Рафаэль ошеломленно поднял голову:
– Вы мне угрожаете?
– Мы с вами – единственные, кто остался из всей семьи, а в моем возрасте это кое-что значит. Но ваша последняя выходка может разорвать даже эту тонкую связь. – Сложив перед собой искривленные пальцы, она замолчала, сузив глаза. Своему лицу, хотя и изборожденному морщинами, она все еще могла придать такое выражение, от которого похолодел бы и демон. – Вот мои условия, и они не подлежат обсуждению. Ваша роль проста. Женитесь на девушке. Взамен я готова записать на ваше имя одну треть моего состояния. Вы, конечно, не так богаты, чтобы обойтись без состояния Уэнтуордов. Если вы откажетесь, я лишу вас наследства. Полностью. Отрежу вас, прекращу наши отношения. Больше терпеть ваше разрушительное поведение я не намерена.
– Но этим вы нанесете вред самой себе. У вас ведь тоже никого больше нет. – Рафаэль усмехнулся, хотя и почувствовал легкое беспокойство. Деньги его не очень заботили, но бабка прекрасно понимала, что связь с именем Уэнтуордов имела для него большое значение. Он не знал, известна ли бабке сомнительность его происхождения. Он никогда не говорил с ней об этом. Если ее дочь и поведала ей что-то, она ничего ему не сказала. Тем не менее она не ошиблась, когда прибегла именно к этому доводу, чтобы заставить его выполнить свою волю. Уэнтуорды были единственным родством, на которое Рафаэль мог притязать, единственным основанием для получения наследства.
Лицо старухи было совершенно неподвижно.
– Если мне захочется, я раздам все уличным нищим. Главное в том, Фонвийе, что вы не получите ничего. Вы навсегда потеряете права на имения Уэнтуордов. – При этих словах выражение ее лица изменилось, выразив едкое презрение. – У вас останется только связь с вашим отцом, а Марке вас терпеть не может. Правда, я никогда этого не понимала, особенно когда выяснилось, что вы с ним так похожи.
Воцарилась полная тишина. Громко и упорно тикали часы на каминной полке. Похоже, она не знает о том, что Марке, возможно, не отец ему. Но все равно – она каким-то образом почувствовала важность того, что сказала Рафаэлю. «Сверхъестественный инстинкт, – мысленно проворчал он, – так хищник чует страх жертвы».
Ну и чудно. Он женится. Почему бы и нет, черт побери. По крайней мере он будет некоторое время наслаждаться женой, а когда это надоест, займется другими.
Женитьба. Господи! Связан навеки, навсегда пойман в вульгарную ловушку…
Джулии нужно будет с самого начала объяснить, что никакой счастливой совместной жизни до самой смерти у них не будет. Он не намерен поступаться своими привычками ради нее и не потерпит, чтобы она надеялась, будто он изменится. Это ей придется измениться. Ей придется повзрослеть и научиться жить с таким мужем, как он – негодяем, который не склонен просить прощения и который не намерен изменяться ни на йоту, черт побери!
Когда Рафаэль заговорил, голос его звучал грубо.
– Вы, разумеется, понимаете, что обрекаете этого славного ребенка на жалкую жизнь. Мне не нравится, что ее насильно выдают за меня, а уж она будет сознавать это ежедневно и ежеминутно.
Старуха метнула на него свой острый взгляд.
– Меня не заботит ваше или ее счастье. Я стара, и я устала от ваших выходок. Я хочу, чтобы вы начали растить наследников, и притом законных. Только это меня и заботит.
– Я хочу не треть ваших денег, а половину. И требую, чтобы мы подписали договор, по которому после вашей смерти я получу оставшуюся половину. – Он сказал это только для того, чтобы заставить ее выплатить больше, чем она собиралась. Это было наказание, простое и очевидное. Он мог бы потребовать и больше получил бы, – но ему было важно взять над ней верх.
– Вы получите половину, – сказала она. – Вы получите все до пенни, но вы должны поступить так, как я хочу.
Голос его звучал низко, утяжеленный возмущением, но при этом в нем слышалось волнение. В его положении были некие преимущества. Не настолько он ожесточен, чтобы не видеть этого.
– Согласен.
Странное состояние неопределенности охватило Джулию, когда скандал вызвал бурные сплетни в Лондоне. Родители были ошеломлены, но, хотя она и чувствовала угрызения совести при виде страдания, написанного на их лицах, стыда она не испытывала. Джулия не могла бы объяснить, почему, зная, что поступила дурно, она об этом не жалеет. Она понимала только, что Рафаэль был самым настоящим из всего, что она пережила за свою жизнь, настолько настоящим, что эта уверенность поддерживала ее в течение целой недели среди молчащих родных с опрокинутыми лицами, беспокойно заламывающих руки.
Кроме родителей, был еще и Саймон. Она не встречалась с ним с того вечера, когда разразился скандал, но по дороге домой, в карете, он высказал ей все, что думал. После этого она его не видела и надеялась, что больше не увидит.
Ее сестра Лора сочувствовала ей, но по-настоящему понять ее не могла. При этом она молчала, подавленная чем-то, что было связано с маркизом Стратфордом – Джулия это чувствовала. Ее осторожные попытки вызвать сестру на откровенность приводили только к неясным ответам и пожиманию плечами. Если бы у Джулии хватило сил, она придумала бы, как прорваться сквозь необычную замкнутость Лоры, но голова ее была занята сложным положением, в котором она оказалась, и мыслями о том, что будет дальше.
Ее отец сразу же сказал о том, что пошлет виконту вызов – как разгневанный отец обесчещенной дочери, но Джулия знала, что он этого не сделает. Она порадовалась, что отец у нее такой разумный. Рафаэль принадлежал к высшему обществу по происхождению, воспитанию и праву. Отец же попал в общество благодаря тому, что ему повезло с деловыми знакомствами.
Однако в течение всей этой недели напряжения и неопределенности Джулию не покидало ощущение, что Рафаэль ее не бросит. Она и сама не знала, почему верила в это. Он ничего ей не обещал, а репутация его говорила сама за себя. И все же она не отчаивалась, в отличие от родителей, столкнувшихся с этой катастрофической ситуацией.
И в один прекрасный день шпионка Лия сказала, что прибыл виконт де Фонвийе, и в данный момент его провели в отцовский кабинет. Целый час прошел в напряжении – Джулия ходила взад и вперед, пока у нее не заболели ноги, – наконец ее позвали в кабинет. Цель этого визита почти не вызывала сомнения, равно как и то, почему Рафаэль сначала хотел поговорить с ее отцом. Он пришел ради нее, как она и ожидала.
Когда Джулия вошла в кабинет, ни один из мужчин не взглянул на нее, и ею овладели дурные предчувствия. Ее цепкий взгляд оценил обстановку. От Рафаэля исходило напряжение. И возмущение. Он был крайне возмущен. Отец нервничал.
Фрэнсис Броуди откашлялся, а потом сказал:
– Виконт просит твоей руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80