Радзинский всегда шел навстречу разумным людям, которые готовы были оплатить романтический порыв своих отпрысков купюрами. К сожалению, в данный момент Вацлаву требовалась слишком большая сумма, а на горизонте не просматривалось наивного юнца, который мог бы обеспечить ротмистру безгрешный доход. Революционный подъем пятого – седьмого годов сменился спадом. Это не могло не отразиться на благосостоянии сотрудников Охранного отделения. Нужно было принимать какие-то меры, дабы выйти из затруднительного положения. И Радзинский принял решение.
– Люди готовы?
– Да, – вскинул на ротмистра васильковые глаза Владимир Воронин. – Можете не сомневаться, Вацлав Янович, мы вас не подведем.
– Ты знаешь, Владимир, зачем нам нужны эти деньги?
– Разумеется, Вацлав Янович. Деньги нужны для работы. Слишком мало людей, согласных жертвовать собой на благо Отечества даром.
– Вот именно, – усмехнулся Радзинский. – Мы с тобой в этом ряду счастливое исключение. Тем не менее твоя работа будет оплачена. Ценных сотрудников надо поощрять.
– Я, разумеется, готов работать и даром, но от денег не откажусь. Двадцать процентов от экспроприированной суммы меня бы устроили.
– Ты становишься меркантильным, Владимир.
– Что делать, господин ротмистр. У меня на руках младший брат, и я должен обеспечить ему сносное существование.
– Речь идет о двух миллионах ассигнациями.
– Я понимаю, господин Радзинский, но и вы войдите в мое положение. Жизнь дорожает, а соблазнов становится все больше. К тому же риск слишком велик. Есть шанс угодить на каторгу – если не подстрелят конвойные.
– Хорошо. Я согласен.
Спорил Радзинский только для отвода глаз. У него были все основания полагать, что Владимиру Воронину экспроприированных денег не только не тратить, но и в руках не держать. Завтрашний день для этого рослого и широкоплечего молодца будет последним. Радзинский не собирался рисковать. В живых после экса должен остаться только один человек. И только этому человеку предстоит окончить свои дни в довольстве и покое.
Корнет Борейко сильно нервничал. Его абсолютно не волновало, за каким чертом казначейству понадобилось перевозить два миллиона рублей ассигнациями в Амурский банк, но он никак не мог взять в толк, почему охрану этих проклятых миллионов поручили именно ему. В конце концов, это дело полиции. В крайнем случае, могли бы вызвать казаков. Но при чем здесь, скажите на милость, драгуны? Успокаивало его только то, что путь карете предстояло проделать недолгий, всего несколько кварталов, да и людей в это солнечное утро на улицах столицы было с избытком. Борейко с неудовольствием покосился на довольно тяжелый железный ящик, стоящий посреди кареты, и едва сдержался, чтобы не пнуть его ногой. Сидевший напротив чиновник казначейства улыбнулся.
– Успокойтесь, корнет. Я уже шесть лет еженедельно отвожу деньги в банк – и жив, как видите. Смею вас уверить, два миллиона для нас небольшая сумма.
Сумма, может, и небольшая для привыкшей слюнявить купюры конторской крысы, но Борейко таких денег видеть еще не доводилось. Поручик выглянул в окно, где медленно трусили на сытых конях шестеро его драгун. Пока все вроде было в порядке. Двое впереди, двое по бокам и двое сзади. Прохожие, бредущие по тротуару, тоже не вызывали подозрений. Борейко откинулся назад и на всякий случай расстегнул кобуру. Штафирка в котелке чуть заметно улыбнулся. Поручик собрался было выругаться, но как раз в эту минуту с улицы донесся протяжный вопль:
– Горим!
– Кто горит? – подпрыгнул Борейко. – Какого черта!
– Дым впереди, ваше благородие, – склонился к окну драгун, ехавший справа.
В воздухе действительно запахло гарью. Борейко покосился на чиновника, но тот лишь пожал плечами. И на всякий случай извлек из внутреннего кармана небольшой револьвер. Карета остановилась столь неожиданно, что Борейко, качнувшийся вперед, больно ударился ногой об угол железного ящика.
– Что там еще? – спросил драгуна поручик.
– Бочка с водой, ваше благородие, – оскалил зубы конопатый всадник. – На пожар едут.
Борейко грязно выругался и пулей вылетел из кареты. Бочка с водой, которую влекли за собой две клячи, действительно застряла поперек дороги, зацепившись колесом за фонарный столб. Кучер кареты, с трудом сдерживая лошадей, поливал отборным матом четверых топорников в светлых робах и дурацких медных касках.
– А я что сделаю?! – орал на кучера пожарный. – Видишь – застряло!
– Застряло! Баграми оттяните колесо, мать вашу! – подсказал медным лбам один из драгун.
Топорники пустили в ход багры, но, увы, освободить телегу им так и не удалось.
– Помогите им! – крикнул своим драгунам Борейко.
Это была его ошибка, но осознал он ее только тогда, когда из-за бочки с водой в сторону кареты одна за другой полетели две гранаты. А следом зазвучали револьверные выстрелы. Борейко, оглушенный взрывами, оторопело наблюдал, как падают на мостовую его драгуны, и все пытался извлечь из кобуры наган, намертво там застрявший.
Вацлав Радзинский, сидевший в пролетке неподалеку от места происшествия, видел, как умело боевики Студента расправились с солдатами. Потом из кареты выскочил человек в штатском с револьвером в руке, но выстрелить ему не дали липовые пожарные.
Радзинский оглянулся на унтер-офицера Костенко, стоявшего в десяти шагах у дверей булочной. Костенко был в штатском, руки он держал в карманах пиджака. Именно ему предстояло перестрелять четверых боевиков, когда они перенесут ящик с деньгами в пролетку, где сидела дама в шикарном платье и шляпке под вуалью. Роль дамы пришлось играть самому Радзинскому, а за кучера у него был Мишка Ревякин, конокрад и сукин сын, по которому давно рыдала Сибирь. Вацлав расстегнул изящную сумочку и нащупал рукоять револьвера. Если Костенко не справится, надо будет стрелять самому. Впрочем, унтера в любом случае придется устранять. Водовозные клячи неожиданно сорвались с места и понеслись вдоль по улицы, чудом не зацепив пролетку. Радзинский выругался и оглянулся. Кони, раненные осколками гранат, продолжали биться на мостовой среди трупов несчастных драгун. Но боевиков возле кареты уже не было. Зато в соседней переулок, распугав немногочисленных зевак, сворачивал тарантас, невесть откуда взявшийся на месте преступления.
Вацлав хоть и не сразу, но сообразил, что вместе с тарантасом умчались в неведомую даль и ассигнации на сумму в два миллиона рублей. Грязно выругавшись, он выстрелил в лоб унтеру Костенко и крикнул в спину ошалевшему Ревякину:
– Гони!
Скрылись они с места происшествия без проблем, но никакой радости по этому поводу Радзинский не испытывал. Его просто трясло от бешенства. В себя он пришел уже на конспиративной квартире, где смог наконец сбросить с себя женские тряпки и переодеться в жандармский мундир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83