Подобные шарики я находил в раскопках на планете Аравия, которой занимался длительное время. Этот факт и сподобил меня решиться на организацию экспедиции на Ботсвану…
Еще Кондратьев поведал Филатову о том, что терпеть не может людей спокойных и самоуверенных.
– Хочу сразу расставить точки над "и", чтобы между нами не было недомолвок и непонимания, – продолжал Кондратьев. – Я считаю, что Вселенная полна смысла и значения, доступных только пытливому, беспокойному уму. Только с такими людьми мне удается сработаться. Если вы собираетесь достичь чего-то в нашем деле, то поверьте в себя, в свое собственное маленькое "Я". Никакого самодовольства и самоуспокоенности!
Казалось, что профессор перепрыгивает с пятого на десятое, говоря то об одном, то о другом. Но при более серьезном размышлении Филатов пришел к выводу, что Кондратьев близок ему по духу и по своим взглядам на жизнь и что работать рядом с таким человеком – одно удовольствие.
– Можно взглянуть на находки экспедиции? – спросил Филатов у профессора Кондратьева в конце первого дня их совместной работы, при этом он надеялся хоть что-нибудь узнать, увидеть из того, за чем гонялись аризонские головорезы, прибывшие на Ботсвану раньше его.
– Кое-что мы нашли, – улыбнулся Кондратьев, провожая Филатова в центральную палатку, прикрытую от чужих глаз непроницаемым силовым полем. – Подождите меня здесь, поскольку охранное устройство рассчитано только на мое биополе…
Кондратьев скрылся в палатке, но скоро вернулся, неся в руках два предмета, похожих на сброшенные хитиновые покровы двух гигантских жуков, переливавшихся в лучах закатного светила всеми цветами радуги.
– Вы заметили их цвет?! – восторженно спросил Кондратьев, осторожно прикасаясь пальцем правой руки к мертвым панцирям ископаемых насекомых, лежащих на его левой ладони. – Наши далекие предки две с половиной тысячи лет назад были почти дальтониками. Ксенофонт знал всего три цвета радуги-пурпурный, красный и желтый, даже Аристотель говорит в своих сочинениях только о трехцветье. Демокрит уже знал четыре цвета – черный, белый, красный и желтый. Люди двадцатого столетия, например, по сравнению с нами, ныне живущими, смотрели на мир из семи цветов радуги. Мы с вами знаем и различаем двадцать один цвет. И все эти цвета попеременно отражаются на спинках этих тварей.
– А вообще, что это такое? – восхищенно спросил Филатов, с интересом разглядывая «панцири». – Уж очень они похожи на гигантских насекомых…
– Мы сначала тоже так считали, но… Смотрите!
Филатов от неожиданности даже отпрянул, пораженный увиденным. На панцирях насекомых вдруг начали появляться и быстро исчезать какие-то знаки, похожие на письмена. Некоторые значки напоминали человеческие хромосомы.
– Каково? – усмехнулся Кондратьев, заметив реакцию собеседника на увиденное. – Не удивлюсь, если после расшифровки этих знаков и символов мы получим письмо из далекого прошлого этой планеты…
– Неужели эти находки сделаны здесь? – недоверчиво взглянул на профессора Филатов, в голове которого родилась сумасбродная, как ему показалось вначале, мысль о возможных связях цивилизации приоров с цивилизацией интерианцев. Чем черт не шутит, а вдруг интерианцы на самом деле давным-давно обжили подземелья Ботсваны. Это было бы потрясающим открытием…
– Где же еще? Конечно, здесь, Вот в этих самых горах…
– А чудовищ вы там случайно не обнаружили? Я имею в виду тех, что до смерти напугали вашего знакомого спелеолога?
– Ищем, – не принимая шутливого тона собеседника, вполне серьезно проговорил профессор. – Для этого в нашу экспедицию включен большой специалист по космопалеонтологии профессор Аэртов. Он третьи галактические сутки из пещер не выходит, так его заинтересовали наши чудовища. Надеюсь, что-нибудь откопает со своими рабочими роботами.
– Хотелось бы с ним пообщаться. Может быть, есть смысл и мне отправиться в подземелье? – раздумывал вслух Филатов, не отрывая глаз от удивительных «насекомых».
– Не советую. Скорее всего, с профессором Аэртовым вы разминетесь. Он вот-вот должен подняться из нижних лабиринтов на свет. А одному, без рабочих роботов, лазить по этим подземельям я даже врагу бы не пожелал…
А Аэртов объявился на следующее утро усталый и злой, как тысяча чертей. Поэтому Филатову ничего не оставалось делать, как ждать удобного момента для того, чтобы расспросить профессора о чудовищных животных, чрезвычайно заинтересовавших его. Однако особенно долго ждать ему не пришлось. Аэртов сам подошел к Филатову во время обеденного перерыва и проговорил:
– Николай Аристархович сообщил мне, юноша, что вы жаждете поговорить…
На «юношу» Филатов не обиделся, хотя давно уже вышел из этого возраста. Но все равно профессор Аэртов по годам был раза в два старше его и потому мог себе позволить некоторую вольность в обращении с ним.
Аэртов был низенького роста, худощав и не ходил, а бегал на своих коротеньких кривоватых ногах.
– Так чем могу быть полезен, юноша? – снова спросил Аэртов.
– Меня очень заинтересовали рассказы первооткрывателя пещер о неких чудовищах, якобы обитающих в подземных лабиринтах, – начал Филатов. – Хотелось бы побольше узнать об этом…
– Дорогой мой! Я и сам бы многое отдал, чтобы отловить хоть единственный экземпляр такой зверюги или на худой конец найти ее костные останки… – встрепенулся маленький профессор космопалеонтологии. – Помните Эллиля – одного из главных богов шумеро-аккадского пантеона? Да-да, того самого, что являлся сыном главного бога Ану – «отца всех богов». Эллиль – бог плодородия и жизненных сил, а также необузданных стихий. Так вот…
И Аэртов поведал старинную легенду о проделках Эллиля. Давным-давно юная Нинлиль воспротивилась приказу матери Нунбаршегуну выйти замуж за бога Эллиля. Тогда бог насильно овладел непокорной девушкой прямо в барке на воде, за что и был сослан сонмом «старших богов» в подземный мир. Нинлиль, носившая в чреве его младенца (будущего бога луны Наину), последовала за супругом. Там Эллиль еще трижды соединялся со своей женой, которая и произвела на свет еще трех сыновей – подземных богов. В шумерских текстах везде подчеркивается злобный нрав Эллиля и его ненависть к людям. Но он, тем не менее, является создателем земли, тогда как его отец, бог Ану, создал только небо.
– … Но главное даже не в самом мифе, – продолжал уже не бегать, а только ходить кругами возле Филатова профессор космопалеонтологии. – Ав том, что символом Эллиля является не что-нибудь, а рогатая тиара, стоящая на священном алтаре. Это же изображение, представьте себе, я отыскал на нижних ярусах пещеры. Кстати, местные жители рассказывают предание о боге Эллиле один к одному с шумерским вариантом, но только называют самого бога иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Еще Кондратьев поведал Филатову о том, что терпеть не может людей спокойных и самоуверенных.
– Хочу сразу расставить точки над "и", чтобы между нами не было недомолвок и непонимания, – продолжал Кондратьев. – Я считаю, что Вселенная полна смысла и значения, доступных только пытливому, беспокойному уму. Только с такими людьми мне удается сработаться. Если вы собираетесь достичь чего-то в нашем деле, то поверьте в себя, в свое собственное маленькое "Я". Никакого самодовольства и самоуспокоенности!
Казалось, что профессор перепрыгивает с пятого на десятое, говоря то об одном, то о другом. Но при более серьезном размышлении Филатов пришел к выводу, что Кондратьев близок ему по духу и по своим взглядам на жизнь и что работать рядом с таким человеком – одно удовольствие.
– Можно взглянуть на находки экспедиции? – спросил Филатов у профессора Кондратьева в конце первого дня их совместной работы, при этом он надеялся хоть что-нибудь узнать, увидеть из того, за чем гонялись аризонские головорезы, прибывшие на Ботсвану раньше его.
– Кое-что мы нашли, – улыбнулся Кондратьев, провожая Филатова в центральную палатку, прикрытую от чужих глаз непроницаемым силовым полем. – Подождите меня здесь, поскольку охранное устройство рассчитано только на мое биополе…
Кондратьев скрылся в палатке, но скоро вернулся, неся в руках два предмета, похожих на сброшенные хитиновые покровы двух гигантских жуков, переливавшихся в лучах закатного светила всеми цветами радуги.
– Вы заметили их цвет?! – восторженно спросил Кондратьев, осторожно прикасаясь пальцем правой руки к мертвым панцирям ископаемых насекомых, лежащих на его левой ладони. – Наши далекие предки две с половиной тысячи лет назад были почти дальтониками. Ксенофонт знал всего три цвета радуги-пурпурный, красный и желтый, даже Аристотель говорит в своих сочинениях только о трехцветье. Демокрит уже знал четыре цвета – черный, белый, красный и желтый. Люди двадцатого столетия, например, по сравнению с нами, ныне живущими, смотрели на мир из семи цветов радуги. Мы с вами знаем и различаем двадцать один цвет. И все эти цвета попеременно отражаются на спинках этих тварей.
– А вообще, что это такое? – восхищенно спросил Филатов, с интересом разглядывая «панцири». – Уж очень они похожи на гигантских насекомых…
– Мы сначала тоже так считали, но… Смотрите!
Филатов от неожиданности даже отпрянул, пораженный увиденным. На панцирях насекомых вдруг начали появляться и быстро исчезать какие-то знаки, похожие на письмена. Некоторые значки напоминали человеческие хромосомы.
– Каково? – усмехнулся Кондратьев, заметив реакцию собеседника на увиденное. – Не удивлюсь, если после расшифровки этих знаков и символов мы получим письмо из далекого прошлого этой планеты…
– Неужели эти находки сделаны здесь? – недоверчиво взглянул на профессора Филатов, в голове которого родилась сумасбродная, как ему показалось вначале, мысль о возможных связях цивилизации приоров с цивилизацией интерианцев. Чем черт не шутит, а вдруг интерианцы на самом деле давным-давно обжили подземелья Ботсваны. Это было бы потрясающим открытием…
– Где же еще? Конечно, здесь, Вот в этих самых горах…
– А чудовищ вы там случайно не обнаружили? Я имею в виду тех, что до смерти напугали вашего знакомого спелеолога?
– Ищем, – не принимая шутливого тона собеседника, вполне серьезно проговорил профессор. – Для этого в нашу экспедицию включен большой специалист по космопалеонтологии профессор Аэртов. Он третьи галактические сутки из пещер не выходит, так его заинтересовали наши чудовища. Надеюсь, что-нибудь откопает со своими рабочими роботами.
– Хотелось бы с ним пообщаться. Может быть, есть смысл и мне отправиться в подземелье? – раздумывал вслух Филатов, не отрывая глаз от удивительных «насекомых».
– Не советую. Скорее всего, с профессором Аэртовым вы разминетесь. Он вот-вот должен подняться из нижних лабиринтов на свет. А одному, без рабочих роботов, лазить по этим подземельям я даже врагу бы не пожелал…
А Аэртов объявился на следующее утро усталый и злой, как тысяча чертей. Поэтому Филатову ничего не оставалось делать, как ждать удобного момента для того, чтобы расспросить профессора о чудовищных животных, чрезвычайно заинтересовавших его. Однако особенно долго ждать ему не пришлось. Аэртов сам подошел к Филатову во время обеденного перерыва и проговорил:
– Николай Аристархович сообщил мне, юноша, что вы жаждете поговорить…
На «юношу» Филатов не обиделся, хотя давно уже вышел из этого возраста. Но все равно профессор Аэртов по годам был раза в два старше его и потому мог себе позволить некоторую вольность в обращении с ним.
Аэртов был низенького роста, худощав и не ходил, а бегал на своих коротеньких кривоватых ногах.
– Так чем могу быть полезен, юноша? – снова спросил Аэртов.
– Меня очень заинтересовали рассказы первооткрывателя пещер о неких чудовищах, якобы обитающих в подземных лабиринтах, – начал Филатов. – Хотелось бы побольше узнать об этом…
– Дорогой мой! Я и сам бы многое отдал, чтобы отловить хоть единственный экземпляр такой зверюги или на худой конец найти ее костные останки… – встрепенулся маленький профессор космопалеонтологии. – Помните Эллиля – одного из главных богов шумеро-аккадского пантеона? Да-да, того самого, что являлся сыном главного бога Ану – «отца всех богов». Эллиль – бог плодородия и жизненных сил, а также необузданных стихий. Так вот…
И Аэртов поведал старинную легенду о проделках Эллиля. Давным-давно юная Нинлиль воспротивилась приказу матери Нунбаршегуну выйти замуж за бога Эллиля. Тогда бог насильно овладел непокорной девушкой прямо в барке на воде, за что и был сослан сонмом «старших богов» в подземный мир. Нинлиль, носившая в чреве его младенца (будущего бога луны Наину), последовала за супругом. Там Эллиль еще трижды соединялся со своей женой, которая и произвела на свет еще трех сыновей – подземных богов. В шумерских текстах везде подчеркивается злобный нрав Эллиля и его ненависть к людям. Но он, тем не менее, является создателем земли, тогда как его отец, бог Ану, создал только небо.
– … Но главное даже не в самом мифе, – продолжал уже не бегать, а только ходить кругами возле Филатова профессор космопалеонтологии. – Ав том, что символом Эллиля является не что-нибудь, а рогатая тиара, стоящая на священном алтаре. Это же изображение, представьте себе, я отыскал на нижних ярусах пещеры. Кстати, местные жители рассказывают предание о боге Эллиле один к одному с шумерским вариантом, но только называют самого бога иначе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81