Я не заметил, подала ли она какой-нибудь знак окружающим, но вокруг незнакомца мгновенно образовалось пустое пространство. И никто на него не смотрел. Люди не отворачивались, они просто не замечали вошедшего.
Незнакомец начал пробираться сквозь толпу. Он был очень высоким и двигался с плавной и мощной грацией. Люди как бы случайно отходили с его пути. Воздух казался густым от резких запахов и пронзительного смеха женщин.
Два высоких, сильно захмелевших варвара затеяли драку, вспомнив о какой-то давней межплеменной вражде, и ревущая толпа расступилась, чтобы очистить для них место. Серебряная свирель, барабан и местная арфа наполняли комнату древней дикой музыкой. Гибкие коричневые тела мелькали и кружились среди смеха, криков и дыма.
Незнакомец шел, не обращая внимания на шум, не касаясь никого, невидимый, одинокий. Проходя мимо, он взглянул в мою сторону — быть может, потому, что я один из всей толпы не просто видел его, а смотрел, не отрывая глаз. Его черные глаза сверкнули из-под капюшона, как горящие угли. В них читались страдание и гнев.
Я мельком увидел скрытое капюшоном лицо. Только мельком, однако этого было достаточно. Зачем ему понадобилось показывать мне свое лицо в барракешском винном погребке?
Незнакомец прошел дальше. В темном углу, куда он направлялся, не было места, но оно немедленно образовалось: целое кольцо свободного места, отделяющее незнакомца от толпы, — ров вокруг замка. Я видел, как он сел и положил монетку на край стола. Подошла служанка, взяла монетку и поставила на стол кружку вина. Выглядело это так, будто она обслуживала пустой стол.
Я повернулся к Кардаку, своему главному погонщику, типичному шани с массивными плечами и гривой нестриженых волос, завязанных замысловатым узлом — знаком его племени.
— Что все это значит?
Кардак пожал плечами:
— Кто знает? — Он встал, приглашая меня последовать своему примеру. — Пойдем, Джонросс. Пора возвращаться в караван-сарай.
— У нас еще куча времени до выхода. И не лги мне, я не первый день на Марсе. Кто этот человек? Откуда он?
Барракеш — ворота между севером и югом. Давным-давно, когда на южном и экваториальном Марсе еще существовали океаны, когда Валкис и Джеккара были оплотом империи, а не воровскими притонами, через Барракеш, лежащий на краю Пустынных земель, шли и шли в обе стороны огромные бесчисленные караваны, и так в течение многих тысячелетий. Барракеш всегда переполняли чужеземцы.
На изъеденных временем каменных улочках можно встретить высоких келшиан — жителей холмов, кочевников с высоких равнин Верхнего Шана, темнокожих поджарых южан, выменивающих сокровища разграбленных храмов, прожженных бродяг космоса из Кахоры и торговых городов, где есть космопорты и прочие блага современной цивилизации.
Незнакомец в красном плаще не был похож ни на кого из них.
Лишь на миг он показал мне свое лицо, но я — планетарный антрополог. Предполагалось, что я составляю этнологическую карту Марса. Я действительно этим занимался и даже чудом сумел получить грант от земного университета, где никто не сообразил, как безнадежна эта задача на Марсе с его необозримой историей.
В Барракеше я готовился к годичной экспедиции по изучению племен Верхнего Шана. И тут мимо меня проходит человек с золотистой кожей и не по-марсиански черными глазами, человек, лицо которого не принадлежит ни к одному из известных мне типов. Оно немного напоминало каменные лица фавнов.
— Время идти, Джонросс, — повторил Кардак.
Я посмотрел на незнакомца, пьющего вино в молчаливом одиночестве.
— Очень хорошо, я спрошу у него.
Кардак вздохнул:
— Земляне обделены мудростью…
Он повернулся и ушел, оставив меня одного.
Я пересек комнату и подошел к незнакомцу. Очень учтиво на древнем марсианском языке, которым пользуются во всех городах Нижних Каналов, я спросил у него разрешения присесть.
Незнакомец посмотрел мне прямо в глаза своим гневным страдающим взглядом. В нем горели ненависть, презрение и стыд.
— Какого ты племени, человек?
— Я землянин.
Он повторил это слово с таким видом, будто слышал его раньше и пытается вспомнить, что же оно значит.
— Землянин… Тогда правду разносят ветры пустыни — о том, что Марс мертв и люди других миров оставляют следы в его пыли.
Чужак оглядел винный погребок и всех тех, кто не признавал его существования.
— Перемены, — прошептал он. — Смерть и перемены. Ничто не вечно.
Мускулы на лице незнакомца напряглись. Он выпил, и теперь я заметил, что пьет он уже давно — несколько дней, а быть может, и недель. Тихое безумие владело им.
— Почему люди избегают вас?
Он засмеялся сухо и горько:
— Только человек с Земли может не знать ответа.
«Новая, неизвестная раса!» — думал я. Я думал о славе, которая ждет человека, открывшего что-то новое, о кресле заведующего кафедрой, которое станет моим, если я добавлю еще одну яркую страницу в призрачную мозаику марсианской истории. К тому времени я уже немного перебрал. Кресло мне виделось высотой в милю и из чистого золота.
— Я побывал, наверное, во всех трактирах, какие есть в этой пыльной дыре под названием Барракеш. Везде одно и то же — меня больше нет.
Под тенью капюшона блеснули белые зубы.
— Мой народ… они были мудрее. Когда умрет Шандакор, мы все умрем, и неважно, живы ли наши тела.
— Шандакор? — спросил я. Это имя прозвучало, как звон дальних колоколов.
— Откуда землянину знать? Да, Шандакор! Спроси у людей из Кеша и Шана! Спроси королей Мекха, там, за полсвета отсюда! Спроси у всех людей на Марсе — они не забыли Шандакор! Но тебе они ничего не скажут. Это имя для них — горечь и стыд.
Он смотрел поверх толпы, клубящейся в тесной комнате и выплескивавшейся на шумную улицу.
— И вот я здесь, среди них — погибший.
— Шандакор мертв?
— Умирает. Нас было трое — тех, кто не хотел умирать. Мы пошли на юг через пустыню. Один повернул назад, один погиб в песках, а я пришел сюда, в Барракеш.
Металлический кубок согнулся в руках незнакомца.
— И вы жалеете, что пришли, — произнес я.
— Мне надо было остаться и умереть вместе с Шандакором. Теперь я знаю. Но вернуться я не могу.
— Почему?
Я все думал, как будет смотреться имя Джона Росса среди начертанных золотом имен первооткрывателей.
— Пустыня велика, землянин. Слишком велика для одиночки.
И тогда я сказал:
— Мой караван сегодня ночью уходит на север.
Глаза чужака полыхнули странным смертельным огнем, таким, что я даже испугался.
— Нет, — прошептал он. — Нет!
Я сидел молча, глядя на толпу, забывшую обо мне, потому что я сел рядом с незнакомцем. «Новая раса, — Думал я, — неизвестный город». И я был пьян.
После долгого молчания незнакомец спросил меня:
— Что нужно землянину в Шандакоре?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Незнакомец начал пробираться сквозь толпу. Он был очень высоким и двигался с плавной и мощной грацией. Люди как бы случайно отходили с его пути. Воздух казался густым от резких запахов и пронзительного смеха женщин.
Два высоких, сильно захмелевших варвара затеяли драку, вспомнив о какой-то давней межплеменной вражде, и ревущая толпа расступилась, чтобы очистить для них место. Серебряная свирель, барабан и местная арфа наполняли комнату древней дикой музыкой. Гибкие коричневые тела мелькали и кружились среди смеха, криков и дыма.
Незнакомец шел, не обращая внимания на шум, не касаясь никого, невидимый, одинокий. Проходя мимо, он взглянул в мою сторону — быть может, потому, что я один из всей толпы не просто видел его, а смотрел, не отрывая глаз. Его черные глаза сверкнули из-под капюшона, как горящие угли. В них читались страдание и гнев.
Я мельком увидел скрытое капюшоном лицо. Только мельком, однако этого было достаточно. Зачем ему понадобилось показывать мне свое лицо в барракешском винном погребке?
Незнакомец прошел дальше. В темном углу, куда он направлялся, не было места, но оно немедленно образовалось: целое кольцо свободного места, отделяющее незнакомца от толпы, — ров вокруг замка. Я видел, как он сел и положил монетку на край стола. Подошла служанка, взяла монетку и поставила на стол кружку вина. Выглядело это так, будто она обслуживала пустой стол.
Я повернулся к Кардаку, своему главному погонщику, типичному шани с массивными плечами и гривой нестриженых волос, завязанных замысловатым узлом — знаком его племени.
— Что все это значит?
Кардак пожал плечами:
— Кто знает? — Он встал, приглашая меня последовать своему примеру. — Пойдем, Джонросс. Пора возвращаться в караван-сарай.
— У нас еще куча времени до выхода. И не лги мне, я не первый день на Марсе. Кто этот человек? Откуда он?
Барракеш — ворота между севером и югом. Давным-давно, когда на южном и экваториальном Марсе еще существовали океаны, когда Валкис и Джеккара были оплотом империи, а не воровскими притонами, через Барракеш, лежащий на краю Пустынных земель, шли и шли в обе стороны огромные бесчисленные караваны, и так в течение многих тысячелетий. Барракеш всегда переполняли чужеземцы.
На изъеденных временем каменных улочках можно встретить высоких келшиан — жителей холмов, кочевников с высоких равнин Верхнего Шана, темнокожих поджарых южан, выменивающих сокровища разграбленных храмов, прожженных бродяг космоса из Кахоры и торговых городов, где есть космопорты и прочие блага современной цивилизации.
Незнакомец в красном плаще не был похож ни на кого из них.
Лишь на миг он показал мне свое лицо, но я — планетарный антрополог. Предполагалось, что я составляю этнологическую карту Марса. Я действительно этим занимался и даже чудом сумел получить грант от земного университета, где никто не сообразил, как безнадежна эта задача на Марсе с его необозримой историей.
В Барракеше я готовился к годичной экспедиции по изучению племен Верхнего Шана. И тут мимо меня проходит человек с золотистой кожей и не по-марсиански черными глазами, человек, лицо которого не принадлежит ни к одному из известных мне типов. Оно немного напоминало каменные лица фавнов.
— Время идти, Джонросс, — повторил Кардак.
Я посмотрел на незнакомца, пьющего вино в молчаливом одиночестве.
— Очень хорошо, я спрошу у него.
Кардак вздохнул:
— Земляне обделены мудростью…
Он повернулся и ушел, оставив меня одного.
Я пересек комнату и подошел к незнакомцу. Очень учтиво на древнем марсианском языке, которым пользуются во всех городах Нижних Каналов, я спросил у него разрешения присесть.
Незнакомец посмотрел мне прямо в глаза своим гневным страдающим взглядом. В нем горели ненависть, презрение и стыд.
— Какого ты племени, человек?
— Я землянин.
Он повторил это слово с таким видом, будто слышал его раньше и пытается вспомнить, что же оно значит.
— Землянин… Тогда правду разносят ветры пустыни — о том, что Марс мертв и люди других миров оставляют следы в его пыли.
Чужак оглядел винный погребок и всех тех, кто не признавал его существования.
— Перемены, — прошептал он. — Смерть и перемены. Ничто не вечно.
Мускулы на лице незнакомца напряглись. Он выпил, и теперь я заметил, что пьет он уже давно — несколько дней, а быть может, и недель. Тихое безумие владело им.
— Почему люди избегают вас?
Он засмеялся сухо и горько:
— Только человек с Земли может не знать ответа.
«Новая, неизвестная раса!» — думал я. Я думал о славе, которая ждет человека, открывшего что-то новое, о кресле заведующего кафедрой, которое станет моим, если я добавлю еще одну яркую страницу в призрачную мозаику марсианской истории. К тому времени я уже немного перебрал. Кресло мне виделось высотой в милю и из чистого золота.
— Я побывал, наверное, во всех трактирах, какие есть в этой пыльной дыре под названием Барракеш. Везде одно и то же — меня больше нет.
Под тенью капюшона блеснули белые зубы.
— Мой народ… они были мудрее. Когда умрет Шандакор, мы все умрем, и неважно, живы ли наши тела.
— Шандакор? — спросил я. Это имя прозвучало, как звон дальних колоколов.
— Откуда землянину знать? Да, Шандакор! Спроси у людей из Кеша и Шана! Спроси королей Мекха, там, за полсвета отсюда! Спроси у всех людей на Марсе — они не забыли Шандакор! Но тебе они ничего не скажут. Это имя для них — горечь и стыд.
Он смотрел поверх толпы, клубящейся в тесной комнате и выплескивавшейся на шумную улицу.
— И вот я здесь, среди них — погибший.
— Шандакор мертв?
— Умирает. Нас было трое — тех, кто не хотел умирать. Мы пошли на юг через пустыню. Один повернул назад, один погиб в песках, а я пришел сюда, в Барракеш.
Металлический кубок согнулся в руках незнакомца.
— И вы жалеете, что пришли, — произнес я.
— Мне надо было остаться и умереть вместе с Шандакором. Теперь я знаю. Но вернуться я не могу.
— Почему?
Я все думал, как будет смотреться имя Джона Росса среди начертанных золотом имен первооткрывателей.
— Пустыня велика, землянин. Слишком велика для одиночки.
И тогда я сказал:
— Мой караван сегодня ночью уходит на север.
Глаза чужака полыхнули странным смертельным огнем, таким, что я даже испугался.
— Нет, — прошептал он. — Нет!
Я сидел молча, глядя на толпу, забывшую обо мне, потому что я сел рядом с незнакомцем. «Новая раса, — Думал я, — неизвестный город». И я был пьян.
После долгого молчания незнакомец спросил меня:
— Что нужно землянину в Шандакоре?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47