– Он понимающе улыбнулся, как если бы знал, что для нее это только предлог вернуться на Виллу, в библиотеку, и убрать маленькое записывающее устройство, спрятанное за решеткой. Она вдруг подумала, что, если бы он знал совершенно точно, что именно она делает во Флоренции, он улыбался бы такой же улыбкой.
– Вы довольны своим пребыванием здесь, Катарина? – Этот вопрос захватил ее врасплох, она запнулась, не зная, что ответить. А когда ответила, то ее ответ прозвучал неубедительно и лживо.
– Конечно, довольна. Даже очень. Почему вы спрашиваете?
– Потому что у вас несчастный вид, – спокойно произнес Алессандро. – Я человек импульсивный – возможно, я увез вас с собой против вашей воли. Может, вы предпочли бы провести этот день в одиночестве?
– Нет. – Она уже оправилась от смятения и даже смогла улыбнуться. – Одной мне было скучно. Вы и впрямь импульсивный человек, действуете с непривычной для меня стремительностью. Но наша прогулка доставила мне большое удовольствие. В противном случае я бы не поехала с вами.
– Так я и думал, – сказал он. – Вся моя импульсивность не помешала бы вам при желании сказать твердое «нет». Но у меня такое впечатление, будто вы несчастливы? Верно ли это?
Она не хотела отвечать, не хотела обсуждать свою жизнь, а тем более говорить о том, какое горе он ей причинил, хотя и не сам лично. Она ненавидела его – и особенно сильно тогда, когда он обращался к ней ласково. Он взял ее за руку. Все ее тело напряглось от этого прикосновения.
– Вы все еще переживаете смерть брата?
– Да, – медленно протянула она. – Он очень тяжело болел, и его болезнь была неизлечима. Я никогда не смогу этого забыть. Мы были с ним так близки.
– Это большая потеря, – сказал он. – Я тоже пережил большую потерю. У меня была младшая сестра. Мы с ней очень дружили, никогда не дрались, никогда не завидовали друг другу, делали все вместе. После войны она заболела менингитом и умерла. Я был просто убит; поэтому я могу хорошо понять ваши чувства. Вероятно, она была единственным человеком, которого я по-настоящему любил. – Он предложил ей сигарету.
– Вы меня очень удивляете этими словами, – сказала Катарина. – Вы ведь наверняка любите свою мать; у вас был отец – неужели вы его не любили?
– Мой отец тоже умер после войны. Я был еще очень молод, и он никогда не старался заслужить мою любовь. Зато умел внушать всем нам страх. Даже моя мать боялась его, а уж она-то как никто другой умела избегать всяческих неприятностей. Мой отец был автократом, который в моих глазах заслуживал наказания. И его смерть я принял с облегчением. Моя мать была просто красивой женщиной. Она заходила в детскую, когда я был маленьким ребенком, целовала меня и уходила; красивая посетительница – и только. Хотя она отнюдь не была молода: обоих своих детей она родила уже на пятом десятке, после многих выкидышей. Она жила ради своей красоты, ради своих романов. Любить легенду, принадлежавшую другим мужчинам, было просто невозможно. Нет, я любил только сестру.
– А я-то думала, что итальянские семьи тесно сплочены. Наша мать обожала нас всех – мы были очень дружны.
– Маласпига – не типичные итальянцы. Мы все слывем людьми бессердечными Вы сами это поймете, когда прочитаете некоторые письма сегодня. Я сам просмотрел их, подбирая для вас. Ваша бабушка была очень смелой женщиной. Мне кажется, вы унаследовали это качество от нее.
– Почему вы так думаете? – Она спрятала руку под стол, ибо в душевное напряжении обычно сжимала ее в кулак. Смелая! Почему он употребил именно это слово? Смелая. И неразумная.
– Это впечатление я вынес из первой же нашей встречи, – заметил он как бы вскользь. – Я наблюдал, как вы вошли в комнату, где сидели все мы: моя мать, Франческа, Джон и я. Мы были для вас чужими людьми и, несмотря на родственные связи, не сделали ничего, чтобы вы чувствовали себя как дома. Вы нервничали, дорогая кузина; у вас дрожала рука; к тому же у вас есть такая привычка: если вы не знаете, чего ждать от других людей, вы смотрите на них долгим внимательным взглядом. Как бы показывая свое безразличие. Очень милая привычка. Совершенно несвойственная трусам. Тогда я и понял, что вы смелая женщина. Не хотите ли еще кофе?
– Нет, благодарю.
– Вы в самом деле хотите читать старые письма, а не поехать во Фьезоле? У вас еще много времени, чтобы их прочесть.
– Не так уж много. Я не могу оставаться здесь неопределенно долгое время. Я разрешила себе месячный отпуск и уже истратила две недели. Я предпочла бы поехать во Фьезоле в другой раз; если, конечно, вы меня отвезете.
– Когда пожелаете, – сказал он. – А сейчас поехали домой. Было уже совсем темно, когда он отвез ее обратно в гостиницу. Старая герцогиня предложила ей остаться на ужин, но она отказалась. Предложение это было явно продиктовано учтивостью, а не искренним желанием видеть ее у себя подольше. Хотя герцогиня и улыбалась, темные глаза ее были холодны. Поэтому – под предлогом усталости – Катарина и отказалась. В вестибюле гостиницы Алессандро остановился и поцеловал ее руку.
– Завтра поеду в Замок, чтобы разобрать и оценить большую партию товаров, прежде чем разослать их по магазинам, – сказал он. – В течение двух дней я буду составлять опись наиболее ценных вещей. Когда возвращусь, поужинаете ли вы со мной?
У нее было желание отказаться. Записывающее устройство лежало у нее в сумке, и она спешила к себе в номер, чтобы прослушать магнитофонную ленту... Итак, прибыла большая партия товаров. Если это та самая партия, которую она ждет, на пленке должно быть о ней упоминание. Поэтому ей не хотелось принимать его предложение, к тому же ее раздражало то, что он держит ее за руку.
– Так поедете вы со мной? – повторил он.
– А ваша жена не будет возражать? – непроизвольно вырвалось у нее.
Его лицо озарила вспышка гнева, тут же погасшая. Гладкое, цвета слоновой кости, оно уже не выражало никаких чувств.
– Она не будет возражать. Она сама хочет пригласить вас на обед на Виллу. Хочет устроить обед в вашу честь. По-моему, я не предлагаю ничего, что выходило бы за рамки приличий.
Катарина почувствовала, что краснеет.
– У меня и в мыслях не было ничего плохого. Я только подумала, что она тоже пожелает принять участие в предлагаемом вами ужине. На ее месте я не захотела бы остаться одна. Вот и все.
– Американки возражают против всего, что делают их мужья, – мягко произнес он. – Вероятно, поэтому у вас так много разводов. Я приеду в пятницу, в восемь тридцать. Джон обещал позаботиться о вас в мое отсутствие.
* * *
Пленка крутилась целый час, пока она не услышала нечто важное. Сперва она прослушала разговоры Алессандро с герцогиней, бессвязные и довольно холодные, несколько телефонных разговоров, в которых не было ничего примечательного, и, наконец, разговор самого Алессандро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74