Хуан, не шевелясь и не мигая, глотал страницу за страницей.
— Это гараж, Хуан! — крикнул Кико.
— Ага, — не отрываясь от журнала, отозвался Хуан.
На стене белела огромная нагревательная колонка — настоящая атомная бомба, а слева стояла электроплита, рядом с ней — плита с красной крышкой, еще левее поблескивала застекленная дверь черного хода, а рядом с дверью находилась вделанная в стену мойка для посуды, над ней — сушилка, чуть дальше раковина, за которой сразу же начинался короткий коридорчик — он вел в гладильную, и в него же открывались двери кладовой и ванной для прислуги. Из холодного крана раковины всегда капала вода — «тип», и через десять секунд опять «тип», но это было слышно лишь тогда, когда все, и дети и взрослые, молчали; иногда Кико подтаскивал к крану свой белый плетеный стульчик, усаживался и играл: он старался сказать «тип» вместе с краном, и всякий раз, когда их «тип» совпадали, так что получалось долгое «ти-ип», мальчик хлопал в ладоши, громко смеялся и звал Крис, чтобы и она послушала.
Против двери, ведущей на лестницу, стоял белый стол с белой мраморной столешницей, а над ним висел белый шкафчик, где Вито держала вазу с апельсинами, яблоками и бананами, сахарницу, солонку, сухой липовый цвет и сухие листья больдо, настой из которых Папа пил вечером после ужина. А дальше, справа от двери, ведущей в остальные комнаты, высился котел отопления, покрытый бронзовой краской, со стеклянной палочкой наверху, усеянной мелкими черточками и цифрами, ярко-красная нить на которой сжималась и вытягивалась, точно дождевой червяк.
Кико встал на цыпочки, нажал на дверную ручку и вышел из кухни. Он шел, уставясь в пол, и вдруг присел, поднял кнопку с ржавым острием и зеленой головкой и побежал в детскую.
— Мама! — пронзительно закричал он. — Посмотри, что я нашел!
Мама, оглушенная гудением пылесоса, водила трубой по углам и не слышала его. Внезапно она заметила мальчика, стоящего в открытых дверях, на сквозняке, и крикнула:
— Уйди оттуда! Ты не понимаешь, что простудишься?
Кико протянул руку с зеленой кнопкой.
— На, — сказал он.
Мама выключила пылесос и подошла к нему. В правой руке она держала сигарету.
— Что тебе? — спросила она.
— Смотри, что я нашел.
Мама посмотрела на ржавую кнопку.
— Прекрасно, — сказала она. — Ты очень хороший мальчик. А теперь ступай.
— Не то ее могла бы проглотить Крис, правда, мама? — продолжал Кико, не трогаясь с места.
Мама зажала сигарету в зубах и снова взяла в обе руки трубу пылесоса.
— Конечно, — ласково сказала она. — Ну иди.
— И тогда она бы умерла, правда, мама?
— Да, да, — Мама повысила голос.
— Как Маврик, правда, мама?
Мама подскочила, словно подброшенная пружиной. Выхватив сигарету изо рта, она завизжала:
— Да уйдешь ли ты наконец?!
Кико вернулся на кухню насупившийся, хмурый, и девочка взглянула на него из-под стола и сказала: «Ата-атата», но мальчик, не обращая на нее внимания, направился в ванную для прислуги, с трудом приподнял штанину и пустил в унитаз тоненькую прозрачную струйку. Потом зашел в гладильную, пошарил в угловом шкафчике и вытащил из жестянки желтый леденец на палочке. Довольно улыбаясь, он вошел на кухню, снял с леденца бумажку и сказал Хуану:
— Смотри, что у меня есть!
Хуан читал, глухой ко всему на свете: «Ну а сейчас, приятель, я буду иметь счастье всадить тебе пулю в лоб».
— Хуан! — повторил Кико, торжествующе крутя леденец над головой. — Гляди!
Хуан поднял свои глубокие черные глаза, которые тут же засветились живейшим интересом.
— Это чей? — спросил он.
— Мой, — ответил Кико.
— Дай откусить.
— Не дам.
Девочка выползла из-под стола, словно собачка, чутко улавливающая, чем пахнет, и с трудом поднялась на ноги. Она ухватила Кико за свитерок и потянула вниз.
— Ай. Ай.
— Нет, — сказал Кико. — Нет, не дам.
— Ну дай же откусить, — повторил Хуан.
— Он мой, — сказал Кико.
Хуан сунул руку в карман штанов и вытащил оттуда грязный нейлоновый мешочек, развязал его и показал брату маленький огрызок красного карандаша, замусоленный кусочек ластика и две монеты по десять сентимо.
— Если дашь откусить, я подарю тебе карандаш, — пообещал он.
Но Кико уже сосал леденец и время от времени вытаскивал его изо рта, чтобы отколупать кусочек прозрачной обертки. Крис, устав дергать брата за свитер, принялась плакать.
— Я дам тебе и ластик в придачу, — продолжал убеждать Хуан.
Кико торжествующе улыбался; он снова поднял леденец над головой, точно знамя, и облизал липкие губы.
— Это мой леденец, — провозгласил он. — Мне дал его сеньор из лавки.
Хуан смотрел на брата, и горло его медленно подрагивало, словно он что-то глотал; вдруг он подскочил к Кико, выхватил леденец, куснул и сразу же отдал. Плоский прозрачный диск покрылся белыми трещинками, как ледышка, сбоку недоставало кусочка, и при виде этого Кико как бешеный кинулся на Хуана, колотя его, лягая, обливаясь злыми слезами. Девочка рядом с ним тоже ревела и тянула свои пухлые ручки к леденцу. И тут дверь внезапно распахнулась, на кухню ворвался ураган красных и зеленых цветов, и раздался грозный голос:
— Это что еще за скандал? Что здесь происходит?
Крис все еще стояла, подняв ручонки, а Кико и Хуан наперебой осыпали друг друга обвинениями, и наконец из рукава в красных и зеленых цветах протянулась рука, завладела леденцом, и мамин голос сказал:
— Раз так, значит, никому, и все довольны.
Когда дверь закрылась, на кухне воцарилась выжидательная тишина; через минуту Хуан, потирая руки, обратился к Кико:
— Ну, давай я буду стрелять.
Кико сорвался с места и бросился к гладильной с воплем:
— На помощь, убивают!
— Та-та-та-та, — прострочил Хуан, прицеливаясь из воображаемого автомата, а Кристина, глядя на Хуана, с неожиданным оживлением повторила:
— Ата-ата-ата.
Она улыбнулась, и на ее смуглых щечках появились две ямочки, такие же, как на локтях.
12 часов дня
Услышав, что на их этаже остановился грузовой лифт, Кико вылез из своего уголка между двумя красными шкафами и открыл стеклянную дверь как раз в тот миг, когда Сантинес тащил коробку с продуктами из лифта на площадку. Но вдруг коробка, зацепившись за выступающую плитку, вильнула в сторону, и два пальца Сантинеса оказались прижатыми к проволочной сетке. Мальчишка инстинктивно сунул в рот занывшие пальцы и сердито проворчал:
— Прищемила, падла.
Кико глядел на него, не спуская глаз, и его лицо так же перекосилось от боли, как лицо Сантинеса, а когда посыльный потер пальцы о свой серый передник, Кико едва заметно повторил его жест, потерев пальцы о мягкие бороздки вельветовых штанишек.
— Привет, — сказал он наконец.
— Твоя мама дома?
Кико кивнул. Хуан услышал их, открыл дверь в коридор и крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Это гараж, Хуан! — крикнул Кико.
— Ага, — не отрываясь от журнала, отозвался Хуан.
На стене белела огромная нагревательная колонка — настоящая атомная бомба, а слева стояла электроплита, рядом с ней — плита с красной крышкой, еще левее поблескивала застекленная дверь черного хода, а рядом с дверью находилась вделанная в стену мойка для посуды, над ней — сушилка, чуть дальше раковина, за которой сразу же начинался короткий коридорчик — он вел в гладильную, и в него же открывались двери кладовой и ванной для прислуги. Из холодного крана раковины всегда капала вода — «тип», и через десять секунд опять «тип», но это было слышно лишь тогда, когда все, и дети и взрослые, молчали; иногда Кико подтаскивал к крану свой белый плетеный стульчик, усаживался и играл: он старался сказать «тип» вместе с краном, и всякий раз, когда их «тип» совпадали, так что получалось долгое «ти-ип», мальчик хлопал в ладоши, громко смеялся и звал Крис, чтобы и она послушала.
Против двери, ведущей на лестницу, стоял белый стол с белой мраморной столешницей, а над ним висел белый шкафчик, где Вито держала вазу с апельсинами, яблоками и бананами, сахарницу, солонку, сухой липовый цвет и сухие листья больдо, настой из которых Папа пил вечером после ужина. А дальше, справа от двери, ведущей в остальные комнаты, высился котел отопления, покрытый бронзовой краской, со стеклянной палочкой наверху, усеянной мелкими черточками и цифрами, ярко-красная нить на которой сжималась и вытягивалась, точно дождевой червяк.
Кико встал на цыпочки, нажал на дверную ручку и вышел из кухни. Он шел, уставясь в пол, и вдруг присел, поднял кнопку с ржавым острием и зеленой головкой и побежал в детскую.
— Мама! — пронзительно закричал он. — Посмотри, что я нашел!
Мама, оглушенная гудением пылесоса, водила трубой по углам и не слышала его. Внезапно она заметила мальчика, стоящего в открытых дверях, на сквозняке, и крикнула:
— Уйди оттуда! Ты не понимаешь, что простудишься?
Кико протянул руку с зеленой кнопкой.
— На, — сказал он.
Мама выключила пылесос и подошла к нему. В правой руке она держала сигарету.
— Что тебе? — спросила она.
— Смотри, что я нашел.
Мама посмотрела на ржавую кнопку.
— Прекрасно, — сказала она. — Ты очень хороший мальчик. А теперь ступай.
— Не то ее могла бы проглотить Крис, правда, мама? — продолжал Кико, не трогаясь с места.
Мама зажала сигарету в зубах и снова взяла в обе руки трубу пылесоса.
— Конечно, — ласково сказала она. — Ну иди.
— И тогда она бы умерла, правда, мама?
— Да, да, — Мама повысила голос.
— Как Маврик, правда, мама?
Мама подскочила, словно подброшенная пружиной. Выхватив сигарету изо рта, она завизжала:
— Да уйдешь ли ты наконец?!
Кико вернулся на кухню насупившийся, хмурый, и девочка взглянула на него из-под стола и сказала: «Ата-атата», но мальчик, не обращая на нее внимания, направился в ванную для прислуги, с трудом приподнял штанину и пустил в унитаз тоненькую прозрачную струйку. Потом зашел в гладильную, пошарил в угловом шкафчике и вытащил из жестянки желтый леденец на палочке. Довольно улыбаясь, он вошел на кухню, снял с леденца бумажку и сказал Хуану:
— Смотри, что у меня есть!
Хуан читал, глухой ко всему на свете: «Ну а сейчас, приятель, я буду иметь счастье всадить тебе пулю в лоб».
— Хуан! — повторил Кико, торжествующе крутя леденец над головой. — Гляди!
Хуан поднял свои глубокие черные глаза, которые тут же засветились живейшим интересом.
— Это чей? — спросил он.
— Мой, — ответил Кико.
— Дай откусить.
— Не дам.
Девочка выползла из-под стола, словно собачка, чутко улавливающая, чем пахнет, и с трудом поднялась на ноги. Она ухватила Кико за свитерок и потянула вниз.
— Ай. Ай.
— Нет, — сказал Кико. — Нет, не дам.
— Ну дай же откусить, — повторил Хуан.
— Он мой, — сказал Кико.
Хуан сунул руку в карман штанов и вытащил оттуда грязный нейлоновый мешочек, развязал его и показал брату маленький огрызок красного карандаша, замусоленный кусочек ластика и две монеты по десять сентимо.
— Если дашь откусить, я подарю тебе карандаш, — пообещал он.
Но Кико уже сосал леденец и время от времени вытаскивал его изо рта, чтобы отколупать кусочек прозрачной обертки. Крис, устав дергать брата за свитер, принялась плакать.
— Я дам тебе и ластик в придачу, — продолжал убеждать Хуан.
Кико торжествующе улыбался; он снова поднял леденец над головой, точно знамя, и облизал липкие губы.
— Это мой леденец, — провозгласил он. — Мне дал его сеньор из лавки.
Хуан смотрел на брата, и горло его медленно подрагивало, словно он что-то глотал; вдруг он подскочил к Кико, выхватил леденец, куснул и сразу же отдал. Плоский прозрачный диск покрылся белыми трещинками, как ледышка, сбоку недоставало кусочка, и при виде этого Кико как бешеный кинулся на Хуана, колотя его, лягая, обливаясь злыми слезами. Девочка рядом с ним тоже ревела и тянула свои пухлые ручки к леденцу. И тут дверь внезапно распахнулась, на кухню ворвался ураган красных и зеленых цветов, и раздался грозный голос:
— Это что еще за скандал? Что здесь происходит?
Крис все еще стояла, подняв ручонки, а Кико и Хуан наперебой осыпали друг друга обвинениями, и наконец из рукава в красных и зеленых цветах протянулась рука, завладела леденцом, и мамин голос сказал:
— Раз так, значит, никому, и все довольны.
Когда дверь закрылась, на кухне воцарилась выжидательная тишина; через минуту Хуан, потирая руки, обратился к Кико:
— Ну, давай я буду стрелять.
Кико сорвался с места и бросился к гладильной с воплем:
— На помощь, убивают!
— Та-та-та-та, — прострочил Хуан, прицеливаясь из воображаемого автомата, а Кристина, глядя на Хуана, с неожиданным оживлением повторила:
— Ата-ата-ата.
Она улыбнулась, и на ее смуглых щечках появились две ямочки, такие же, как на локтях.
12 часов дня
Услышав, что на их этаже остановился грузовой лифт, Кико вылез из своего уголка между двумя красными шкафами и открыл стеклянную дверь как раз в тот миг, когда Сантинес тащил коробку с продуктами из лифта на площадку. Но вдруг коробка, зацепившись за выступающую плитку, вильнула в сторону, и два пальца Сантинеса оказались прижатыми к проволочной сетке. Мальчишка инстинктивно сунул в рот занывшие пальцы и сердито проворчал:
— Прищемила, падла.
Кико глядел на него, не спуская глаз, и его лицо так же перекосилось от боли, как лицо Сантинеса, а когда посыльный потер пальцы о свой серый передник, Кико едва заметно повторил его жест, потерев пальцы о мягкие бороздки вельветовых штанишек.
— Привет, — сказал он наконец.
— Твоя мама дома?
Кико кивнул. Хуан услышал их, открыл дверь в коридор и крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28