Она не могла понять, что он имеет в виду.
– И у вас нет ни капли сострадания к нему? Ради всего святого, ведь вы издеваетесь над ним при каждом удобном случае. Разве дружба для вас – пустой звук?
Гнев вдруг исчез с его лица, и на нем осталась лишь непроницаемая маска мужественной красоты. Он был бесстрастен, как Бог.
– На самом деле дружба очень много значит для меня, просто я считаю некоторые вещи сугубо личными – вот и все. Если речь не идет о невинных жертвах, то какое ему дело, черт возьми, что я делаю или что я чувствую? Я не осуждаю моральные принципы Лэнса и не даю оценку его совести. Мне нужно всего-навсего, чтобы он проявлял такую же учтивость по отношению ко мне.
Его самообладание потрясло Фрэнсис до глубины души. Она знала, что Лэнс прав. Найджел губит себя. Она задала следующий вопрос, понимая, что это должно быть произнесено вслух:
– Но невинные жертвы все же есть. Как насчет Катрин?
Его губы исказились в гримасе, красота стала какой-то устрашающей, как маска Кали, богини смерти, требующей человеческих жертв.
– А зачем, по-вашему, я приехал в Париж? Только я знаю достаточно для того, чтобы выследить предателя – виновника гибели Катрин. Лорд Доннингтон был прав. Только мне были известны ее планы на тот день. Только я мог выдать ее палачам. Каким еще образом ее могли схватить?
Он посмотрел на свою руку. Свет из окна окружал красноватым сиянием его длинные пальцы, подчеркивая их красоту и силу, отражался от перстня с грифоном.
– Должен ли я признать, что эти самые пальцы держали нож? Господь свидетель, в свое время они достаточно попрактиковались в убийстве. Не пытайтесь вмешиваться в это, Фрэнсис. Вы не представляете себе, что…
Он вздрогнул и отвернулся.
– Ради всего святого, оставьте меня в покое!
Из трубы с глухим стуком вывалилось птичье гнездо, разбросав по полу грязь и пепел. За ним последовала птица. По комнате в панике металась испуганная галка. От нее летели перья и пыль.
Найджел разразился хохотом, как будто прорвалась долго сопротивлявшаяся плотина. Горечь, звучавшая в собственном голосе, казалось, забавляла его. Неужели все, к чему бы он ни прикоснулся, погружается в хаос? Или он просто позволил жалости и снисхождению к себе взять верх? Он увернулся от трепещущих крыльев птицы и едва не сбил с ног Фрэнсис. Девушка в испуге застыла на месте, прижав ладони к лицу. Боже мой! Она знала, что это значит – покинуть кого-то, обрекая на мучительную смерть.
Птица ударилась в потолок, поднимая пыль, и Найджел прижал девушку к себе.
– Простите меня, Фрэнсис.
Она дрожала в его объятиях. Найджел крепко обнял ее и не отпускал, пока она не успокоилась. Обтягивающий ее бедра и талию шелк жег его пальцы. Боже, как ему хотелось сорвать с нее одежды, обнять ее, раствориться в ней, в мире без печальных воспоминаний и боли!
Галка вылетела в окно и взмыла в высокое парижское небо. Фрэнсис подняла на него глаза, смахнула влагу со своих длинных ресниц и улыбнулась.
Страсть жгла его ладони и подбиралась к сердцу, как поднесенный к пороху запал. Найджел обхватил ладонями лицо Фрэнсис и поцеловал ее. Он вложил в этот поцелуй все, что чувствовал в этот момент: раскаяние, желание, смущение. Ее губы, влажные, мягкие, восхитительно манящие, дрожали под его губами. Фитиль все ближе подбирался к пороху. Призвав на помощь все свое самообладание, Найджел отстранился.
Фрэнсис опустилась в кресло.
– Как вы можете так лицемерить? Вы говорили… Вы говорили, что мы будем только сотрудниками. Зачем все это было нужно?
Он ощущал себя обнаженным, нелепо уязвимым, но все же нашел в себе силы сказать ей правду.
– Не знаю. Возможно, во всем виноваты безумие и жестокость этого мира.
Фрэнсис взглянула на него широко раскрытыми глазами.
– Нет, – сказала она. – Так не пойдет. Я не нужна вам в качестве любовницы. Очень хорошо. Тогда обращайтесь со мной как с товарищем. Расскажите мне о майоре Уиндхеме. Вы верите, что он предатель?
Найджел сделал глубокий вдох, пытаясь унять бешено колотившееся сердце и обуздать желание.
– Все указывает на это, правда? Бумаги Доннингтона вскрыли связь между Москвой и Парижем. Тот, кто предал Катрин, был и в России. Если остальные исключаются, остается только Уиндхем. Нашим предателем не может быть Лэнс, поскольку, как вы правильно догадались, он был влюблен в Катрин. Не могу представить себе, что он виновник ее ареста. Ради ее спасения он предал бы свою страну и пожертвовал бы собственной бессмертной душой.
В ее глазах застыл немой вопрос: «А вы, Найджел? Вы ведь тоже были влюблены в нее?» Что еще ей оставалось думать?
Она направилась к двери.
– В таком случае, милорд, в вас исключительно мало благородства.
Найджелу отчаянно хотелось вернуть ее, открыть ей всю правду. Но он молча стоял, выпрямившись, как часовой на посту. Фрэнсис оставила его одного посреди беспорядка. Катрин сидела на этой кушетке и смотрела в это самое окно. Стиснув кулаки, Найджел долго не отрывал взгляд от кушетки. Катрин, русская княгиня, оставившая в душе Найджела Арундэма неизгладимый след. Он любил ее однажды долгим, ленивым парижским утром, когда солнце золотило ее гладкую кожу и полыхало огнем в ее темно-рыжих волосах. И теперь он ненавидел себя за те ласки.
Глава 12
Фрэнсис не стала занимать спальню Катрин. Найджел поселил ее в комнате с окнами на улицу, а сам устроился в соседней приемной.
– Нас должны считать любовниками, – сухо объяснил он, когда наутро она спросила его об этом. – Мы в Париже чужие, и Фуше мог подослать к нам шпионов. Слугам покажется странным, если я буду спать в другом конце дома.
Фрэнсис подумала о тонкой двери, разделявшей их комнаты.
– Каким слугам?
Невозможно было найти кого-нибудь, кто почистил бы дымоходы. Галки считались зловещим предзнаменованием. Днем ушли почти все горничные. На следующий день их примеру последовали помогавшие на кухне девушки, которые слышали ночью какие-то звуки. В буфетной обитали злые духи. Кухарка с побелевшим лицом сообщила об этом и добавила, что тоже уходит.
Найджел спокойно воспринял эту новость. Он заполнял бухгалтерские книги и объяснял Фрэнсис, как следует вести торговлю шелком.
– Неприятно, – сказал он, когда кухарка покинула комнату, – но ничего неожиданного.
Он продолжал молча работать, со скрипом водя пером по бумаге. Фрэнсис смотрела на его склоненную голову, на вьющиеся у воротника темные волосы, на чернильные пятна на его пальцах, которые теперь долго не смоются. Эти пятна появились во время расшифровки тайных сообщений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101