Борис Шергин
Данило и Ненила
В некотором месте королешко был старой, утлой, только тем поддярживался, что у его в секрете вода была живая. Каждо лето на эти воды ездил, да от воды наследники не родятся. Люди натакали знающую старуху. Старуха деньги взяла вперед и велела королевы нахлебаться щучьей ухи. Щуку купили, сварили, ушки поела королева и ейна кухарка. И с этой ухи обрюхатели. Стара королиха принесла одного Федьку-королька, а у молоденькой кухарки родилось два сына, два белых сыра – Данилко да Митька, по матери Девичи.
Время идет, Данило рос, как на опары кис, Митька не отставал, а королек все как котенок. Он с мала вралина был, рева и ябеда. Братья много из-за него деры схватили. И в училище Данило впереди учителя идет, а Федька по четыре года в каждом классе.
Вот пришли молодцы в совершенны лета. Данило Девич красавец и богатырь; высок – под полати не входит. И Митька в пару. А Федька-королек – чиста облизьяна. Отчишко оногды спьяна розмяк, своей шипучей воды сыну полрюмки накапал, да росточку-то уж не набавил.
А хоть сморчок – да королю сын. Куда поедет – на мягких подушках развалится, а Данило – красавец, да на облучке сидит.
Вот однажды Федькин отчишко прилетел с рынку, тычет наследника тросью:
– Ставай, дармоедина! Счастье свое просыпаш. Соседка наша Ненила Богатырка, из походу воротивши, замуж засобиралась. Женихи-ти идут и едут. Из ейной державы мужики наехали, дак сказывают. А добычи-то военной, добра-то пароходами притянула! Деветь неверных губерен под свою руку привела. Небось не спала!!
– Я, папенька, воевать боюсь.
– Где тебе воевать, обсечек короткой! Тебе чужо царство за женой надо взять… Ох, не мои бы годы!… Ненилка-то – красавица и молода, а сама себя хранит как стеклянну посуду. А работница! Бают, жать подет, дак двенадцать суслонов на упряг. А сенокосу-то у ей, пашни-то! Страм будет, ежели Ненилину отчину, соседню, саму ближню, чужи люди схватят.
– Папенька, мне бы экой богатыркой ожениться. Люблю больших да толстых, только боюсь их, издали все смотрю.
– Ты-то любишь, да сам-от не порато кус лакомой. Ей, по сказкам-то, матерого да умного надо. Испытанья каки-те назначат, физическу силу испытыват. Однако поезжай.
– Я Данилку возьму.
– Да ведь засмеют. Ты ему до пупа!
– Адиеты! Кто же будет ровнеть мужика с королями.
Все же к Федькиным новым сапогам набавили каблуки вершка на четыре. А у Данила каблуки отрубили. Дале – Федьке под сертук наложили ватны плечи и сверьху золоты эполеты, также у живота для самовнушения. Подорожников напекли и проводили на пристань. Плыли ночь. Утре в Ненилином городе. Чайку на пристани попили и к девети часам пошли на прием к королевы. Дворец пондравился – большой, двоепередой, крашеной, с подбоями, с выходами. Думали, впереди всех явятся, а в приемной уж не мене десятка женихов и сватовей. Королек спрашиват секретаря:
– Королева принимают?
– Сичас коров подоят, и прием откроитсе. А публика на Данила уставилась:
– Это какой державы богатырь? Федьке завидно, командует на парня:
– Марш в сени!
А министры Федьку оприметили, докладывают Ненилы:
– Осударына, суседского Федьку испытывайте вне всяких очередей и со снисхождением. Ихна держава с нашей – двор возле двор. Теперь вам только руку протянуть да взять.
– Ладно, подождет. Открывайте присутствие, а я молоко разолью да сарафанишко сменю.
Погодя и она вышла в приемну залу. Поклонилась:
– Простите, гости любящи, задержалась. Скота обряжала да печь затопляла.
Федька на богатырку глянул, папироса из роту выпала. Девка – как Волга: бела, румяна, грудь высока, косы долги, а сама полна, мягка, ступит – дак половица гнется, по шкапам посуда говорит. Федька и оробел. Королевна тоже на его смотрит: «Вот дак жених – табачна шишка, лепунок…» И говорит:
– Твоя рабоча сила нать спробовать, сударь. У меня в дому печи дров любят много. Бежи, сруби вон лишну елку, чтобы окна не загораживала.
Федька затосковал, – ель выше колоколен, охвата в три. Однако нашелся:
– Стоит ли костюм патрать из-за пустяка. Это и мой кучер осилит.
У Данилы топор поет, щепа летит. Ненила в окно зглянула, замерла:
– Откуль экой Бова-королевич?! Где экого архандела взели?
Королек сморщился:
– Я сказал, что мой кучер.
Зашумело, ель повалилась. Ненила пилу со стены сдернула:
– Побежу погреюсь. Роспилю чурку-другу.
Одночасно Данило да Ненила печатну сажень поставили, хотя не на дрова, а друг на друга глядели. Да с погляденья сыт не будешь.
Утром королек торопит:
– Сударына, когда же свадьба?
– Добро дело не опоздано. Нам еще к венцу-то не на чем ехать. Зимой дядя от меня у подряду дрова возил, дак топере кони-ти на волю спушшены. Дома один жеребеночек, в упряжи не бывал. Ты бы объездил.
Федька сунулся в конюшну, пробкой вылетел. Конь – богатырю ездить – прикован, цепи звенят.
– Таких ли, – Федька говорит, – я дома рысаков усмиряю, а этого одра мой Данилко объездит.
Данило не отказался, спросил бычью кожу, выкроил три ремня, свил плеть в руку толщиной, пал на коня. Видели – богатырь на коне сидит, а не видели повадки богатырские. Только видят: выше елей курева стоит, камни, пыль летят.
Королек от такого страху давно в избу убрался и дверь на крюк заложил. Одна Ненила середи двора любуется потехой богатырскою. Двор был гладок, укатан, как паркет, конь и всадник его что плугом выбрали. Теперь на жеребца хоть ребенка сади.
Назавтра и Федька, разнаредясь, верхом проехаться насмелился. Конешно, Девич повода держал.
Советники к Ненилы накоротки заприступали:
– Как хотите, сударыня, а Федькины земельны угодья опустить нельзя. Дозвольте всесторонне осветить по карты. Вот ихна держава, вот наша. Вот этта у их еловы леса, этта деревья кедровы…
– Мне спать не с деревом кедровым и еловым, а с мужиком! Дня три поманите.
Ненила грубо советникам отрезала, а сердце девичье плачет.
Веселилась, да прираздумалась, радовалась, да приуныла, пела, да закручинилась. Полюбила Даниловы кудри золотые, завитые.
День кое-как, а ночью – соболино одеяло в ногах да потонула подушка в слезах:
– Данилушко, я твой лик скоро не позабуду! И во сне уста сами собою именуют:
– Данилушко!
Данилушко не дурак, это заметил. Тоже сам не свой заходил. Ненила где дак бойка, а тут не знает, как быть. И сроку не то что дни, часы осталися считанные.
Данило пошел на заре коня поить, Ненила навстречу. Мешкать некогда. Он выговорил:
– Неужели, госпожа, ты моя да моя?!
– Уж и вправду, господине, твоя да твоя!!
И любуют друг друга светлым видом и сладким смехом.
Федька это вышпионил, сенаторам наскулил. Сенаторы опять поют:
– Ох, государыня… Конечно, Федька против Данилы – раз плюнуть, но ведь за Федькой-то земельных угодьев у-ю-ю!
Ненила заплакала:
1 2 3 4