Наши хромосомы, утверждал он, большей частью произошли от предыдущих захватчиков.
Совместное существование? Нарисованная Лесом радужная картинка в моем мозгу превращалась в кошмар: крошечные кукловоды, которые дергают и водят за протеиновые ниточки нас, марионеток, пляшущих под их дудку, ради их собственных мерзких маленьких целей…
Но ты - ты хуже всех! Как большинство циников, я всегда питал тайную веру в человеческую природу. Да, в основном люди - свиньи. Я всегда это знал. И пусть сам я паразит, у меня, по крайней мере, хватает честности это признать. Но где-то в глубине души мы, эгоистичные потребители, рассчитываем на нелогичную щедрость, мистический, загадочный альтруизм других, добрых и непостижимо порядочных людей… Тех, над кем мы всегда глумимся и перед кем втайне преклоняемся.
И тут являешься ты, чтоб тебе пусто было! Это ты заставляешь людей так поступать. И когда за дело берешься ты, СПИЧ, никакой тайны уже не остается. Ни одного уголка, не достижимого для цинизма. Проклятье! Как же я тебя ненавижу!
Точно так же, как Лесли Эджисона. Я строил планы, задумывал блестящее нападение на вас обоих. О, в те последние дни невинности я чувствовал себя таким решительным и беспощадным! Восхитительным смельчаком, хозяином своей судьбы!
И вдруг - такое разочарование. Я не успел закончить подготовку, не успел расставить свою маленькую ловушку - осколок стекла, смоченный в специальном растворе со смертоносными микроорганизмами. Потому что раньше, чем я смог испробовать себя в роли убийцы, случился КАСЛ.
И все переменилось.
«Катастрофическое аутоиммунное спадение легких» - вот имя тому кошмару, по сравнению с которым СПИД стал казаться надоедливой мошкой. Поначалу казалось, болезнь невозможно остановить. Ее векторы были совершенно неизвестны, а возбудитель не удавалось выделить очень долго.
На этот раз не было какой-то явной социальной группы, которую настиг этот новый мор, хотя заметно было, что болезнь концентрируется в индустриальном мире. В одних районах чаще всего заражались школьники. В других - секретарши и почтовые служащие.
– Естественно, к работе подключились все крупные эпидемиологические лаборатории. Лес предсказал, что патоген окажется чем-то вроде прионов, вызывающих овечий лишай и некоторые болезни растений. Псевдожизнеформа, которая еще проще, чем вирус, и которую поэтому еще сложнее обнаружить. Идею обозвали ересью, и мало кто ее поддерживал, а потом в Атланте, в Центре контроля заболеваний, решили проверить эту гипотезу - просто так, от отчаяния - и нашли тех самых вироидов в составе клея, которым обычно заклеивают картонные пакеты с молоком, конверты и почтовые марки.
Лес, разумеется, стал героем. Да все мы, в этих лабораториях, были героями. В конце концов, мы ведь стояли на передовой. И наши потери в этой войне были ужасны.
Похороны и прочие публичные сборища временно попали под запрет. Но для Леса сделали исключение. Процессия за его катафалком была в целую милю длиной. Меня попросили произнести надгробную речь. И когда меня стали умолять возглавить лабораторию, я согласился.
Так что ничего удивительного, что я стал забывать про СПИЧ. В борьбе с КАСЛом были задействованы все ресурсы общества. Я, конечно, эгоист, но даже крысы понимают, что иногда разумнее заняться спасением тонущего корабля. Особенно когда порта поблизости не видно.
В конце концов, мы научились бороться с КАСЛом. Лечение включало в себя прием лекарств и сыворотки из антител, выращенных в костном мозге самого пациента после введения опасно большой дозы ванадиевой смеси, которую я обнаружил методом проб и ошибок. В большинстве случаев это срабатывало, однако больные испытывали огромный стресс, и зачастую, чтобы пережить самую опасную фазу болезни, им требовался специальный режим переливания.
Запасы крови стали истощаться еще быстрее, чем раньше. Но теперь, как во время войны, люди с готовностью откликались на призыв о помощи. Мне ли этому удивляться, но не забывайте, ведь к тому времени я совсем позабыл про СПИЧ.
Мы отразили наступление КАСЛа. Его вектор оказался слишком ненадежным, слишком легко было перекрыть его теперь, когда мы его вычислили. Бедненькому вироиду так и не удалось дойти до той стадии, которую Лес называл «ведением переговоров». Что ж, значит, не судьба.
Мне достались все возможные почести, которых я не заслуживал. Король вручил мне орден Рыцаря Командора за личное спасение Принца Уэльского. Я был приглашен на обед в Белом доме. Подумаешь! Эка невидаль…
После этого мир получил небольшую передышку. Похоже, люди, напуганные КАСЛом, стали больше расположены к взаимопомощи. Тут мне, конечно, следовало насторожиться. Но я как раз перешел на работу в ВОЗ и взвалил на себя кучу административных обязанностей в кампании по борьбе с недоеданием.
Я забыл о тебе, верно? Шли годы, моя звезда всходила все выше, я добился славы, уважения, почета. Правда, в Стокгольм я так и не попал. По иронии судьбы, получать свою «нобелевку» мне пришлось в Осло, забавно, не правда ли? И все же в глубине подсознания я всегда помнил о тебе, СПИЧ.
Подписывали мирные соглашения. Граждане развитых стран голосовали за временное понижение собственного уровня жизни во имя борьбы с бедностью и защиты окружающей среды. Мы все вдруг словно бы повзрослели. Другие циники, с которыми мы прежде вместе пьянствовали и делились мрачными предчувствиями по поводу незавидной судьбы несчастного, пропащего человечества, - все они постепенно отказались от своих взглядов. Пессимистам было нечего делать в этом прекрасном мире - таком прекрасном, что даже у циника язык не повернулся бы сказать, что это всего лишь короткая остановка по дороге в ад.
Но мои собственные убеждения сохранили свою первозданную чистоту. Потому что в глубине души я знал: все это не по правде.
А потом, к всемирному ликованию, третья экспедиция на Марс вернулась домой и привезла с собой ТАРП. Вот тогда-то мы и узнали, какими дружелюбными, оказывается, были наши родные микробы.
***
Поздно ночью, после работы, еле передвигая ноги от усталости, я порой останавливался перед портретом Леса, который по моему приказу повесили в холле, напротив двери моего кабинета, и стоял, проклиная его самого и его проклятую теорию симбиоза.
Представьте себе человечество, пришедшее к симбиотическому единению с ТАРПом! Это будет что-то. Представь, Лес, все эти иноземные гены, добавленные к нашему наследию, к нашему богатому человеческому разнообразию!
Вот только ТАРП, похоже, не слишком заинтересован в «ведении переговоров». Его манера общения оказалась убийственно жесткой. А его вектором стал ветер.
Мир взирал на меня и моих собратьев с надеждой на спасение.
1 2 3 4 5 6 7
Совместное существование? Нарисованная Лесом радужная картинка в моем мозгу превращалась в кошмар: крошечные кукловоды, которые дергают и водят за протеиновые ниточки нас, марионеток, пляшущих под их дудку, ради их собственных мерзких маленьких целей…
Но ты - ты хуже всех! Как большинство циников, я всегда питал тайную веру в человеческую природу. Да, в основном люди - свиньи. Я всегда это знал. И пусть сам я паразит, у меня, по крайней мере, хватает честности это признать. Но где-то в глубине души мы, эгоистичные потребители, рассчитываем на нелогичную щедрость, мистический, загадочный альтруизм других, добрых и непостижимо порядочных людей… Тех, над кем мы всегда глумимся и перед кем втайне преклоняемся.
И тут являешься ты, чтоб тебе пусто было! Это ты заставляешь людей так поступать. И когда за дело берешься ты, СПИЧ, никакой тайны уже не остается. Ни одного уголка, не достижимого для цинизма. Проклятье! Как же я тебя ненавижу!
Точно так же, как Лесли Эджисона. Я строил планы, задумывал блестящее нападение на вас обоих. О, в те последние дни невинности я чувствовал себя таким решительным и беспощадным! Восхитительным смельчаком, хозяином своей судьбы!
И вдруг - такое разочарование. Я не успел закончить подготовку, не успел расставить свою маленькую ловушку - осколок стекла, смоченный в специальном растворе со смертоносными микроорганизмами. Потому что раньше, чем я смог испробовать себя в роли убийцы, случился КАСЛ.
И все переменилось.
«Катастрофическое аутоиммунное спадение легких» - вот имя тому кошмару, по сравнению с которым СПИД стал казаться надоедливой мошкой. Поначалу казалось, болезнь невозможно остановить. Ее векторы были совершенно неизвестны, а возбудитель не удавалось выделить очень долго.
На этот раз не было какой-то явной социальной группы, которую настиг этот новый мор, хотя заметно было, что болезнь концентрируется в индустриальном мире. В одних районах чаще всего заражались школьники. В других - секретарши и почтовые служащие.
– Естественно, к работе подключились все крупные эпидемиологические лаборатории. Лес предсказал, что патоген окажется чем-то вроде прионов, вызывающих овечий лишай и некоторые болезни растений. Псевдожизнеформа, которая еще проще, чем вирус, и которую поэтому еще сложнее обнаружить. Идею обозвали ересью, и мало кто ее поддерживал, а потом в Атланте, в Центре контроля заболеваний, решили проверить эту гипотезу - просто так, от отчаяния - и нашли тех самых вироидов в составе клея, которым обычно заклеивают картонные пакеты с молоком, конверты и почтовые марки.
Лес, разумеется, стал героем. Да все мы, в этих лабораториях, были героями. В конце концов, мы ведь стояли на передовой. И наши потери в этой войне были ужасны.
Похороны и прочие публичные сборища временно попали под запрет. Но для Леса сделали исключение. Процессия за его катафалком была в целую милю длиной. Меня попросили произнести надгробную речь. И когда меня стали умолять возглавить лабораторию, я согласился.
Так что ничего удивительного, что я стал забывать про СПИЧ. В борьбе с КАСЛом были задействованы все ресурсы общества. Я, конечно, эгоист, но даже крысы понимают, что иногда разумнее заняться спасением тонущего корабля. Особенно когда порта поблизости не видно.
В конце концов, мы научились бороться с КАСЛом. Лечение включало в себя прием лекарств и сыворотки из антител, выращенных в костном мозге самого пациента после введения опасно большой дозы ванадиевой смеси, которую я обнаружил методом проб и ошибок. В большинстве случаев это срабатывало, однако больные испытывали огромный стресс, и зачастую, чтобы пережить самую опасную фазу болезни, им требовался специальный режим переливания.
Запасы крови стали истощаться еще быстрее, чем раньше. Но теперь, как во время войны, люди с готовностью откликались на призыв о помощи. Мне ли этому удивляться, но не забывайте, ведь к тому времени я совсем позабыл про СПИЧ.
Мы отразили наступление КАСЛа. Его вектор оказался слишком ненадежным, слишком легко было перекрыть его теперь, когда мы его вычислили. Бедненькому вироиду так и не удалось дойти до той стадии, которую Лес называл «ведением переговоров». Что ж, значит, не судьба.
Мне достались все возможные почести, которых я не заслуживал. Король вручил мне орден Рыцаря Командора за личное спасение Принца Уэльского. Я был приглашен на обед в Белом доме. Подумаешь! Эка невидаль…
После этого мир получил небольшую передышку. Похоже, люди, напуганные КАСЛом, стали больше расположены к взаимопомощи. Тут мне, конечно, следовало насторожиться. Но я как раз перешел на работу в ВОЗ и взвалил на себя кучу административных обязанностей в кампании по борьбе с недоеданием.
Я забыл о тебе, верно? Шли годы, моя звезда всходила все выше, я добился славы, уважения, почета. Правда, в Стокгольм я так и не попал. По иронии судьбы, получать свою «нобелевку» мне пришлось в Осло, забавно, не правда ли? И все же в глубине подсознания я всегда помнил о тебе, СПИЧ.
Подписывали мирные соглашения. Граждане развитых стран голосовали за временное понижение собственного уровня жизни во имя борьбы с бедностью и защиты окружающей среды. Мы все вдруг словно бы повзрослели. Другие циники, с которыми мы прежде вместе пьянствовали и делились мрачными предчувствиями по поводу незавидной судьбы несчастного, пропащего человечества, - все они постепенно отказались от своих взглядов. Пессимистам было нечего делать в этом прекрасном мире - таком прекрасном, что даже у циника язык не повернулся бы сказать, что это всего лишь короткая остановка по дороге в ад.
Но мои собственные убеждения сохранили свою первозданную чистоту. Потому что в глубине души я знал: все это не по правде.
А потом, к всемирному ликованию, третья экспедиция на Марс вернулась домой и привезла с собой ТАРП. Вот тогда-то мы и узнали, какими дружелюбными, оказывается, были наши родные микробы.
***
Поздно ночью, после работы, еле передвигая ноги от усталости, я порой останавливался перед портретом Леса, который по моему приказу повесили в холле, напротив двери моего кабинета, и стоял, проклиная его самого и его проклятую теорию симбиоза.
Представьте себе человечество, пришедшее к симбиотическому единению с ТАРПом! Это будет что-то. Представь, Лес, все эти иноземные гены, добавленные к нашему наследию, к нашему богатому человеческому разнообразию!
Вот только ТАРП, похоже, не слишком заинтересован в «ведении переговоров». Его манера общения оказалась убийственно жесткой. А его вектором стал ветер.
Мир взирал на меня и моих собратьев с надеждой на спасение.
1 2 3 4 5 6 7