Роальд Даль
ЯД

Когда я подъехал к дому, время близилось к полуночи. У ворот в бунгало я выключил фары, чтобы случайно не разбудить Гарри. Но, выруливая на стоянку, заметил, что у него горит свет, так что можно было не беспокоиться. Вероятно, он еще не спал — разве что читал на ночь и задремал.
Припарковав автомобиль, я поднялся на балкон и внимательно отсчитал пять ступенек, чтобы, оказавшись наверху в темноте, не сделать лишнего шага в пустоту. Затем пересек балкон, раздвинул дверь-ширму и включил свет в холле. Подойдя к комнате Гарри, тихо открыл дверь и заглянул внутрь.
Он лежал на кровати и не спал, но не шевельнулся, даже не повернул головы, только позвал:
— Тимбер, Тимбер, подойди сюда.
Говорил он медленно, шепотом, делая долгие паузы: я быстро направился к нему.
— Стоп. Погоди минутку, Тимбер. — Я еле расслышал то, что он произнес. Казалось, он прилагает неимоверные усилия, помогая словам слететь с губ.
— В чем дело, Гарри?
— Шш! — прошептал он. — Бога ради, не шуми. Сними ботинки, прежде чем подойдешь. Пожалуйста, сделай, как я прошу, Тимбер.
Интонация, с которой Гарри произносил слова, напомнила мне Джорджа Барлинга после того, как его ранило в живот, и он стоял, прислонясь к ящику с запасным самолетным двигателем, держась за живот обеими руками, и говорил всякие разности о немецком пилоте — тем же напряженным, хриплым полушепотом, каким говорил сейчас Гарри.
— Быстрее, Тимбер, но сначала сними ботинки.
Я не мог понять, при чем тут мои ботинки, но если предположить, что Гарри заболел, а все указывало именно на это, то лучше с ним не спорить. Я разулся, оставил обувь посреди комнаты, подошел к его постели.
— Не касайся постели! Бога ради, не касайся! — он все еще говорил, как тот парень, раненый в живот. Лежал он на спине, а тело на три четверти покрывала простыня. На нем была пижамная пара с синими, коричневыми и белыми полосками, и он ужасно вспотел. Ночь была жаркой, я тоже взмок, но не так сильно, как Гарри. Лицо его было мокрым, а подушка вокруг головы просто пропиталась влагой. Мне показалось, что у него сильный приступ малярии.
— Что случилось, Гарри?
— Крайт, — сказал он.
— Крайт ! Бог мой! Он тебя укусил? Давно?
— Замолчи, — шепнул он.
— Послушай, Гарри, — я наклонился и тронул его за плечо. — Надо действовать, и быстро. Куда он тебя укусил? — Гарри лежал неподвижно и напряженно, будто превозмогая боль.
— Я не укушен, — прошептал он. — Пока нет. Он у меня на животе. Лежит тут и спит.
Я отступил — это вышло непроизвольно — и уставился на его живот, вернее, на покрывавшую его простыню. Материя кое-где собралась складками, и предугадать, что под ней, было невозможно.
— Ты хочешь сказать, что у тебя на животе, прямо сейчас, лежит крайт?
— Клянусь.
— Как он туда попал?
— Об этом я мог не спрашивать, потому что было видно, что он не шутит. Но надо было как-то успокоить его.
— Я читал, — медленно произнес Гарри. Слова он выговаривал осторожно, чтобы не шевельнуть мышцами живота, — Лежал на спине и читал, а потом почувствовал что-то на груди, за книгой. Будто кто-то пощекотал меня. А потом краем глаза заметил, как небольшой крайт ползет по моей пижаме. Небольшой, дюймов десять. Понял, что нельзя двигаться, лежал и наблюдал за ним. Думал, он выползет наружу, на простыню. — Гарри замолк. Он не сводил глаз с того места, где простыня покрывала живот: видно было, что он боится, как бы шепот не потревожил притаившуюся там тварь.
— Здесь, на простыне, была складка, — проговорил он еще медленнее и так тихо, что мне пришлось наклониться. — Смотри, вот она. Он уполз под нее. Я сквозь пижаму чувствовал, как он шевелится на животе. Потом затих и теперь лежит тут, в тепле. Наверное, заснул. Я ждал тебя. — Он глянул на меня.
— Давно?
— Несколько часов, — прошептал он. — Будь я проклят, это тянулось целую вечность. Я скоро не выдержу этой неподвижности. Мне так и хочется кашлянуть.
В правдивости рассказанного Гарри вряд ли можно было сомневаться. В таком поведении крайта не было ничего удивительного. Эти змеи любят теплые местечки и зачастую располагаются близ людских жилищ. Укус их весьма опасен, за исключением тех случаев, когда удается сразу принять меры. Каждый год в Бенгалии, особенно в сельских районах, от укуса крайта умирает немало людей.
— Ладно, Гарри, — теперь и я говорил шепотом. — Не шевелись и не говори лишнего. Ты знаешь — он не укусит, пока не испугается. Сейчас мы все уладим.
В одних носках я тихонько вышел из комнаты. Взял на кухне маленький острый нож и положил в брючный карман — в крайнем случае, если что-то пойдет не так, им можно воспользоваться. Если Гарри кашлянет, шевельнется или чем-нибудь испугает крайта, и тот укусит, следовало надрезать укушенное место и попробовать высосать яд. Вернувшись в спальню, я увидел, что Гарри по-прежнему неподвижно лежит на кровати. Я подошел. Он не сводил с меня глаз: видно пытался догадаться, не придумал ли я чего-нибудь. Стоя рядом, я искал наилучший выход из положения.
— Гарри, — я почти касался губами его уха, чтобы шептать как можно тише. — Думаю, лучшее, что можно сделать — это постепенно, понемножку стянуть простыню. Тогда мы оценим ситуацию. Я смог бы это проделать, не потревожив змею.
— Не будь болваном, — произнес Гарри ровным голосом. Фраза прозвучала невыразительно, потому что каждое слово он выговаривал тихо и осторожно. Но глаза его и уголки губ говорили многое.
— Почему бы нет?
— Там темно. Его испугает свет.
— А что, если быстро стянуть простыню и сбросить его, прежде чем он успеет укусить?
— Почему бы тебе не сходить за доктором? — предложил Гарри. При этом взгляд его определенно показывал, что эта идея давно могла бы прийти мне в голову.
— За доктором? Ну конечно. Я вызову Гандербая.
На цыпочках выйдя в холл, я нашел в телефонном справочнике номер Гандербая, поднял трубку и попросил оператора поторопиться.
— Доктор Гандербай, это Тимбер Вудс.
— Хэлло, мистер Вудс. Вы еще не спите?
— Послушайте, вы не могли бы приехать? Прямо сейчас. И захватить сыворотку от укусов крайта.
— Кто укушен? — резко, как выстрел, прозвучало в трубке.
— Никто. Пока. Но Гарри Поуп лежит в постели, а змея у него на животе — спит там прямо под простыней.
Секунды три линия молчала, затем медленно и отчетливо Гандербай сказал:
— Пусть лежит неподвижно. Двигаться и разговаривать нельзя. Вы поняли?
— Конечно.
— Я буду немедленно! — он повесил трубку, и я снова отправился в спальню. Гарри впился в меня взглядом, лишь только я появился в комнате.
— Гандербай едет. Он сказал, чтобы ты лежал неподвижно.
— Он что, не соображает, что мне не остается ничего другого?!
— Послушай, он советует, чтобы ты не разговаривал. Чтобы мы оба не произносили ни слова.
1 2 3