Он оставил крепость Хьюэрли, наглухо запертую, на попечение начальника стражи, приказав, не впускать никого, даже собственную жену. О частной аудиенции у короля Моджер намеривался просить Тибальда из аббатства.
По пути до Лондона Моджер пытался так построить свой рассказ, чтобы он выглядел правдивым. Главное – показать Вильяма опасным для государства человеком и уговорить короля выслать отряд во главе с Моджером для его уничтожения. Потеря жены скорее всего не побудит Генриха к действиям; это лишь повод для жалобы. Говоря о своем беспокойстве, он мог преподнести королю некоторые «факты» в выгодном для себя свете, но основа успеха была в Шотландии, пока Генрих не отозвал свои войска на юг.
Генрих был уверен, что шотландская акция принесет ему блестящий успех. Здесь была лишь одна небольшая неприятность. Когда стало ясно, что опасность нападения Александра миновала, Ричард попросил своего брата послать отряды наемников в Уэльс, чтобы те очистили его раз и навсегда. Генрих надменно заметил, что, если он заставит свои войска выполнять задачу, которую поставил перед графами Херфордским и Глостерским, то нанесет им оскорбление и все их усилия будут выглядеть непослушанием.
Ричард так не считал и сказал, что никогда не отказывается от чьей-либо помощи в военных делах. Так как Ричарду уже надоели ссылки на «неразумных» шотландцев, он довольно резко заметил, что графам Херфордскому и Глостерскому лучше известно, что для них оскорбительно. Генрих должен хотя бы послать гонца и спросить, нужна им помощь или нет. Однако Генрих был так доволен тем, что опасность одной войны миновала, что не захотел задуматься над другой и не стал что-либо предпринимать.
Генрих был прав, хотя ни он сам, ни Ричард об этом не догадывались. Ему нужно было лишь сказать, что уэльсцы могут рассеяться в горах, а фламандские наемники, привыкшие к решительным сражениям на ровной местности, принесут больше неприятностей, чем пользы. Кроме того, в горной стране трудно использовать большую армию. Ричард вынужден был бы принять во внимание эти обстоятельства, оправдывающие отказ короля, даже если и не был согласен с ним.
К сожалению, Генрих не знал о том, что для его отказа есть вполне разумные поводы. Он наслаждался своей бескровной победой и был восхищен своими северными вассалами. Король не желал рисковать своим теперешним положением победителя в споре с непредсказуемым Уэльсом. Но это совсем не говорило о его трусости. Если бы Генрих положил конец войне в битве с Дэвидом, сыном Ллевелина, он упустил бы свой шанс. Это было вне сомнений. Генриха все еще одолевали воспоминания о проигранных им сражениях в Гаскони и во Франции, горькие и унизительные.
Именно эти воспоминания и толкнули короля пойти на совсем не нужные расходы на формирование армии фломандских наемников, что Ричард не одобрял, но к чему отнесся с пониманием и без возражений. Однако теперь, когда деньги истрачены, Ричард хотел получить от всего этого хоть какую-нибудь пользу. Так как в Шотландии войны не было, отряды наемников необходимо перебросить в Уэльс.
Поэтому, когда Генрих отказался даже рассмотреть возможность подобного использования людей, в чем Ричард усмотрел какой-то скрытый замысел, он дал волю своему анжуйскому темпераменту. До некоторой степени это было объяснимо. Последние ночи Ричард недосыпал и испытывал головную боль от слишком больших порций доброго шотландского виски. Он назвал Генриха сумасбродом, болваном, который, купив дорогой инструмент, не знает, как им пользоваться, сказал, что тот ленив и расточителен. Это последнее, достаточно правдивое, заявление огорчило Генриха, ибо именно этот его недостаток грозил стать пороком. Ричард наговорил и других дерзостей, до предела повышая голос, и ушел, даже не испросив на то разрешения короля.
На следующий день они помирились. После разговора с некоторыми из крупных вассалов Генрих обосновал свой отказ послать армию в Уэльс. Ричард не соглашался – он еще заставит Уэльс повиноваться, но затем подумал, что Генрих, может быть, и прав, и искренне извинился. Ричард раскаивался в своем скверном поведении. Генрих простил своего брата и нежно поцеловал.
Короля тревожило, что вспышка Ричарда, как он полагал, вызвана разочарованием в нем, в Генрихе, а не заботами об Уэльсе или о фламандских наемниках. Будучи еще мальчиком, Ричард видел в своем старшем брате – властном и славном короле Англии – героя. Теперь он знал его лучше, по крайней мере умом. Однако в сердце все еще жил тот блистательный герой. И когда он видел настоящего Генриха, слабого, колеблющегося, немощного властителя, разве что обладающего обезоруживающим обаянием, детское сердце Ричарда вынуждено было подчиняться его зрелому разуму, хотя он и впадал в ярость от разочарования.
Генрих не понимал как своих слабостей, так и слабостей брата, так как и сам был недостаточно зрелым человеком. Даже не пытаясь понять брата, он делал ошибку за ошибкой, а когда увидел, что под яростью Ричарда скрываются лишь разочарование и страдания, что брат вновь пытается превратить его в героя, Генрих испытал мучительную боль, которая усиливалась сознанием того, что брат желает ему только добра. Король не мог успокоиться, полагая, что Ричард ненавидит его, но в глубине души знал, что это неправда, да и семейные узы для Генриха были священными. Но все же именно в Ричарде он видел причину своих терзаний.
Еще более обеспокоило короля письмо графа Херфордского. Граф не просил помощи открыто, но намекал, что с большой армией легче было бы вести войну в Уэльсе, чем с теми ограниченными силами, которыми он располагает. Они могли бы, писал граф, взять все города и крепости, как это когда-то с успехом удалось отцу Генриха, Джону. До сих пор их надежды не оправдались, но Дэвид не в состоянии управлять своим народом так, как это делал Ллевелин. Дэвиду нужны его замки, а отнять их у него – значит унизить как правителя.
Между тем, однако, Генрих находился всего в нескольких милях от Лондона, от уюта и роскоши Вестминстерского замка, от объятий любимой Элеоноры и от своего восхитительного малютки-сына, которому война была абсолютно не нужна. Он не хотел идти в Уэльс. Нет причин, твердил себе Генрих, вторгаться в чужие дикие и пустынные земли. Было бы смешно, если бы король уделял внимание таким мелким неприятностям. В помощь графу Херфордскому Генрих отправил Губерта Фитца Мэтью с тремястами рыцарями и пешей обслугой и пытался теперь выбросить всю эту затею из головы.
Он не послал наемников, что каким-то образом было связано с личными целями. Генрих убеждал себя, что сделал все необходимое. Ричард явно не желает ему несчастья; следовательно, кто-то другой ввел эту идею в голову брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
По пути до Лондона Моджер пытался так построить свой рассказ, чтобы он выглядел правдивым. Главное – показать Вильяма опасным для государства человеком и уговорить короля выслать отряд во главе с Моджером для его уничтожения. Потеря жены скорее всего не побудит Генриха к действиям; это лишь повод для жалобы. Говоря о своем беспокойстве, он мог преподнести королю некоторые «факты» в выгодном для себя свете, но основа успеха была в Шотландии, пока Генрих не отозвал свои войска на юг.
Генрих был уверен, что шотландская акция принесет ему блестящий успех. Здесь была лишь одна небольшая неприятность. Когда стало ясно, что опасность нападения Александра миновала, Ричард попросил своего брата послать отряды наемников в Уэльс, чтобы те очистили его раз и навсегда. Генрих надменно заметил, что, если он заставит свои войска выполнять задачу, которую поставил перед графами Херфордским и Глостерским, то нанесет им оскорбление и все их усилия будут выглядеть непослушанием.
Ричард так не считал и сказал, что никогда не отказывается от чьей-либо помощи в военных делах. Так как Ричарду уже надоели ссылки на «неразумных» шотландцев, он довольно резко заметил, что графам Херфордскому и Глостерскому лучше известно, что для них оскорбительно. Генрих должен хотя бы послать гонца и спросить, нужна им помощь или нет. Однако Генрих был так доволен тем, что опасность одной войны миновала, что не захотел задуматься над другой и не стал что-либо предпринимать.
Генрих был прав, хотя ни он сам, ни Ричард об этом не догадывались. Ему нужно было лишь сказать, что уэльсцы могут рассеяться в горах, а фламандские наемники, привыкшие к решительным сражениям на ровной местности, принесут больше неприятностей, чем пользы. Кроме того, в горной стране трудно использовать большую армию. Ричард вынужден был бы принять во внимание эти обстоятельства, оправдывающие отказ короля, даже если и не был согласен с ним.
К сожалению, Генрих не знал о том, что для его отказа есть вполне разумные поводы. Он наслаждался своей бескровной победой и был восхищен своими северными вассалами. Король не желал рисковать своим теперешним положением победителя в споре с непредсказуемым Уэльсом. Но это совсем не говорило о его трусости. Если бы Генрих положил конец войне в битве с Дэвидом, сыном Ллевелина, он упустил бы свой шанс. Это было вне сомнений. Генриха все еще одолевали воспоминания о проигранных им сражениях в Гаскони и во Франции, горькие и унизительные.
Именно эти воспоминания и толкнули короля пойти на совсем не нужные расходы на формирование армии фломандских наемников, что Ричард не одобрял, но к чему отнесся с пониманием и без возражений. Однако теперь, когда деньги истрачены, Ричард хотел получить от всего этого хоть какую-нибудь пользу. Так как в Шотландии войны не было, отряды наемников необходимо перебросить в Уэльс.
Поэтому, когда Генрих отказался даже рассмотреть возможность подобного использования людей, в чем Ричард усмотрел какой-то скрытый замысел, он дал волю своему анжуйскому темпераменту. До некоторой степени это было объяснимо. Последние ночи Ричард недосыпал и испытывал головную боль от слишком больших порций доброго шотландского виски. Он назвал Генриха сумасбродом, болваном, который, купив дорогой инструмент, не знает, как им пользоваться, сказал, что тот ленив и расточителен. Это последнее, достаточно правдивое, заявление огорчило Генриха, ибо именно этот его недостаток грозил стать пороком. Ричард наговорил и других дерзостей, до предела повышая голос, и ушел, даже не испросив на то разрешения короля.
На следующий день они помирились. После разговора с некоторыми из крупных вассалов Генрих обосновал свой отказ послать армию в Уэльс. Ричард не соглашался – он еще заставит Уэльс повиноваться, но затем подумал, что Генрих, может быть, и прав, и искренне извинился. Ричард раскаивался в своем скверном поведении. Генрих простил своего брата и нежно поцеловал.
Короля тревожило, что вспышка Ричарда, как он полагал, вызвана разочарованием в нем, в Генрихе, а не заботами об Уэльсе или о фламандских наемниках. Будучи еще мальчиком, Ричард видел в своем старшем брате – властном и славном короле Англии – героя. Теперь он знал его лучше, по крайней мере умом. Однако в сердце все еще жил тот блистательный герой. И когда он видел настоящего Генриха, слабого, колеблющегося, немощного властителя, разве что обладающего обезоруживающим обаянием, детское сердце Ричарда вынуждено было подчиняться его зрелому разуму, хотя он и впадал в ярость от разочарования.
Генрих не понимал как своих слабостей, так и слабостей брата, так как и сам был недостаточно зрелым человеком. Даже не пытаясь понять брата, он делал ошибку за ошибкой, а когда увидел, что под яростью Ричарда скрываются лишь разочарование и страдания, что брат вновь пытается превратить его в героя, Генрих испытал мучительную боль, которая усиливалась сознанием того, что брат желает ему только добра. Король не мог успокоиться, полагая, что Ричард ненавидит его, но в глубине души знал, что это неправда, да и семейные узы для Генриха были священными. Но все же именно в Ричарде он видел причину своих терзаний.
Еще более обеспокоило короля письмо графа Херфордского. Граф не просил помощи открыто, но намекал, что с большой армией легче было бы вести войну в Уэльсе, чем с теми ограниченными силами, которыми он располагает. Они могли бы, писал граф, взять все города и крепости, как это когда-то с успехом удалось отцу Генриха, Джону. До сих пор их надежды не оправдались, но Дэвид не в состоянии управлять своим народом так, как это делал Ллевелин. Дэвиду нужны его замки, а отнять их у него – значит унизить как правителя.
Между тем, однако, Генрих находился всего в нескольких милях от Лондона, от уюта и роскоши Вестминстерского замка, от объятий любимой Элеоноры и от своего восхитительного малютки-сына, которому война была абсолютно не нужна. Он не хотел идти в Уэльс. Нет причин, твердил себе Генрих, вторгаться в чужие дикие и пустынные земли. Было бы смешно, если бы король уделял внимание таким мелким неприятностям. В помощь графу Херфордскому Генрих отправил Губерта Фитца Мэтью с тремястами рыцарями и пешей обслугой и пытался теперь выбросить всю эту затею из головы.
Он не послал наемников, что каким-то образом было связано с личными целями. Генрих убеждал себя, что сделал все необходимое. Ричард явно не желает ему несчастья; следовательно, кто-то другой ввел эту идею в голову брата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109