По шоссе, громко разговаривая, подходили двое мужчин; голоса беззаботные, веселые; шли из Альмендралехо, наверное, от своих девушек. Вскоре я их узнал – это были Леон, брат Мартинете, и сеньорито Себастьян. При виде их, не знаю уж почему, я поспешно спрятался.
Они прошли очень близко от дома, очень близко от меня; их разговор был отчетливо слышен.
– Видишь, что стряслось с Паскуалем.
– Любой на его месте сделал бы то же самое.
– Вступился за жену.
– Конечно.
– И сидит в Чинчилье, это больше суток на поезде, вот уже три года…
Я ощутил глубокую радость; мне вдруг отчаянно захотелось выскочить из канавы, встать перед ними, обнять их, но я предпочел воздержаться – тюрьма сделала меня спокойнее, обуздала мои порывы.
Я подождал, пока они отойдут. Когда, по моим расчетам, они отошли достаточно далеко, я вылез из канавы и направился к двери. Сундучок оставался там, но они его не заметили. Увидь они его, они подошли бы ближе, и мне пришлось бы выйти и объясняться, а они уверились бы, что я от них прячусь, избегаю их.
Довольно было с меня колебаний; я приблизился к двери и стукнул в нее два раза. Никто не откликнулся. Я подождал несколько минут. Никого. Я снова постучал, на этот раз сильнее. В доме засветилась лампа.
– Кто?
– Это я!
– Кто я?
Это был голос матери. Зачем врать – я обрадовался, услыхав его.
– Я, Паскуаль.
– Паскуаль?
– Да, мать, Паскуаль.
Мать отперла дверь; при свете лампы она походила на ведьму.
– Тебе чего?
– Как чего?
– Ну да, чего?
– Войти. Чего же еще?
Она держалась странно. Почему она так держалась со мной?
– Что с вами, мамаша?
– Ничего, а что?
– Да нет, вы вроде остолбенели.
Готов утверждать, что мать нисколько не радовалась моему появлению. Старая ненависть зашевелилась во мне с новой силой. Я старался отогнать ее, отмахивался от нее.
– А Росарио?
– Ушла.
– Ушла?
– Да.
– Куда?
– В Альмендралехо.
– Опять?
– Опять.
– Спуталась с кем?
– Да!
– С кем?
– Да тебе-то что?
Мир словно собирался рухнуть мне на голову. Я плохо видал; я подумал, что все это мне снится. Мы недолго помолчали.
– Почему она ушла?
– Ушла вот.
– Не хотела подождать меня?
– Не знала, что ты скоро вернешься. Она все время тебя вспоминала…
Бедная Росарио, какая она хорошая и что за разнесчастная у нее жизнь!
– Вам нечего было есть?
– Случалось.
– Потому она и ушла?
– Кто ее знает!
Мы опять помолчали.
– Ты видишься с ней?
– Да, она часто приходит. Он ведь тоже тут живет.
– Он?
– Да.
– Кто он?
– Сеньорито Себастьян.
Я подумал, что умираю. Я б деньги заплатил, чтоб очутиться снова в тюрьме.
(18)
Росарио, едва проведала о моем возвращении, пришла со мной повидаться.
– Вчера услыхала, что ты вернулся. Ты представить себе не можешь, до чего я обрадовалась!
Как приятно мне было слышать ее слова!
– Представляю, Росарио, по себе знаю. Ведь мне самому хотелось снова тебя увидеть!
Мы чинились, как будто десять минут назад познакомились. Оба старались держаться как ни в чем не бывало. Немного погодя я спросил, чтоб поддержать разговор:
– Как получилось, что ты опять ушла?
– Ушла и все.
– Так трудно было?
– Нелегко.
– Не могла подождать?
– Не захотела.
Голос у нее сделался хриплый.
– Желания не было снова горе мыкать.
Этим все объяснялось. Бедняжка и без того хлебнула его вдосталь.
– Бросим этот разговор, Паскуаль.
Она улыбалась мне своей всегдашней улыбкой, грустной и какой-то приниженной; так улыбаются хорошие люди, которым в жизни не повезло.
– Поговорим о другом… Знаешь, я подыскала тебе невесту.
– Мне?
– Да.
– Невесту?
– Ну да. А что? Тебя это удивляет?
– Да нет… Только странно. Кто меня полюбит?
– Да любая… Ведь люблю же тебя я!
Изъявление сестриной любви, хоть я и знал о ней, было мне приятно, ее забота подыскать мне невесту тоже. Пришло же ей в голову!
– А кто она?
– Племянница сеньоры Энграсии.
– Эсперанса?
– Да.
– Пригожая девушка!
– Любит тебя еще с той поры, когда ты не был женат.
– И ни словом не обмолвилась!
– Что ты хочешь, у каждой свой нрав.
– А ты, что ты ей сказала?
– Ничего. Что когда-нибудь ты же вернешься!
– И я вернулся…
– Слава богу!
Невеста, которую мне присмотрела Росарио, и впрямь была красивая женщина. Не того типа, что Лола, скорее наоборот, где-то посередке между ней и женой Эстевеса, и притом складом лица, если вглядеться, она напоминала мою сестру. Тогда ей сравнялось уже тридцать лет, а то и тридцать два, но по ней это трудно или даже совсем нельзя было сказать, так хорошо она сохранилась и так молодо выглядела. Была она сильно верующая и как бы устремленная к потустороннему, что в наших краях редкость, и жила как живется, вроде цыган, но только в мыслях неизменно держала одно: «К чему менять? Так на небесах написано!»
Она жила на бугре с теткой, сеньорой Энграсией, сводной сестрой своего покойного отца, потому что осталась круглой сиротой в раннем детстве, и так как от рождения была покладиста и несмелого нрава, никто никогда не видал и не слыхал, чтоб она с кем-нибудь спорила, и тем более со своей теткой, которую очень почитала. Ходила она опрятнее многих, цветом лица была точь-в– точь яблоко и, когда спустя недолгое время стала моей женой – моей второй женой, завела такой порядок у меня в доме, что во многом он сделался просто неузнаваем.
В тот первый раз, когда я встретился с пей с глазу на глаз, нам обоим было сильно не но себе; мы знали, о чем у нас пойдет разговор, поглядывали друг па друга украдкой, будто один другого выслеживал.
Мы были наедине, но это ничего не меняло; мы пробыли наедине целый час, и с каждой уходящей минутой начать разговор казалось все труднее. Она первая открыла огонь:
– Ты пополнел.
– Может…
– И лицом стал бледнее.
– Говорят…
Я все силы в себе напрягал, чтоб показать себя приветливым и разговорчивым, но ничего не получалось; я как отупел, как расплющился под какой-то тяжестью, давившей меня, но и оставшейся у меня в памяти как одно из самых приятных ощущений моей жизни, ощущений, с которыми мне было всего больней расставаться.
– Хорошо в том краю?
– Плохо.
Она задумалась. Кто знает, о чем она думала!
– Ты часто вспоминал Лолу?
– Вспоминал. Зачем врать? Я целыми днями только тем и занимался, что думал, так что всех вспоминал. Даже Щеголя!
Эсперанса слегка побледнела.
– Я очень рада, что ты вернулся.
– Да, Эсперанса, а я рад, что ты меня ждала.
– Тебя ждала?
– Да, а разве ты не ждала меня?
– Кто тебе сказал?
– Сказали. Все известно!
У нее задрожал голос, и его дрожь тут же передалась мне.
– Это Росарио?
– Да. А что в этом плохого?
– Ничего.
На глазах у нее выступили слезы.
– Что ты подумал обо мне!
– А что мне думать? Ничего!
Я медленно наклонился к ней и поцеловал ее руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26