Сердце молодой девушки билось теперь безотчетной радостью, как будто возле нее не было никакого горя, и окружающий мир, который, по словам оратора, был полон ужасных бедствий, казался ей, напротив, бесконечно прекрасным. Дада была убеждена, что земля не могла представлять такой картины невозмутимого спокойствия накануне своего разрушения, и девушка никак не допускала мысли, чтобы смешной крикун, неистово жестикулирующий на церковной ограде, знал намерения бессмертных богов лучше, чем другие люди. Самоуверенный тон потешного толстяка внушал ей крайнее недоверие, так что молодая певица отнеслась очень скептически к его пугающим предсказаниям. К довершению соблазна за спиной оратора неожиданно показалось несколько блестящих шлемов, и две сильные руки бесцеремонно стащили его за толстые икры во внутренний двор святилища. Дада была готова разразиться хохотом, она кусала губы и старалась не смотреть на Медия.
К счастью, в эту минуту раздался звук трубы; отряд воинов двадцать второго легиона сомкнутым строем двинулся на толпу и заставил ее рассеяться.
Старый певец побежал от солдат одним из первых. Дада не отставала от него. Хотя она и боялась строгого выговора от своих домашних, но все-таки хотела поскорее с ними увидеться.
До сих пор девушка не знала, какие тесные узы связывали ее с родными. Она собиралась терпеливо выслушать все упреки тетки, потому что самые обидные слова Герзы казались ей теперь несравненно приятнее льстивых речей лицемерного Медия. Дада заранее представляла себе свидание с каждым членом своей семьи, не исключая Агнии и Папиаса, как будто разлука с ними длилась целые годы.
Они пришли уже на корабельную верфь, отделявшуюся от рощи Исиды только неширокой улицей, и, наконец, приблизились к барке Порфирия. Девушка сняла с себя покрывало и махнула рукой, но никто не ответил на ее приветствие. Вероятно, Карнис отправился с семейством в дом своего покровителя. Работники сняли даже доску, соединявшую судно с берегом. Оглянувшись вокруг, Дада увидела домоправителя, шедшего с верфи в дом Порфирия. Она тотчас бросилась за ним и догнала его прежде, чем тот успел скрыться в воротах.
Старик был очень рад увидеть девушку и сообщил ей, что его престарелая госпожа обещала Герзе взять к себе в дом ее племянницу, если она отыщется.
Но Дада была также по-своему горда. Она не чувствовала расположения ни к Горго, ни к Дамии, так что, когда Медий, кряхтя, догнал ее, молоденькая девушка уже успела очень решительно отказаться от приглашения матери Порфирия.
Карнис, по словам домоправителя, пошел вместе с сыном в осажденный Серапеум, и его жена также последовала за ними в числе других женщин, взявших на себя обязанность готовить пищу для защитников святилища и ухаживать за ранеными.
Слушая эти известия, Дада грустно смотрела на опустевший корабль, тихо качавшийся на волнах Мареотийского озера.
Ей сильно хотелось присоединиться к своим в осажденном храме, но каким образом могла она к ним попасть и быть полезной при таких исключительных обстоятельствах? Девушка отнюдь не была героиней, и ей делалось дурно при виде крови. Поэтому Даде оставалось только вернуться к Медию.
Певец дал ей достаточно времени на размышление, удалившись с домоправителем под тень высокой сикоморы, где они рассуждали о том, что гибель Вселенной неизбежна, если статуя Сераписа и его храм будут уничтожены врагами.
Увлекшись своей беседой, старики забыли о девушке, которая присела отдохнуть на опрокинутую колонну с изображением Гермеса, валявшуюся на краю дороги. Подвижная и здоровая натура Дады была не способна к мечтательности среди белого дня, но душевное волнение и ходьба утомили ее, и она вскоре погрузилась в легкую дремоту.
Как только голова Дады склонялась на грудь, ей мерещилось страшное падение Серапеума; но как только она снова выпрямлялась, то приходила к осознанию грустной действительности, страдая от невыносимого зноя и от мысли, что она разлучена со своими близкими. Наконец усталые глаза молодой девушки совершенно сомкнулись. Она сидела на открытом месте, прямо под лучами знойного полуденного солнца. Сначала ей казалось, будто ее окутало светлое пурпурное облако, потом из этого прозрачного тумана понемногу выделялись черты прекрасного юноши. Дада узнала в нем Марка, он подошел к изображению Сераписа, снял с его головы модиус , хлебную меру, которую девушка видела на каждой статуе этого бога и подал ей. Модиус был наполнен фиалками, лилиями и розами; она обрадовалась цветам, и, когда они были поставлены перед ней, Дада искренне поблагодарила Марка. Тогда юноша спокойно и дружелюбно протянул ей руки; она сделала то же самое, чувствуя себя взволнованной и счастливой под взглядом кротких глаз, часто привлекавших ее внимание во время путешествия по морю. Молодая певица хотела что-то сказать, но не могла. Она беззаботно смотрела на яркое пламя, охватившее статую бога и обширную галерею, в которой она стояла. К этому светлому и приятному огню не примешивалось ни малейшего дыма, однако он был так ярок, что заставил девушку поднести руку к глазам. Дада вздохнула и проснулась; перед ней стоял Медий, который торопил свою спутницу идти скорее домой.
Она повиновалась, молча слушая его рассуждения о том, что Карнису и Орфею ни за что несдобровать, если они попадутся живыми в руки римских воинов.
Подавленная своим горем, Дада проходила, понурив голову, мимо корабельной верфи. Здесь было тихо и безлюдно. Старый Клеменс не показывался из своего дома, работники не хлопотали вокруг строящихся кораблей, и окрестное молчание не нарушалось звучными ударами молота. Как только девушка и ее спутник поравнялись с переулком, отделявшим мастерские от храма Исиды, они увидели шедшего к ним навстречу пожилого человека, который вел за руку маленького мальчика. Заметив Даду, ребенок громко назвал ее по имени, вырвался от своего провожатого и с радостным криком подбежал к девушке.
Неожиданная встреча с маленьким Папиасом взволновала и растрогала ее до слез. Малыш крепко обнял свою любимицу с изъявлениями самого искреннего ребяческого восторга. Его невинные ласки заставили Даду немедленно забыть свою печаль и обратиться в прежнюю веселую резвушку.
Она осыпала вопросами человека, приведшего Папиаса. Приветливый старик охотно сообщил ей, что он вчера вечером встретил мальчика в слезах на углу одной из улиц и привел его к себе. Ему удалось с трудом добиться от ребенка, что его родные помещались на барке возле корабельной верфи. Несмотря на смятение в городе, покровитель Папиаса поспешил на другой же день отправиться на розыски людей, потерявших малютку, зная, что они должны быть встревожены его исчезновением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
К счастью, в эту минуту раздался звук трубы; отряд воинов двадцать второго легиона сомкнутым строем двинулся на толпу и заставил ее рассеяться.
Старый певец побежал от солдат одним из первых. Дада не отставала от него. Хотя она и боялась строгого выговора от своих домашних, но все-таки хотела поскорее с ними увидеться.
До сих пор девушка не знала, какие тесные узы связывали ее с родными. Она собиралась терпеливо выслушать все упреки тетки, потому что самые обидные слова Герзы казались ей теперь несравненно приятнее льстивых речей лицемерного Медия. Дада заранее представляла себе свидание с каждым членом своей семьи, не исключая Агнии и Папиаса, как будто разлука с ними длилась целые годы.
Они пришли уже на корабельную верфь, отделявшуюся от рощи Исиды только неширокой улицей, и, наконец, приблизились к барке Порфирия. Девушка сняла с себя покрывало и махнула рукой, но никто не ответил на ее приветствие. Вероятно, Карнис отправился с семейством в дом своего покровителя. Работники сняли даже доску, соединявшую судно с берегом. Оглянувшись вокруг, Дада увидела домоправителя, шедшего с верфи в дом Порфирия. Она тотчас бросилась за ним и догнала его прежде, чем тот успел скрыться в воротах.
Старик был очень рад увидеть девушку и сообщил ей, что его престарелая госпожа обещала Герзе взять к себе в дом ее племянницу, если она отыщется.
Но Дада была также по-своему горда. Она не чувствовала расположения ни к Горго, ни к Дамии, так что, когда Медий, кряхтя, догнал ее, молоденькая девушка уже успела очень решительно отказаться от приглашения матери Порфирия.
Карнис, по словам домоправителя, пошел вместе с сыном в осажденный Серапеум, и его жена также последовала за ними в числе других женщин, взявших на себя обязанность готовить пищу для защитников святилища и ухаживать за ранеными.
Слушая эти известия, Дада грустно смотрела на опустевший корабль, тихо качавшийся на волнах Мареотийского озера.
Ей сильно хотелось присоединиться к своим в осажденном храме, но каким образом могла она к ним попасть и быть полезной при таких исключительных обстоятельствах? Девушка отнюдь не была героиней, и ей делалось дурно при виде крови. Поэтому Даде оставалось только вернуться к Медию.
Певец дал ей достаточно времени на размышление, удалившись с домоправителем под тень высокой сикоморы, где они рассуждали о том, что гибель Вселенной неизбежна, если статуя Сераписа и его храм будут уничтожены врагами.
Увлекшись своей беседой, старики забыли о девушке, которая присела отдохнуть на опрокинутую колонну с изображением Гермеса, валявшуюся на краю дороги. Подвижная и здоровая натура Дады была не способна к мечтательности среди белого дня, но душевное волнение и ходьба утомили ее, и она вскоре погрузилась в легкую дремоту.
Как только голова Дады склонялась на грудь, ей мерещилось страшное падение Серапеума; но как только она снова выпрямлялась, то приходила к осознанию грустной действительности, страдая от невыносимого зноя и от мысли, что она разлучена со своими близкими. Наконец усталые глаза молодой девушки совершенно сомкнулись. Она сидела на открытом месте, прямо под лучами знойного полуденного солнца. Сначала ей казалось, будто ее окутало светлое пурпурное облако, потом из этого прозрачного тумана понемногу выделялись черты прекрасного юноши. Дада узнала в нем Марка, он подошел к изображению Сераписа, снял с его головы модиус , хлебную меру, которую девушка видела на каждой статуе этого бога и подал ей. Модиус был наполнен фиалками, лилиями и розами; она обрадовалась цветам, и, когда они были поставлены перед ней, Дада искренне поблагодарила Марка. Тогда юноша спокойно и дружелюбно протянул ей руки; она сделала то же самое, чувствуя себя взволнованной и счастливой под взглядом кротких глаз, часто привлекавших ее внимание во время путешествия по морю. Молодая певица хотела что-то сказать, но не могла. Она беззаботно смотрела на яркое пламя, охватившее статую бога и обширную галерею, в которой она стояла. К этому светлому и приятному огню не примешивалось ни малейшего дыма, однако он был так ярок, что заставил девушку поднести руку к глазам. Дада вздохнула и проснулась; перед ней стоял Медий, который торопил свою спутницу идти скорее домой.
Она повиновалась, молча слушая его рассуждения о том, что Карнису и Орфею ни за что несдобровать, если они попадутся живыми в руки римских воинов.
Подавленная своим горем, Дада проходила, понурив голову, мимо корабельной верфи. Здесь было тихо и безлюдно. Старый Клеменс не показывался из своего дома, работники не хлопотали вокруг строящихся кораблей, и окрестное молчание не нарушалось звучными ударами молота. Как только девушка и ее спутник поравнялись с переулком, отделявшим мастерские от храма Исиды, они увидели шедшего к ним навстречу пожилого человека, который вел за руку маленького мальчика. Заметив Даду, ребенок громко назвал ее по имени, вырвался от своего провожатого и с радостным криком подбежал к девушке.
Неожиданная встреча с маленьким Папиасом взволновала и растрогала ее до слез. Малыш крепко обнял свою любимицу с изъявлениями самого искреннего ребяческого восторга. Его невинные ласки заставили Даду немедленно забыть свою печаль и обратиться в прежнюю веселую резвушку.
Она осыпала вопросами человека, приведшего Папиаса. Приветливый старик охотно сообщил ей, что он вчера вечером встретил мальчика в слезах на углу одной из улиц и привел его к себе. Ему удалось с трудом добиться от ребенка, что его родные помещались на барке возле корабельной верфи. Несмотря на смятение в городе, покровитель Папиаса поспешил на другой же день отправиться на розыски людей, потерявших малютку, зная, что они должны быть встревожены его исчезновением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99