Желательно танкистов, механиков-водителей. Не перепутай, моряков мне не собери. Линкоров у нас пока нет.
- С тебя станется, - пробурчал Прохор. - Ты, того гляди, еще и "Аврору" с Невы перегонишь. Уроки истории! Стало быть!
Вот, меня уже цитируют.
Зазвонил телефон.
- Здесь Серый, - сказал я, сняв трубку. - Слушай меня, Сливко. Заводи свою БМП и двигай к Музею, знаешь где? Молодец. Сколько вас на борту? Мало. Еще четверых возьми. И инструмент. Жду.
- Мы забираем у вас этот экспонат, - сказал я смотрительнице, когда вернулся в Зал.
- Это как? - растерялась она.
- Это так, - очень вразумительно пояснил я. И успокоил:- По решению Правительства танк будет установлен на Главной площади как памятник защитникам города в Великой Отечественной войне. - Но умолчал, конечно, что это произойдет только после того, как стальной ветеран еще раз выполнит свой боевой долг. - Как его сюда загоняли?
- Через парадный вход, там широкие двери, распашные.
Вскоре перед фасадом Музея заревела, круто, на одной гусенице разворачиваясь, БМП под командованием Сливко.
- Ребята, - объявил я экипажу, похлопывая танк по холодной броне, эту тачку надо в Замок отбуксировать.
Не удивились, привыкать уже ко мне начали.
Обошли машину, примерились, принесли инструменты.
- Может, лучше ночью, Алексей Митрич, скрытно? - высказал сомнения Сливко. - Враз ведь в Заречье настучат.
- Да хрен с ними. Пусть посмеются, как мы дурью маемся. Беритесь, ребята.
Взялись. Выбили пальцы из траков, распластали гусеницы, "раз-два, взяли" - выкатили танк в вестибюль, "придерживай справа, заводи влево" спустили по доскам с крыльца, снова обули танк в гусеницы, прикрепили буксирный трос.
Сливко откинул крышку люка механика-водителя, скрылся в нем. Высунул голову:
- Боюсь, фрикционы негодные. Потихоньку поедем.
БМП тронулась, натягивая буксир. Ребята запрыгнули на броню.
- Пошел!
Фрикционы, действительно... Мягко говоря...
Танк никак не хотел идти в кильватер БМП, рыскал вправо и влево, как лодка без руля на штормовой волне. Или как пьяный бычок на веревке за телегой. Полез, полез на обочину, потом, видимо, повинуясь отчаянным усилиям Сливко, выровнялся, но нужную точку опять миновал и полез на обочину противоположную. Так и полз, выписывая на дороге залихватскую синусоиду. Скрипя, визжа и тарахтя железом.
- Да, - скептически оценил подоспевший Прохор, - броня крепка... Страшное секретное оружие. Романтик ты, Серый. Идеалист.
- Идеальный изувер, - покорно внес я необходимые коррективы в свой светлый образ.
Мы простились с Одиноковым и вернулись в Замок, к повседневным делам.
Там меня уже давно ждали. Депутаты от этой самой лиги. В приемной непоседливо вертелась Юлька Испанка, а в кресле, закинув ногу на ногу, сидела с достоинством довольно красивенькая дама неясных лет. Но понятной профессии. Несколько изношенная - не то годами, не то образом жизни.
Это была главная городская бандерша, правая рука Арнольда, Наташка Мамашка. В прежние годы она служила проституткой по убеждению: лучше потеть в постели, чем за станком или в поле. В нынешние годы заставляла потеть на себя других.
Лялька смотрела на Юльку снисходительно, на Наташку - непримиримо и с подозрением. Наедине с ней меня, конечно, не оставит. Даже Прохору не доверит оберегать мою честь.
Так и получилось. Когда я открыл перед Натальей Николаевной дверь в кабинет, они все протиснулись следом.
- А вас я попрошу выйти пока в приемную, - сказал я Юльке, которая тут же расположилась в уголке отдыха и взялась за бутылку. И добавил угрожающе: - С вами разговор будет особый.
- Ну выпить-то можно? За ваше здоровье?
- Брысь отсюда!
Юлька, вздохнув, вышла. А Наталья подплыла к столу, профессионально работая бедрами, умело стуча высокими каблуками туфель. Что ж, ин ой раз стук женских каблучков действует посильнее даже разреза на юбке.
- Ты что творишь, полковник? - с ходу поперла на меня Наталья, садясь за приставной столик.
Я даже растерялся. Но не Лялька.
- Ты, шлюха подзаборная, - убедительно проговорила она спокойным голосом, поправляя револьвер на поясе, - с полковником говорить на "вы", уважительно!
- Лялечка, - возопил Прохор, - как ты можешь!
- Я вам не Лялечка, - ледяным тоном, - я вам референт начальника штаба. - И вышла, расставив все по своим местам и услыхав то, что я мысленно шепнул ей.
Наталья посмотрела ей вслед оценивающим мужским взглядом:
- Юбочка так себе, а фигурка ладная. Но материал сырой, с ней еще работать и работать. Да и что она умеет, девчонка?
- О! - заступился я, борец за справедливость. - Она очень многое умеет. Она даже умеет совершать подвиги. Жертвовать собой ради товарищей. С двадцати метров из положения "вис головою вниз с раскачиванием" попадает из револьвера в любую пуговицу на рубашке. А как матом ругается!.. Так что вы с ней поосторожнее... Ну, я слушаю вас.
- Вы коммунист, полковник?
- С чего вы взяли?
- Вы против свободы, вы против рыночных отношений, вы ввели репрессии. Вы собираетесь меня арестовать.
- Давайте первые три вопроса оставим открытыми, они не в вашей компетенции. А что касается четвертого, то да. Против вас будет возбуждено уголовное дело. За вовлечение в занятие проституцией и содержание притонов. По старому УК отвечать будете по максимуму. Шесть лет.
- Что ж так строго? - не ожидала. Распустились они здесь. От безнаказанности.
- А я проституцию не люблю.
- Импотент, что ли?
- Нет, мне по любви больше нравится. Так вы зачем пришли? Если дискутировать, так я не умею. Я только свои доводы принимаю во внимание и оппонентов не слышу.
- Даже если оппонент - женщина?
- Если женщина - тем более. А вообще я разделяю человечество по еще более примитивному, чем половой, принципу. На честных и нечестных.
Всю эту трепотню я поддерживал умышленно. На свете нет такой женщины, которая не считала бы себя умнее любого мужчины. И в этом их глупость. Конечно, она признается, зачем пришла. Но это будет ложь. А от лжи до правды всегда не больше шага.
...В приемной в это время тоже вовсю шла работа, по моему поручению. Лялька и Юлька дружелюбно пили кофе.
- Он тебя трахает, конечно? - спрашивала Юлька. - Начальник твой?
- Нет, - грустно, подыгрывая, признавалась Лялька. - Ему нельзя, у него принципы. Он только по любви.
- Во мудак!
- Ты полегче, - дружески предупредила Лялька. - У нас за такие слова расстреливают.
- Тоталитаризм? - сочувственно проявила политическую эрудицию.
- Ага, - вздохнула Лялька. - Матом не ругаемся, блуда не творим...
- Ой, поплыла врать-то, да без весел. Так я и поверила. У вас тут, говорят, сотни две жеребцов...
- Побольше будет. Но они - воины, - это с гордостью, - а не блядуны, это, кажется, с некоторым сожалением.
- И даже, скажешь, не лапают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
- С тебя станется, - пробурчал Прохор. - Ты, того гляди, еще и "Аврору" с Невы перегонишь. Уроки истории! Стало быть!
Вот, меня уже цитируют.
Зазвонил телефон.
- Здесь Серый, - сказал я, сняв трубку. - Слушай меня, Сливко. Заводи свою БМП и двигай к Музею, знаешь где? Молодец. Сколько вас на борту? Мало. Еще четверых возьми. И инструмент. Жду.
- Мы забираем у вас этот экспонат, - сказал я смотрительнице, когда вернулся в Зал.
- Это как? - растерялась она.
- Это так, - очень вразумительно пояснил я. И успокоил:- По решению Правительства танк будет установлен на Главной площади как памятник защитникам города в Великой Отечественной войне. - Но умолчал, конечно, что это произойдет только после того, как стальной ветеран еще раз выполнит свой боевой долг. - Как его сюда загоняли?
- Через парадный вход, там широкие двери, распашные.
Вскоре перед фасадом Музея заревела, круто, на одной гусенице разворачиваясь, БМП под командованием Сливко.
- Ребята, - объявил я экипажу, похлопывая танк по холодной броне, эту тачку надо в Замок отбуксировать.
Не удивились, привыкать уже ко мне начали.
Обошли машину, примерились, принесли инструменты.
- Может, лучше ночью, Алексей Митрич, скрытно? - высказал сомнения Сливко. - Враз ведь в Заречье настучат.
- Да хрен с ними. Пусть посмеются, как мы дурью маемся. Беритесь, ребята.
Взялись. Выбили пальцы из траков, распластали гусеницы, "раз-два, взяли" - выкатили танк в вестибюль, "придерживай справа, заводи влево" спустили по доскам с крыльца, снова обули танк в гусеницы, прикрепили буксирный трос.
Сливко откинул крышку люка механика-водителя, скрылся в нем. Высунул голову:
- Боюсь, фрикционы негодные. Потихоньку поедем.
БМП тронулась, натягивая буксир. Ребята запрыгнули на броню.
- Пошел!
Фрикционы, действительно... Мягко говоря...
Танк никак не хотел идти в кильватер БМП, рыскал вправо и влево, как лодка без руля на штормовой волне. Или как пьяный бычок на веревке за телегой. Полез, полез на обочину, потом, видимо, повинуясь отчаянным усилиям Сливко, выровнялся, но нужную точку опять миновал и полез на обочину противоположную. Так и полз, выписывая на дороге залихватскую синусоиду. Скрипя, визжа и тарахтя железом.
- Да, - скептически оценил подоспевший Прохор, - броня крепка... Страшное секретное оружие. Романтик ты, Серый. Идеалист.
- Идеальный изувер, - покорно внес я необходимые коррективы в свой светлый образ.
Мы простились с Одиноковым и вернулись в Замок, к повседневным делам.
Там меня уже давно ждали. Депутаты от этой самой лиги. В приемной непоседливо вертелась Юлька Испанка, а в кресле, закинув ногу на ногу, сидела с достоинством довольно красивенькая дама неясных лет. Но понятной профессии. Несколько изношенная - не то годами, не то образом жизни.
Это была главная городская бандерша, правая рука Арнольда, Наташка Мамашка. В прежние годы она служила проституткой по убеждению: лучше потеть в постели, чем за станком или в поле. В нынешние годы заставляла потеть на себя других.
Лялька смотрела на Юльку снисходительно, на Наташку - непримиримо и с подозрением. Наедине с ней меня, конечно, не оставит. Даже Прохору не доверит оберегать мою честь.
Так и получилось. Когда я открыл перед Натальей Николаевной дверь в кабинет, они все протиснулись следом.
- А вас я попрошу выйти пока в приемную, - сказал я Юльке, которая тут же расположилась в уголке отдыха и взялась за бутылку. И добавил угрожающе: - С вами разговор будет особый.
- Ну выпить-то можно? За ваше здоровье?
- Брысь отсюда!
Юлька, вздохнув, вышла. А Наталья подплыла к столу, профессионально работая бедрами, умело стуча высокими каблуками туфель. Что ж, ин ой раз стук женских каблучков действует посильнее даже разреза на юбке.
- Ты что творишь, полковник? - с ходу поперла на меня Наталья, садясь за приставной столик.
Я даже растерялся. Но не Лялька.
- Ты, шлюха подзаборная, - убедительно проговорила она спокойным голосом, поправляя револьвер на поясе, - с полковником говорить на "вы", уважительно!
- Лялечка, - возопил Прохор, - как ты можешь!
- Я вам не Лялечка, - ледяным тоном, - я вам референт начальника штаба. - И вышла, расставив все по своим местам и услыхав то, что я мысленно шепнул ей.
Наталья посмотрела ей вслед оценивающим мужским взглядом:
- Юбочка так себе, а фигурка ладная. Но материал сырой, с ней еще работать и работать. Да и что она умеет, девчонка?
- О! - заступился я, борец за справедливость. - Она очень многое умеет. Она даже умеет совершать подвиги. Жертвовать собой ради товарищей. С двадцати метров из положения "вис головою вниз с раскачиванием" попадает из револьвера в любую пуговицу на рубашке. А как матом ругается!.. Так что вы с ней поосторожнее... Ну, я слушаю вас.
- Вы коммунист, полковник?
- С чего вы взяли?
- Вы против свободы, вы против рыночных отношений, вы ввели репрессии. Вы собираетесь меня арестовать.
- Давайте первые три вопроса оставим открытыми, они не в вашей компетенции. А что касается четвертого, то да. Против вас будет возбуждено уголовное дело. За вовлечение в занятие проституцией и содержание притонов. По старому УК отвечать будете по максимуму. Шесть лет.
- Что ж так строго? - не ожидала. Распустились они здесь. От безнаказанности.
- А я проституцию не люблю.
- Импотент, что ли?
- Нет, мне по любви больше нравится. Так вы зачем пришли? Если дискутировать, так я не умею. Я только свои доводы принимаю во внимание и оппонентов не слышу.
- Даже если оппонент - женщина?
- Если женщина - тем более. А вообще я разделяю человечество по еще более примитивному, чем половой, принципу. На честных и нечестных.
Всю эту трепотню я поддерживал умышленно. На свете нет такой женщины, которая не считала бы себя умнее любого мужчины. И в этом их глупость. Конечно, она признается, зачем пришла. Но это будет ложь. А от лжи до правды всегда не больше шага.
...В приемной в это время тоже вовсю шла работа, по моему поручению. Лялька и Юлька дружелюбно пили кофе.
- Он тебя трахает, конечно? - спрашивала Юлька. - Начальник твой?
- Нет, - грустно, подыгрывая, признавалась Лялька. - Ему нельзя, у него принципы. Он только по любви.
- Во мудак!
- Ты полегче, - дружески предупредила Лялька. - У нас за такие слова расстреливают.
- Тоталитаризм? - сочувственно проявила политическую эрудицию.
- Ага, - вздохнула Лялька. - Матом не ругаемся, блуда не творим...
- Ой, поплыла врать-то, да без весел. Так я и поверила. У вас тут, говорят, сотни две жеребцов...
- Побольше будет. Но они - воины, - это с гордостью, - а не блядуны, это, кажется, с некоторым сожалением.
- И даже, скажешь, не лапают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106