Он начал поднимать руку, когда почувствовал, как его пальто начало заворачиваться на спину. Неожиданно поняв, он сбросил его с плечей и выскользнул из рукавов, прежде, чем оно было наброшено ему на голову… он видел в кино как это делалось, поразился, что это делали с ним, изнутри на него нахлынуло отвращение от того, что они так с ним поступают…
Он вырвался, перед ним было свободно. Куда подевалась Гертруда? Он отбежал на десять метров и оглянулся. Они, пританцовывая, приближались к нему с поднятыми кулаками. Он увидел, что они делают все очень умело, почувствовал руководящее присутствие старшего мужчины, который теперь был между приближающихся парней, что-то бормотал им, утирая нос внешней стороной большого пальца. Они уже подходили. Он не мог убегать, не мог бежать к дому, чтобы парни гнались за ним. Это было неприлично и унизительно для него, и он стоял на месте, и вдруг увидел, что его рука указывала, указывала на магазин.
– Туда! – закричал он, услышал свой голос и умолк.
Они не обратили внимания на его жест. – Туда, – пробормотал он, ловя воздух пересохшим ртом. Он махнул им рукой, чтобы они ушли, глупый женоподобный жест, подумал он, продолжая, однако, отступая, махать им, в то время, как они обходили его с двух сторон, а впереди шел мужчина. Если бы они просто повернулись, пошли в магазин… его колени были готовы подкоситься в мольбе, он почувствовал отвращение к себе из-за того, что махал им по направлению к освещенным окнам за их спинами…
Магазин взорвался. В тишину изверглась гигантская глыба звука из одной глотки, из магазина вырвался мощный рев, и на тротуар в огромном прыжке выпрыгнул Финкельштейн, с битой в каждой руке, за ним выскочили трое, которые, не попадая в него кулаками, пытались схватить его за одежду. Подобно длиннорукой машине он изо всех сил бил их битами, они увертывались почти играючи, грациозно, следя за шагами друг друга, завидуя друг другу, улыбаясь, наслаждаясь забавой…
Ньюмен почувствовал, как ему в живот ударил ботинок, ботинок на толстой подошве, он отлетел от удара назад и живот так и остался сплющенным. Стук высоких каблуков. Он резко повернул голову. Она бежала… Гертруда… Гертруда! Теперь они отделили его от Финкельштейна. Он почувствовал, что когда на улице появились свистящие в воздухе биты, их настроение изменилось. Они больше не обходили его с разных сторон, а хотели все закончить и он побежал вокруг них к тротуару, резко остановившись, когда один из них попытался перехватить его, и побежал прямо к Финкельштейну, крича, чтобы тот узнал его. Финкельштейн ни разу не повернулся к нему, но его левая бита перестала вращаться и протянулась к нему. Он схватил ее за верхушку, и почувствовал мощный удар чем-то металлическим сбоку в голову, и на нетвердых ногах поковылял в сторону тротуара, где налетел руками на бордюр. – Сукин сын! – закричал он дискантом, его голос был как будто покрыт чем-то противным, а он бежал куда глаза глядят со света, припадая к земле, слыша за собой топот ног. Затем, выровняв равновесие, и, крепко взяв биту обеими руками, он на бегу, резко развернулся вокруг себя и почувствовал, как ударил в плотное податливое плечо. Казалось, что внутри него опрокинулась гигантская стена, и мощный поток серебристого света очистил его тело. Его брюки были мокрыми и он знал это и все же он снова замахнулся и ругая себя за то, что промахнулся, выкрикнул:– Ах ты ж сукин сын , – и пошел на парня в зеленом свитере который, начал отступать… Теперь кричал мужчина постарше. Ньюмен повернулся на крик и побежал, как будто стал легче, даже вообразив, что лишился пальто только сейчас, и старший мужчина увернулся, но он не преследовал его, а продолжал бежать к Финкельштейну. Теперь возле Финкельштейна было только двое, но, когда его коренастое тело следовало за каждым взмахом биты, из его носа продолжала брызгать кровь. Теперь они стояли вместе, спиной друг к другу. Четверо оставшихся парней по двое одновременно бросались на биты с кулаками и отступали, когда твердое дерево попадало им по рукам…
– Хватит.
Даже не крик. Это было так удивительно отрепетировано, что мужчина постарше лишь сказал, хватит, и парни расслабились, оставаясь настороже, продолжая держать оборону, и отступили назад, образовав аккуратный круг.
Мужчина стоял полностью на свету возле магазина. Он понял это и шагнул в сторону, в темноту. Прозвучал его голос: – Ладно, еврейские ублюдки. Это была разминка. Ребята, поехали.
Тот, что был в зеленом свитере, почти плача, позвал: – Я не могу.
Мужчина вышел на проезжую часть и направился к нему. – Мы уходим, пошли.
Он взял парня за руку. Мистер Ньюмен и мистер Финкельштейн стояли, тяжело дыша, в центре улицы. Их спины почти соприкасались и они все еще держали биты в руках, как багры. Они наблюдали, как круг вокруг них отступил к углу. Теперь они услышали свое собственное дыхание и услышали дыхание парней и мужчины, который зажал одну ноздрю и высморкался на тротуар. На углу все пятеро перестали отступать и, повернувшись, скрылись в темноте аллеи.
Мистер Финкельштейн был полностью поглощен наблюдением за углом. Мистер Ньюмен повернулся, так, чтобы посмотреть на угол и стал рядом с ним. С минуту они стояли так, выжидая.
Мистер Ньюмен посмотрел на лицо мистера Финкельштейна и увидел, что у того из одной ноздри течет кровь. Он вынул носовой платок и приложил к носу мистера Финкельштейна. Взяв платок и прижимая его к носу, мистер Финкельштейн повернулся и, как пьяный, направился к магазину. Мистер Ньюмен молча пошел за ним и они вошли внутрь.
Мистер Финкельштейн присел на деревянный табурет и, убрав на миг носовой платок от носа, посмотрел, сколько вытекло, запрокинул голову назад и снова прижал платок к носу. Он продолжал крепко держать биту, уперев ее толстым концом себе в бедро.
Ньюмен подошел к нему и взялся за биту, но Финкельштейн не отпустил. Ньюмен взглянул на его направленные вверх глаза, его напряженные и беспомощные глаза и прекратил попытки забрать биту. Он не мог отвести от него взгляд и продолжал смотреть Финкельштейну в глаза. Ощущение было сродни тому, когда он увидел тогда, в кабинете Арделла совсем другую Гертруду, увидел ее изменившейся, ставшей для него человеком. Он снова взялся за биту и сказал: – Я не сделаю ничего плохого. – Он не это хотел сказать, но Финкельштейн, похоже, понял его и позволил бите выскользнуть из руки. Ньюмен попробовал прислонить ее стоя к витрине рядом со своей, но они начали падать, и он снова попытался прислонить их к стеклу, и его руки начали дрожать, и обе биты опрокинулись, ударились друг о друга, как падающие кегли и успокоились на полу. Он понял, что садится на пол, и от неспособности управлять собой из его груди начали вырываться рыдания, и он сел на пол, едва не упав навзничь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Он вырвался, перед ним было свободно. Куда подевалась Гертруда? Он отбежал на десять метров и оглянулся. Они, пританцовывая, приближались к нему с поднятыми кулаками. Он увидел, что они делают все очень умело, почувствовал руководящее присутствие старшего мужчины, который теперь был между приближающихся парней, что-то бормотал им, утирая нос внешней стороной большого пальца. Они уже подходили. Он не мог убегать, не мог бежать к дому, чтобы парни гнались за ним. Это было неприлично и унизительно для него, и он стоял на месте, и вдруг увидел, что его рука указывала, указывала на магазин.
– Туда! – закричал он, услышал свой голос и умолк.
Они не обратили внимания на его жест. – Туда, – пробормотал он, ловя воздух пересохшим ртом. Он махнул им рукой, чтобы они ушли, глупый женоподобный жест, подумал он, продолжая, однако, отступая, махать им, в то время, как они обходили его с двух сторон, а впереди шел мужчина. Если бы они просто повернулись, пошли в магазин… его колени были готовы подкоситься в мольбе, он почувствовал отвращение к себе из-за того, что махал им по направлению к освещенным окнам за их спинами…
Магазин взорвался. В тишину изверглась гигантская глыба звука из одной глотки, из магазина вырвался мощный рев, и на тротуар в огромном прыжке выпрыгнул Финкельштейн, с битой в каждой руке, за ним выскочили трое, которые, не попадая в него кулаками, пытались схватить его за одежду. Подобно длиннорукой машине он изо всех сил бил их битами, они увертывались почти играючи, грациозно, следя за шагами друг друга, завидуя друг другу, улыбаясь, наслаждаясь забавой…
Ньюмен почувствовал, как ему в живот ударил ботинок, ботинок на толстой подошве, он отлетел от удара назад и живот так и остался сплющенным. Стук высоких каблуков. Он резко повернул голову. Она бежала… Гертруда… Гертруда! Теперь они отделили его от Финкельштейна. Он почувствовал, что когда на улице появились свистящие в воздухе биты, их настроение изменилось. Они больше не обходили его с разных сторон, а хотели все закончить и он побежал вокруг них к тротуару, резко остановившись, когда один из них попытался перехватить его, и побежал прямо к Финкельштейну, крича, чтобы тот узнал его. Финкельштейн ни разу не повернулся к нему, но его левая бита перестала вращаться и протянулась к нему. Он схватил ее за верхушку, и почувствовал мощный удар чем-то металлическим сбоку в голову, и на нетвердых ногах поковылял в сторону тротуара, где налетел руками на бордюр. – Сукин сын! – закричал он дискантом, его голос был как будто покрыт чем-то противным, а он бежал куда глаза глядят со света, припадая к земле, слыша за собой топот ног. Затем, выровняв равновесие, и, крепко взяв биту обеими руками, он на бегу, резко развернулся вокруг себя и почувствовал, как ударил в плотное податливое плечо. Казалось, что внутри него опрокинулась гигантская стена, и мощный поток серебристого света очистил его тело. Его брюки были мокрыми и он знал это и все же он снова замахнулся и ругая себя за то, что промахнулся, выкрикнул:– Ах ты ж сукин сын , – и пошел на парня в зеленом свитере который, начал отступать… Теперь кричал мужчина постарше. Ньюмен повернулся на крик и побежал, как будто стал легче, даже вообразив, что лишился пальто только сейчас, и старший мужчина увернулся, но он не преследовал его, а продолжал бежать к Финкельштейну. Теперь возле Финкельштейна было только двое, но, когда его коренастое тело следовало за каждым взмахом биты, из его носа продолжала брызгать кровь. Теперь они стояли вместе, спиной друг к другу. Четверо оставшихся парней по двое одновременно бросались на биты с кулаками и отступали, когда твердое дерево попадало им по рукам…
– Хватит.
Даже не крик. Это было так удивительно отрепетировано, что мужчина постарше лишь сказал, хватит, и парни расслабились, оставаясь настороже, продолжая держать оборону, и отступили назад, образовав аккуратный круг.
Мужчина стоял полностью на свету возле магазина. Он понял это и шагнул в сторону, в темноту. Прозвучал его голос: – Ладно, еврейские ублюдки. Это была разминка. Ребята, поехали.
Тот, что был в зеленом свитере, почти плача, позвал: – Я не могу.
Мужчина вышел на проезжую часть и направился к нему. – Мы уходим, пошли.
Он взял парня за руку. Мистер Ньюмен и мистер Финкельштейн стояли, тяжело дыша, в центре улицы. Их спины почти соприкасались и они все еще держали биты в руках, как багры. Они наблюдали, как круг вокруг них отступил к углу. Теперь они услышали свое собственное дыхание и услышали дыхание парней и мужчины, который зажал одну ноздрю и высморкался на тротуар. На углу все пятеро перестали отступать и, повернувшись, скрылись в темноте аллеи.
Мистер Финкельштейн был полностью поглощен наблюдением за углом. Мистер Ньюмен повернулся, так, чтобы посмотреть на угол и стал рядом с ним. С минуту они стояли так, выжидая.
Мистер Ньюмен посмотрел на лицо мистера Финкельштейна и увидел, что у того из одной ноздри течет кровь. Он вынул носовой платок и приложил к носу мистера Финкельштейна. Взяв платок и прижимая его к носу, мистер Финкельштейн повернулся и, как пьяный, направился к магазину. Мистер Ньюмен молча пошел за ним и они вошли внутрь.
Мистер Финкельштейн присел на деревянный табурет и, убрав на миг носовой платок от носа, посмотрел, сколько вытекло, запрокинул голову назад и снова прижал платок к носу. Он продолжал крепко держать биту, уперев ее толстым концом себе в бедро.
Ньюмен подошел к нему и взялся за биту, но Финкельштейн не отпустил. Ньюмен взглянул на его направленные вверх глаза, его напряженные и беспомощные глаза и прекратил попытки забрать биту. Он не мог отвести от него взгляд и продолжал смотреть Финкельштейну в глаза. Ощущение было сродни тому, когда он увидел тогда, в кабинете Арделла совсем другую Гертруду, увидел ее изменившейся, ставшей для него человеком. Он снова взялся за биту и сказал: – Я не сделаю ничего плохого. – Он не это хотел сказать, но Финкельштейн, похоже, понял его и позволил бите выскользнуть из руки. Ньюмен попробовал прислонить ее стоя к витрине рядом со своей, но они начали падать, и он снова попытался прислонить их к стеклу, и его руки начали дрожать, и обе биты опрокинулись, ударились друг о друга, как падающие кегли и успокоились на полу. Он понял, что садится на пол, и от неспособности управлять собой из его груди начали вырываться рыдания, и он сел на пол, едва не упав навзничь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60