Звук ее голоса заставил меня встрепенуться.
– Узнали? – спросила баба насмешливо.
– Постой… постой… да это что… Постой… это тот самый ребенок?
– Тот самый. Помните, господин доктор, вы говорили, что глаза нету и резать чтобы…
Я ошалел. Баба победоносно смотрела, в глазах ее играл смех.
На руках молчаливо сидел младенец и глядел на свет карими глазами. Никакого желтого пузыря не было в помине.
«Это что-то колдовское…» – расслабленно подумал я.
Потом, несколько придя в себя, осторожно оттянул веко. Младенец хныкал, пытался вертеть головой, но все же я увидал… малюсенький шрамик на слизистой… А-а…
– Мы как выехали от вас тады… Он и лопнул…
– Не надо, баба, не рассказывай, – сконфуженно сказал я, – я уже понял…
– А вы говорите, глаза нету… Ишь, вырос. – И баба издевательски хихикнула.
«Понял, черт меня возьми… у него из нижнего века развился громаднейший гнойник, вырос и оттеснил глаз, закрыл его совершенно… а потом как лопнул, гной вытек… и все пришло на место…»

* * *
Нет. Никогда, даже засыпая, не буду горделиво бормотать о том, что меня ничем не удивишь. Нет. И год прошел, пройдет другой год и будет столь же богат сюрпризами, как и первый… Значит, нужно покорно учиться.
Звездная сыпь
Это он! Чутье мне подсказало. На знание мое рассчитывать не приходилось. Знания у меня, врача, шесть месяцев тому назад окончившего университет, конечно, не было.
Я побоялся тронуть человека за обнаженное и теплое плечо (хотя бояться было нечего) и на словах велел ему:
– Дядя, а ну-ка, подвиньтесь ближе к свету!
Человек повернулся так, как я этого хотел, и свет керосиновой лампы-молнии залил его желтоватую кожу. Сквозь эту желтизну на выпуклой груди и на боках проступала мраморная сыпь. «Как в небе звезды», подумал я и с холодком под сердцем склонился к груди, потом отвел глаза от нее, поднял их на лицо. Передо мной было лицо сорокалетнее, в свалявшейся бородке грязно-пепельного цвета, с бойкими глазками, прикрытымн напухшими веками. В глазках этих я, к великому моему удивлению, прочитал важность и сознание собственного достоинства.
Человек помаргивал и оглядывался равнодушно и скучающе и поправлял поясок на штанах.
«Это он, сифилис», – вторично мысленно и строго сказал я. В первый раз в моей врачебной жизни я натолкнулся на него, я – врач, прямо с университетской скамеечки брошенный в деревенскую даль в начале революции.
На сифилис этот я натолкнулся случайно. Этот человек приехал ко мне и жаловался на то, что ему заложило глотку. Совершенно безотчетно и не думал о сифилисе, я велел ему раздеться, и вот тогда увидел эту звездную сыпь.
Я сопоставил хрипоту, зловещую красноту в глотке, странные, белые пятна в ней, мраморную грудь, и догадался. Прежде всего, я малодушно вытер руки сулемовым шариком, причем беспокойнная мысль – «кажется, он кашлянул мне на руки», – отравила мне минуту. Затем беспомощно и брезгливо повертел в руках стеклянный шпадель, при помощи которого исследовал горло моего пациента. Куда бы его деть?
Решил положнть на окно, на комок ваты.
– Вот что, – сказал я, – видите ли… Гм… Повидимому… Впрочем, даже наверно… У вас, видите ли, нехорошая болезнь – сифилис…
Сказал это и смутился. Мне показалось, что человек этот очень сильно испугается, разнервничается…
Он нисколько не разнервничался и не испугался. Как-то сбоку он покосился на меня, вроде того, как смотрит круглым глазом курица, услышав призывающий ее голос. В этом круглом глазе я очень изумленно отметил недоверие.
– Сифилис у вас, – повторил я мягко.
– Это что же? – спросил человек с мраморной сыпью.
Тут остро мелькнул у меня перед глазами край снежнобелой палаты, университетской палаты, амфитеатр с громоздямися студенческими головами и седая борода профессора-венеролога… Но быстро я очнулся и вспомнил, что я в полутора тысячах верст от амфитеатра и в 40 верстах от железной дороги, в свете лампы-молнии… За белой дверью глухо шумели многочисленные пациенты, ожидающие очереди. За окном неуклонно смеркалось и летел первый зимний снег.
Я заставил пациента раздеться еще больше и нашел заживающую уже первичную язву. Последние сомнения оставили меня, и чувство гордости, неизменно являющееся каждый раз, когда я верно ставил диагноз, пришло ко мне.
– Застегивайтесь, – заговорил я, – у вас сифилис! Болезнь весьма серьезная, захватываюшая весь организм. Вам долго придется лечиться!..
Тут я запнулся, потому что, – клянусь! – прочел в этом, похожем на куриный, взоре, удивление, смешанное явно с иронией.
– Глотка вот захрипла, – молвил пациент.
– Ну да, вот от этого и захрипла. От этого и сыпь на груди. Посмотрите на свою грудь…
Человек скосил глаза и глянул. Ироническнй огонек не погасал в глазах.
– Мне бы вот глотку полечить, – вымолвил он.
«Что это он все свое? – уже с некоторым нетерпением подумал я, – я про сифилис, а он про глотку! «
– Слушайте, дядя, – продолжал я вслух, – глотка дело второстепенное. Глотке мы тоже поможем, но самое главное, нужно вашу общую болезнь лечить. И долго вам придется лечиться – два года.
Тут пациент вытарашил на меня глаза. И в них я прочел свой приговор: «Да ты, доктор, рехнулся!»
– Что ж так долго? – спросил пациент – Как это так два года?! Мне бы какого-нибудь полоскания для глотки…
Внутри у меня все загорелось. И я стал говорить. Я уже не боялся испугать его. О, нет, напротив, я намекнул, что и нос может провалиться. Я рассказал о том, что ждет моего пациента впереди, в случае, если он не будет лечиться как следует. Я коснулся вопроса о заразительности сифилиса и долго говорил о тарелках, ложках и чашках, об отдельном полотенце…
– Вы женаты? – спросил я.
– Женат, – изумленно отозвался пациент.
– Жену немедленно пришлите ко мне! – взволновано и страстно говорил я. – Ведь, она тоже, наверное, больна?
– Жену?! – спросил пациент и с великим удивлением всмотрелся в меня.
Так мы и продолжали разговор. Он, помаргивая, смотрел в мои зрачки, а я в его. Вернее, это был не разговор, а мой монолог. Блестящий монолог, за который любой из профессоров поставил бы пятерку пятикурснику. Я обнаружил у себя громаднейшие познания в области сифилидологии и недюжнную сметку. Она заполнила темные дырки в тех местах, где не хватало строк немецких и русских учебников. Я рассказал о том, что бывает с костями нелеченного сифилитика, а попутно очертил и прогрессивный паралич. Потомство! А как жену спасти?! Или, если она заражена, а заражена она наверное, то как ее лечить? Наконец, поток мой иссяк, и застенчивым движением я вынул из кармана справочник в красном переплете с золотыми буквами. Верный друг мой, с которым я не расставался на первых шагах моего трудного пути, сколько раз он выручал меня, когда проклятые рецептурные вопросы разверзали черную пасть передо мной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33