Сложив аккуратной стопкой проверенные тетради, математик отправился в библиотеку. Там старый библиотекарь приводил в порядок свое зачитанное хозяйство.
Посреди библиотеки на полу сидела Сонька, разложив вокруг себя исчерченные карандашом листы, и что-то подсчитывала в тетрадке.
– Что ты там вычисляешь, Соня? – спросил математик.
– Ветряк. Как будто все в порядке, а не крутится. По-моему, малы лопасти. У него, правда, подшипник полетел, но дело не в подшипнике. Ветряк неверно рассчитан.
– А размеры лопастей, диаметр поршня у тебя есть?
– Все есть.
Математик сел на пол, и они вместе принялись считать.
– Да, – сказал наконец Вениамин Анатольевич, – действительно, малы лопасти, надо их удлинить хоть вот на столько и, конечно, сменить неисправный подшипник. – Он с улыбкой посмотрел в глаза Соньке. – Сейчас разговаривал с Эммой Ефимовной. Ты рассказывала на уроке о блуждающих островах… и о людишках величиной…
Сонька слушала его с неустойчивой полуулыбкой.
– Разве ты не любишь географию? – продолжал математик. – Неужели тебе не интересно знать, что за морем, какими проливами разделены материки?
– Нет. Я хочу сама представлять, что за морем, Вениамин Анатольевич.
Подошел старый библиотекарь в вытертой вельветовой курточке.
– Это правильно, лучше представлять, чем знать, лучше выдумать, чем выучить.
– Ну, уж вы скажете, Иван Иванович, – ухмыльнулся математик. – Это какой-то идеализм.
– Да, я не прагматик! – с пафосом воскликнул библиотекарь. – И вся моя жизнь убедила меня в том, что я был прав.
За разговором они не заметили, что в библиотеку пришел Иван Антонович и стоял у стола, перелистывая новый номер «Огонька».
Два первоклассника бродили среди книжных полок, задирая головы и озираясь во все стороны, словно в дремучем лесу.
– Когда человек выращивает груши, такая философия в сущности ничего не меняет. А Соня, – математик мягко улыбнулся, – всецело поглощена поисками четвертого измерения, то есть сугубо физической проблемой…
Математик, видимо, решил, что дал библиотекарю исчерпывающий ответ на его реплику, и снова заговорил с Сонькой:
– Такое однобокое понимание реальности присуще не только тебе, Соня. То и дело в физике появляются теории, от которых поначалу захватывает дух, а далее постепенно выявляется, что все они – не более как выдумка. А ты даже теоретически, так сказать, философски обосновываешь пустое фантазирование, чуждое столь неприемлемому для тебя прагматизму.
Сонька, в упор глядя на него, ответила:
– То физика, а то так…
– Ну, будем надеяться, что ты не попадешь в эту когорту. Смогла же ты вырвать окружность из плоскости, да еще так легко, словно всю жизнь только этим и занималась. Тебе присуще ясное и точное мышление. А вот твоя философия мне не нравится.
Иван Антонович отложил журнал и подошел к ним.
– Я уж тебя немножко знаю, Соня, – сказал он. – Полагаю, твои философские высказывания следует понимать весьма косвенно.
– Конечно, – ответила Сонька. – Я ведь понимаю, что блуждающие острова не появятся оттого, что я их придумала.
Математик насторожился, в глазах его промелькнуло беспокойство:
– Как сказать… Реальность не обрывается на вычислении размеров лопастей ветряка… Она простирается далее – в космос, в антимир, в четвертое измерение… Эйнштейн говорил: «Воображение важнее знания». Но это не значит, конечно, что к знаниям можно относиться спустя рукава.
– Надо просто очень сильно захотеть, – сказала Сонька. – И тогда можно сделать все-все, как волшебник. Только я не могу. Знаю, что можно, но не могу. Как будто что-то мешает.
– У меня в детстве было точно такое чувство, – кивнул Иван Антонович. – Как это знакомо! Верилось, что можно полететь или плыть под водой, подобно рыбе. Во все верилось… И лишь позже, значительно позже я понял, что жил в мире иллюзий.
– И что вам дало это понимание? – спросил математик.
– Увы – ничего.
– Я полагаю, – снова вмешался в разговор библиотекарь, – Соня здесь ближе к истине, нежели мы. Наш прагматизм порожден усталостью и грузом прожитых лет. Если бы мы могли детство донести до старости! Но с годами наши нервные клетки рушатся, а разрушение порождает прагматизм, и наши мечты гаснут, мы уже не ищем несуществующие острова.
– К сожалению, это так. – Математик чуть коснулся своих очков. – И это вполне материалистично: состояние нашей нервной системы определяет во многом наши представления.
Иван Антонович поднял вверх длинный палец:
– Свои же собственные детские мечты, этот великий причудливый мир, взрослый человек, в конце концов, приравнивает к нулю, более того, он зачастую сожалеет, что так много попусту мечтал, вместо того чтобы действовать.
– Да-да, – подхватил старый библиотекарь, – в детских снах, помню, я летал, а теперь… – Он лишь грустно усмехнулся и махнул рукой. – Но день-то ведь наш. Днем мы властны над собой. Нам даровано счастье видеть вокруг себя детей, слышать их голоса.
Сонька делала вид, что читает записи в своей тетради, а сама, затаив дыхание, слушала этот разговор. Ее тайно волновало все это – жизнь, смерть, юность и старость. Время, незримое, неосязаемое время делало огромную работу, управляло всем, а само оставалось недосягаемым.
Сонька часто не понимала сама себя, не понимала своих поступков и ощущений. Последний разговор с Исаевым – о красках, о самолетах – вдруг открыл ей беспомощность этого сильного и смелого человека. Он бродил один по берегу, тосковал по своей жене, но не мог ничего поделать. И Сонька ощутила потребность вмешаться в ход событий. Она уже не чувствовала прежней беспечности. Ей казалось, что достаточно привести в движение некие оцепеневшие силы, и все само собой устроится. Она решила во что бы то ни стало починить ветряк. Ей казалось, что это непременно должно склеить чужую разладившуюся жизнь. А склеить ее было совершенно необходимо. Ведь Марина сказала про ветряк: «Стоит как немой укор». Конечно же, как только Сонька заставит крутиться лопасти, все придет в движение: Федор Степанович напишет Марине, что ветряк работает, что во дворе зеленеет трава… И она приедет…
10
Сонька сначала проверила, тот ли это подшипник, приложив вплотную к нему поломанный, затем вынула из сумки четвертинку водки и протянула ее слесарю.
– Ну что, выпьем? – услышала она чей-то смутно знакомый голос. Обернувшись, увидела пожилого слесаря, когда-то работавшего с ее отцом.
– Здравствуй, Соня! – он протянул ей огромную черную руку со сбитыми ногтями, покрытую ссадинами.
– Здравствуйте!
Сонька обрадовалась этой неожиданной встрече – она всегда радовалась, когда встречала знакомых своего отца, – но никак не могла припомнить имени старого слесаря.
– Да Савватеич я, забыла уж… Оно и немудрено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27