Он осознавал, что преодолел долгий путь, начало которого оставалось где-то далеко позади, а еще было идти и идти, и все пройденные улочки и переулки перепутались друг с другом. Остановившись, он начал крутить головой по сторонам: навстречу ему спешила дорога, доходившая до его ног и стелившаяся под колеса тачки, груз, видимый краешком глаза, раскалившийся, громоздкий, был прочно прилажен к тачке и со своей пустой запечатанной утробой и белой эмалированной оболочкой казался чем-то нездешним и потусторонним.
Мучаясь жаждой, он ухватился за ручки своей повозки и тронулся в путь, налегая грудью на грубошерстные ремни; успокаивающее действие прыгающих пузырьков газа кончилось, жажда стала нестерпимой, словно бы он и не утолял ее вовсе, и неожиданно он ощутил всю белизну, всю эмалированность, всю непомерность и всю тяжесть своей поклажи. Но он достиг уже того места улицы, где, по словам мужчины, читавшего адрес, ему следовало свернуть, он свернул и вспомнил – третья дверь.
Третья дверь принадлежала дому с некрашеными окнами и дверями, в окнах при этом не было стекол, как будто дом был недостроен. Он громко постучал. Потом снова. Пытаясь удержать груз и не потерять равновесие, он с еще большей силой напирал на ручки своей тележки. Он снова заколотил в дверь. И на этот раз услышал сонный мужской голос:
– Кто там?
Спустя некоторое время какой-то мужчина начал открывать, бормоча: «Кого еще там несет с утра пораньше?»
– Тебе что, дядюшка? – удивился он, открыв дверь. Выглядел он неприветливым и изможденным.
– Вот, доставил, – сообщил разносчик. Мужчина в недоумении уставился на груз.
– Это чего? – спросил он.
Двое оборванных детей протиснулись в узкий просвет, остававшийся между мужчиной и дверным проемом.
– А ну, брысь отсюда, сучий потрох, повскакивали, понимаешь! Пошли спать, живо! – цыкнул на них мужчина И снова спросил разносчика: – Это чего? – Мужчина пропилил явное нетерпение.
– Велено сюда доставить.
Разносчик повернул голову и пересчитал двери. Именно;›та дверь была третьей по счету. Вытащив из кармана их куток бумаги с адресом и протянув его мужчине, он повторил:
– Написано – сюда! – Он тоже начинал злиться.
– Чей дом? – помягчел мужчина.
– А я почем знаю!
– Это ты ошибся, дядя. Здесь вообще никто не живет. Мы только караулим.
– А где ж это тогда? – удивился разносчик.
– Неграмотный я, – сказал сторож, возвращая бумажку разносчику. – А фамилию-то хоть знаешь?
– Не, сказали улица, ну, как его… – Но, сколько ни напрягал он свою память, название улицы не приходило ему в голову.
– Стало быть, не тут. Эта улица никак не называется. Разносчик выругался. Рот его пересох от жажды.
– Раз так, дай хоть водицы напиться, не сочти за труд, – сказал он.
Сторож ушел. Створка двери осталась приоткрытой, и теперь, когда дверной проем освободился, стало видно, что в коридоре спят две женщины и несколько детей. Женщины были без накидок, закрывающих лицо. Сторож вернулся с обливной чашей бирюзового цвета и протянул ce разносчику. В воде плавал ноздреватый подтаявший кусочек льда со следами грязи.
– Чего везешь-то? – спросил он разносчика. Разносчик допил воду и ответил:
– Одни мучения.
Он слизнул льдинку, оставшуюся в чаше, и она захрустела у него на зубах.
– Холодильник это. От электричества работает. Только что прибыли, – сообщил он.
Сторож взял чашу из его рук и сказал с чувством:
– Надо же!
– А тяжеленный, зараза! Чтоб его хозяину пусто было. Внутри ничего нет, а все жилы вытянул. Ну ладно, чего делать-то будем? – спросил разносчик.
– Я почем знаю, – отвечал сторож. – В это время все вообще спят, – добавил он.
– И главное, что адрес мне сюда дали…
– А ты вокруг походи, – посоветовал сторож. – Бог помочь.
Разносчик с трудом развернулся, выбрался из улочки, снова потащил свою повозку в поисках ненайденной улицы и снопа оказался на той же самой улочке возле той же двери.
Лицо сторожа, усталое лицо работяги, и то, что уже раз он его будил, придало ему решимости. Разносчик заколотил в дверь. На стук вышел раздраженный и не-отдохнувший сторож. При виде разносчика он пришел в ярость.
– Ба, слушай, это все-таки тут должно быть, – сказал разносчик.
– Принес тебя шайтан на мою голову! Ты мне, дядя, дашь поспать спокойно или нет?
– Так ведь, холера ее забери, не могу найти!
– Возвращайся, скажи: не нашел.
– Никак нельзя.
– А мне что? За что я-то страдаю, покимарить не могу спокойно? – Не закрывая двери, сторож в упор разглядывал разносчика.
– Так на бумаге написано: три улицы пройти – и напрямки. Я одному дал прочитать, он так сказал.
– Может, чего не понял, когда читал? Может, написали неправильно? Может, в другом месте свернуть нужно было? Словом, ты не туда попал. Здесь еще и не готово, чтобы люди жили.
– Подскажи, что делать-то?
– Это уж сам кумекай, при чем тут я?
– Коли вернусь да начну говорить, что не нашел, мне вообще никто не поверит, что искал.
– За что я-то маюсь без сна? – буркнул сторож и захлопнул дверь.
Разносчик с трудом развернулся в этом заулке. Он подумал, что, может быть, ему надо было оставить груз тут, а они уж с ним бы делали, что хотели; он вышел из заулка и теперь был снова в начале улицы.
Улица, по которой он добрался сюда, была страшно длинной, дальний конец ее исчезал в знойном мареве пыльного белесого утреннего неба месяца тир, а с этой стороны, чуть поодаль, улица упиралась в недостроенные дома. Разносчик не знал, что делать, и умирал от жажды. То ли адрес был неверно записан, то ли мужчина, который его читал, чего-то не понял, как бы то ни было, сам он не мог прочитать, что написано на бумаге. А может, и не было путаницы, и мужчина понял все как надо, и именно туда-то и надо было доставить груз, просто сторож был не в курсе? Но, как ни крути, он не знал, что ему делать. Все дорожки во всех переулках и закоулках вели мимо закрытых дверей, всюду люди спали, стояла дикая жара, он ничего не понимал и хотел пить. Может быть, ему надо было остановиться и переждать, пока не уляжется жара и кто-нибудь не появится и не подскажет, куда идти?… Должен же обязательно быть такой человек, должны же обязательно быть люди, знающие, куда ему тащить свою ношу, просто он не так понял или ему не гак объяснили, а сейчас, на этой далекой улице, да еще и такую жару, ни до кого не доберешься. И ведь та женщина, в цветастом платье, с голыми ногами и вихляющей походкой, сказала же она мужчине, вышедшему с ней из такси: «Ты что, совсем соображать перестал от жары?»

1 2