– Возможно, это прозвучит излишне пессимистично, – добавил после небольшой паузы Гамильтон, – но мне кажется, что расхождения между реальной политикой и идеологией в сфере международных отношений всегда приводили к глобальным войнам. Взять, к примеру, хотя бы тридцатые годы.
– А годы «холодной войны»?
– Ну, антикоммунистическая кампания, затеянная Соединенными Штатами, была делом сугубо прагматическим.
– Вы хотите сказать, – перебил его Шерман, слегка улыбнувшись, – что это было осуществлением деловых и внешнеполитических интересов иными средствами.
– Более или менее. Идеалы – ведь это всего лишь эмоциональное оправдание региональных интересов.
Поначалу Шермана удивил такой ответ, но, немного подумав, он пришел к выводу, что сила Алекса Гамильтона как раз и кроется в откровенной демонстрации отсутствия всяких сантиментов.
– Запад слаб, потому что не хочет признать этого, – продолжал Гамильтон таким тоном, что было ясно: он считает это самоочевидным. – Впрочем, демократия – это форма правления, пропитанная чувством собственной вины.
Шерман смущенно откашлялся. Разговор все больше отклонялся в сторону от интересовавшей его темы.
– Примем во внимание ваши замечания, – сказал он, – и вернемся, если не возражаете, к Латинской Америке, в частности к администрации генерала Иньесты.
– С удовольствием. – Гамильтон уперся взглядом в Шермана, ожидая его вопроса.
– Не кажется ли вам, что ваши деловые операции в этой стране способствуют укреплению незаконного режима?
– Я уже говорил вам, что я не из тех, кто занимается политикой. Нам нужна его руда, и я готов торговать с ним, как и с любым коммунистическим правительством. – Он помедлил секунду, глядя на каменное изваяние в глубине комнаты. – Однако вы, кажется, сделали ударение на слове «незаконного». Хотя вам-то, я уверен, прекрасно известно, что законность в политике обычно определяет fait accompli, а не чье-то признание. – И он удивленно приподнял брови, видя, что Шерман записывает что-то в блокноте. – Какое из моих высказываний привлекло ваше внимание, могу я спросить?
– Конечно, – ответил Шерман, глядя ему в глаза. – Замечание о том, что вы готовы торговать с ним, будь он даже коммунистом. – Он заметил, как сжались губы его собеседника. – Но если вы не хотите, чтобы это интервью появилось в печати…
– Нет-нет, отчего же. – Гамильтон протестующе поднял руку. – Но почему это так вас заинтриговало? Мои компании действительно торгуют со странами коммунистического блока, и потому в том, что я сказал, нет ничего удивительного. Как я уже говорил, я прагматик.
– Хорошо, а когда вы впервые вошли в контакт с членами правительства генерала Иньесты? – Вопрос был задан умышленно небрежным тоном.
– Мы начали переговоры два года назад.
– Что – через год после переворота?
– Да, примерно тогда. Но какое это имеет отношение к делу?
– А вы были связаны до переворота с кем-нибудь из тех, кто теперь является членом правящей хунты?
Алекс Гамильтон пристально посмотрел на него, прежде чем ответить.
– Если вы пытаетесь выяснить, не способствовал ли я переходу власти в руки военных, то я могу лишь сказать, что вас все еще преследует тень Уотергейта. Я не только не связан с переворотом ни с какой стороны – я вообще узнал о нем из газет. Извините, но если вы и дальше намерены разрабатывать эти копи, золота они вам не принесут. – Это было сказано с таким самообладанием, что Шерман, пожалуй, и поверил бы, если бы Гамильтон так же уверенно не солгал ему раньше.
– Где наша не пропадала, – улыбнулся он. – Хотя некоторые старые забияки, вроде меня, и завидовали немного асам. – Гамильтон уже смотрел на него с холодной неприязнью, но Шермана это ничуть не смутило. – На Флит-стрит, – продолжал он, словно просто так, чтобы хоть что-то сказать, – ходят слухи, будто Юджин Бэйрд получил приглашение от Института по изучению проблем свободного мира.
– Ах да, вы же видели нас вместе вчера и тотчас решили, что мой макиавеллиев перст торчит и из этого дела, – отпарировал Гамильтон.
– Нет, просто любопытно.
– Даже, по-моему, слишком, – заметил Гамильтон. – Вчера мы обедали вместе – Джин ведь мой старый приятель, – и от него я узнал о том, что он принял предложение попечительского совета Института. Если вас интересуют подробности, обратитесь к нему лично или подождите официального объявления, которое последует, я думаю, в начале следующей недели. А чтобы предварить ваш следующий вопрос, сразу скажу, что не являюсь членом попечительского совета.
Шерман наклоном головы дал понять, что принял это к сведению. Он уже давно выяснил, что большинство членов совета, во всяком случае, были назначены лично Алексом Гамильтоном.
Тихонько зазвонил один из телефонов, и Шерман догадался, что это дело рук заботливой секретарши: подан знак, что якобы прибыл посетитель. Вполне вежливый способ выпроводить человека, подумал он.
7
Из телефонной будки напротив арки, ведущей к старым конюшням, была видна машина Брука Гамильтона, и Андрес Дельгадо облегченно вздохнул. Он запыхался, пока бежал сюда от станции метро на Глостер-роуд. Ночью он долго не мог заснуть, а когда в полседьмого зазвонил будильник, он снова задремал. Голова у него гудела, в желудке посасывало от голода, но он так волновался, что есть бы не смог.
Телефонная будка была идеальным наблюдательным пунктом – это он обнаружил еще в прошлый раз, когда выступал в качестве подпольного почтальона, но сначала надо перейти на ту сторону улицы и удостовериться, что машина именно та, какая его интересует. Андрес достал из кармана клочок бумаги, на котором записал два дня назад номер автомобиля. Машина была та самая. Тусклая, кое-где уже покрытая ржавчиной – нечто прямо противоположное «роллс-ройсу» старшего брата. Андрес вернулся к телефонной будке, открыл дверь, вошел, снял трубку и сделал вид, что набирает номер, который все время занят. Сначала он хотел загримироваться, но почти сразу отбросил эту мысль. Больше всего он опасался, что Брук Гамильтон выйдет из дому не один. Они не могли позволить себе потерять еще день, и Андрес подумал, правильно ли он поступил, выждав целые сутки, чтобы дать возможность Бруку за это время попытаться связаться с братом. Ладно, подумал он, чего зря переживать, дело сделано. Лучше еще раз повторить вопросы и ответы, которые он отрепетировал за последние несколько дней.
Уже не раз он приводил себя в боевую готовность, когда тот или иной жилец выходил из дома, направляясь на работу. Брук Гамильтон появился только в половине десятого. На нем были вельветовые брюки и темно-синяя спортивная рубашка. Выглядел он совсем иначе, чем остальные мужчины, на которых были строгие костюмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61